Илья Весенин

Мальчика разбудило жужжание. То была либо муха, либо шмель, залетевший в приоткрытое окно. Насекомое носилось по комнате, не находя выхода, билось то в стены, то в стекло закрытой створки окна. Среди полной тишины и покоя шум, издаваемый крылатым монстром, казался оглушительным. Мальчик натянул на голову покрывало, лишь бы спрятаться от надоедливого звука, но ему стало душно и пришлось открыть голову и заткнуть пальцами уши. Это тоже не помогло, тогда парнишка сел на кровати и стал наблюдать за полетом насекомого, которое выделывало фигуры высшего пилотажа под потолком. «Кыш!..» крикнул мальчишка и, сдернув с себя майку, стал размахивать ею, преследуя летуна. Крылатое насекомое мигом нашло дорогу и улетело восвояси. Стало тихо, но «мушище» унесло с собой остатки сна. Мальчик выглянул в окно. Там зеленел цветущий кустарник, а среди деревьев проглядывала зеленоцветная поверхность пруда. В голове мелькнула мысль — почему в доме так тихо, где взрослые? Мальчуган протопал через кухню мимо русской, недавно отбеленной печи с очагом, закрытым металлической заслонкой, миновал сени, и вышел на крутое каменное крыльцо. Яркий солнечный свет невольно заставил прищуриться. Мальчуган сел на теплую ступеньку и склонил голову. В ступеньке была трещина, и возле нее деловито сновали черненькие мураши с усиками. К ним подлетел красный жучок, с черными пятнышками на полукруглых створках крыльев. Потом подлетела пучеглазая стрекоза, стрекоча яркими, перламутровыми крыльями. Насекомые присаживались на теплое крыльцо, а, согревшись, улетали… Кто эти маленькие, ползающие и порхающие существа, мальчик толком не знал, ведь ему еще не было и пяти, однако было необычайно интересно за всем этим наблюдать! Когда он оторвал взгляд от крыльца и посмотрел вдаль, то увидел бабушку. Она несла большое ведро, прикрытое марлей. «Доброе утро, внучек! — сказала она, подойдя поближе, — Молочко тебе принесла! Только надоила, парное… Сейчас попробуешь… Небось такого в городе нет». Бабушка оставила на крыльце ведро с белым слегка пенным продуктом и зашла в дом. Вернулась с большой кружкой, зачерпнула из ведра и протянула кружку внуку: «Пей на здоровье, родненький мой!». Мальчик двумя руками взял увесистую кружку и стал потягивать из нее пахучее молочко. При этом он всматривался в таинственный, залитый солнцем и пропитанный чудесными запахами и звуками окружающий мир…

В ту пору дедушка с бабушкой жили в небольшом степном селении Святославка. Родители мои, молодые специалисты, после завершения учебы в институте, распределились на работу в провинциальном городке в сорока километрах отсюда. Периодически у них возникало намерение отправить меня «на витамины и свежий воздух», а у самого старшего поколения встречное желание «вспомнить молодость» — повозиться с малышом. Как правило, такое происходило дважды в год — зимой и летом. Этот график выдерживался, покуда не исполнилось мне пятнадцать лет, затем мне стало скучновато коротать каникулы среди крупного и мелкого рогатого скота, и я стал наотрез отказываться от регулярной деревенской ссылки. Когда мне было лет восемь, и, загребая босыми ногами теплую придорожную пыль, я шел по небольшой поселковой улице от дедова дома. Как мне рассказывали позже, этот дом был уникальным. Его, да еще несколько построек в этой части села, построили немцы, плененные аж в первую мировую. Село разделено на две части плотиной, а также железной дорогой, за которой вздыбился громадный элеватор, почти до полудня закрывающий восходящее солнце. На плотине вдоль пруда росли старые тополя, создававшие летом вьюгу из белого пуха. Проходил я мимо одного из таких немецких домов, где в миниатюрных квартирках проживали несколько семей с детьми. В основном, дети были моими сверстниками. К ним-то и направлялся я, чтобы поиграть, либо заняться чем-то забавным, интересным. Из каждой квартиры на улицу выходили крылечки и по одному окну со ставнями. Я подошел к одному из них, где жил мой друг, постучал по стеклу концом длинной палки (иначе достать не мог, мал был еще). Из двери выглянула Сашкина мать и строго спросила: «Чего тебе, малыш?» — «Саша гулять выйдет?» — «Нет! Рано еще — пусть поспит!» — его мать ушла в дом, плотно прикрыв дверь. Вдруг за спиной — шум и визг… Я обернулся. Три девчушки-сестренки: Люба, Вера и Галя бегали вокруг колодца, а за ними вприпрыжку носился молодой белый козлик, пытаясь своими рожками боднуть шустрых девочек. Ватага подняла такое облако пыли, будто смерч налетел! На шум из дома вышла бабушка девочек и, выдернув длинный прут из плетеной ограды, устремилась к суетливому хороводу. Через мгновение решительная бабка с помощью прута навела порядок. Больше всех досталось старшей внучке Любе, чтобы та «вела себя прилично и не носилась как оголтелая, задирая юбку!». Люба с плачем взбежала на крыльцо, где ее уже ждал дедушка. Обняв, он погладил внучку по голове и стал ласково успокаивать, приговаривая: «Кто это мою любимицу обидел? Козел или бабушка?! Какие они плохие, я их всех заставлю капусту квасить, чтоб не повадно было мою малютку обижать!..» Девчушка притихла, лишь изредка громко всхлипывая… Тем временем на соседнем крыльце появился Сережка. Он держал кусок хлеба, щедро намазанный маслом, а поверх еще слой варенья. Лакомство — пальчики оближешь! «Хочешь куснуть?» — важно спросил Сережка — «Угощаю, сегодня у меня именины!..» Не успел я открыть рот, как откуда-то со стороны выскочил Санька-засоня: «Я — первый! Я — первый!» — и с разбегу впился зубами в бутерброд, разом откусив от него примерно четверть! «Чуть пальцы мне не отгрыз! Больше никому не дам!..» — воскликнул Сережа и спрятал бутерброд за спину. «У, жадина-говядина!..» — с трудом произнес Саша набитым ртом и, состроив обиженное лицо, пошел к пруду. От нечего делать, мы с Серегой поплелись за ним. Навстречу нам вразвалочку вышагивали краснолапые гуси… Сашка вынул изо рта часть непрожеванного бутерброда и бросил перед вожаком — самым откормленным и крупным. Гусь потянул к лакомству свой оранжевый клюв. В этот момент малолетний проказник с воинственным криком двумя руками схватил птицу за длинную шею, чтобы показать нам свою ловкость. Гусь загоготал, раскинул крылья и заметался, стараясь вырваться. Остальные гуси всполошились и двинулись на помощь своему собрату — шипя, они окружили нас со всех сторон. Мы оказались в гусиной блокаде. Сашка испугался, отпустил гуся, стал брыкаться и визжать. Мы тоже отбивались, как могли и чем могли. Сережка, схватив сухую ветку, тыкал ею в нападавших птиц, в другой же руке он прятал за спину недоеденный бутерброд… Однако гуси оказались не только агрессивными, но и проворными! Это я понял, ощутив мощные удары их крыльев и крепкие щипки клювов, особенно в области ягодиц. Самые ловкие пернатые в пылу атаки успевали еще попробовать деликатес именинника — злосчастный бутерброд. Взрослые в это время уже ушли работать, поэтому помощи в нашей битве ждать было не от кого. Однако, помощь все же подоспела… Конюх дядя Гриша подкатил к нам на конной водовозке. Он обеспечивал водопой лошадей в конюшне. Щелкая кнутом, конюх разогнал пернатых. Через несколько минут после «снятия блокады» я уже плакал оттого, что моя бабушка обрабатывала и дезинфицировала царапины и ссадины, полученные в сражении с гусиным отрядом. «Не плачь! — приговаривала бабушка — До свадьбы заживет!» Но синяки и ссадины зажили гораздо раньше — к моему ближайшему дню рождения. Видимо, этот день был выходным, так как приехали мама и папа. Они привезли мне в подарок металлическую лошадку с двухколесным фаэтоном позади. На боках лошадки были приделаны педали, а под ее животом — третье колесо с цепным приводом. Я быстро освоил игрушку, крутил педали и катался по комнате. Ноги лошадки двигались, имитируя бег рысцой, а я, важно покрикивая «но-о-о!» и «тпру-у-у!», изображал кучера. Мне казалось, лошадкой я управляю не хуже конюха дяди Гриши!

Когда я учился в третьем классе, родители привезли меня в Святославку на зимние каникулы. Готовились к встрече Нового Года. В доме собрались многочисленные родственники. Стол был заставлен вкуснятиной, которую я раньше не пробовал. Тогда каждый взрослый мог свободно купить и использовать по назначению охотничье ружье, порох и гильзы. Есть необходимая сумма — приходи в магазин «Охота — Рыбалка» и покупай! Так поступили мой отец и дядя Юра. Они купили в городе все необходимое для охоты, также привезли охотничьи лыжи, похожие на снегоступы. За пару дней до новогодних праздников они стали собираться на охоту. Дядя Юра заряжал патроны, для чего, соблюдая необходимые меры предосторожности, заполнял гильзы с пистоном (запальником) нужным количеством пороха, хорошо утрамбовывал его специальным пестиком. Затем насыпал определенное количество дроби. Размер дробинок был разным, в зависимости от того, на кого предстояла охота. На куропатку — мельче, а на зайца — крупнее. Я долго упрашивал, чтобы взяли с собой, но отец брать категорически не хотел, дескать, рано вставать и в засаде холодно лежать, а сколько придется прятаться — предположить трудно. Но дядя Юра взял меня под свою опеку. Тепло одевшись, рано утром мы вышли из дома на обжигающий мороз. Экипированные по правилам охотничьей науки, как их понимали старшие, мы двинулись через заснеженный зимний сад в сторону дальней березовой рощи. Взрослые шли спереди на широченных лыжах, а я плелся за ними на обычных, школьных, привязанных кожаными ремешками к валенкам. Для маскировки отец и дядя поверх фуфаек натянули белые медицинские халаты. А на меня же, сделав прорезь для головы и рук, натянули старую белую наволочку. Снег был глубоким и гораздо белее нашей маскировки. Хотя я шел по лыжне, проложенной впереди идущими, но узкие лыжи все равно предательски проваливались в рыхлый снег. Вскоре я вспотел, устал и начал отставать от взрослых. Дядя периодически поворачивался и махал мне рукой, поторапливая. Казалось, что двигаться по снегу — самая трудная часть охоты. Но, когда мы дошли до лесопосадки и притаились в кустах, то от неподвижности влажная от пота одежда стала промерзать. Я задрожал и стал жаловаться. В ответ на мои жалобы дядя молча показал кулак и сделал рукой жест, чтобы я закрыл рот! Отец окопался где-то дальше, его не было видно. Дядя Юра, почти не шевелясь, внимательно вглядывался в предрассветную даль. Показалось, что лежали так целую вечность! Совсем рассвело, и перед глазами открылась широкая степь с редкими перелесками. Вокруг не было заметно ни малейшего движения. Низко над головой, словно елочные игрушки, висели бело-серебристые облака. Приглядевшись, я увидел в них нечто, напоминающее окружающий ландшафт, — те же рощи и перелески, как отражение в огромном озере. И это отражение причудливо меняло свои очертания… Даже в валенках ноги сильно замерзли, почему-то захотелось спать, веки стали самопроизвольно и надолго закрываться. Вдруг дядя Юра резко пошевелился и, взглянув на меня, показал вдаль, словно что-то заметив. Я тоже стал приглядываться, но не увидел ничего особенного… Дядя вскинул ружье и замер, прицеливаясь. Тут и мне показалось, что белый бугорок за дальним кустом подвинулся в сторону. Рядом вдруг сверкнула вспышка и раздался грохот — выстрелил дядя Юра. Почти одновременно чуть в стороне пальнул отец. В наступившей тишине я отчетливо услышал душераздирающий крик, похожий на плач младенца. Он доносился с той стороны, где я чуть раньше увидел движение белого бугорка… Туда торопливо отправился дядя, и я последовал за ним. Мы все собрались у лежащей под кустом и слегка подрагивающей тушки зайца. Его остекленевшие глаза были неподвижны, безжизненны и с немым укором обращены в нашу сторону. Я спросил папу, кто кричал как ребенок? Отец ответил, что кричал заяц, который не хотел умирать… Мне стало очень жалко это пушистое, длинноухое существо, которое мы внезапно лишили жизни. Горячие слезы непрошено заструились по моим холодным щекам. Слезы словно лезвием отсекли безмятежное детство от суровой взрослой жизни, в которую я, по всей видимости, начал вступать.

Домой мы вернулись перед обедом. Наши трофеи пополнились несколькими небольшими куропатками. Родственники встретили нас радостными возгласами, как героев! Потом подошло время праздничного новогоднего застолья. Почти все яства, в том числе и пышный хлеб, были приготовлены бабушкой из своих продуктов. Это и овощи с огорода, и забитые накануне гуси и утки. Были яблочные и малиновые наливки, не говоря уж про компоты, варенье и разносолы — все исключительно домашнего приготовления. Блюда были ароматными, вкусными и удивительно аппетитными! Центр стола украшала огромная тыква с пшенной кашей и яблоками, запеченная в русской печи по уникальному бабушкиному рецепту! Я умудрился попробовать практически все, однако не притронулся к жареной зайчатине. Не хотел даже смотреть в сторону этого блюда — вспоминался предсмертный плач бедного зайчика.

В том году произошло много радостных событий, как в стране, так и в нашей семье. Их отмечали родственники, собравшись на торжество. Главное событие в стране — осенью того года в нашей стране впервые в мире был запущен искусственный спутник Земли. А главная местная новость — в наше село впервые провели электричество! До этого его жители коротали вечера при тусклом свете коптящих и неприятно пахнущих керосиновых ламп. Теперь же света в комнате было достаточно, даже с одной лампочкой под потолком. Здравицы и поздравления звучали далеко за полночь!

А вот что произошло несколько позже, перед самым Рождеством. Когда уже вечерело, дедушка вдруг надумал покатать меня по окрестностям. Даже бабушке об этом ничего не сообщил, просто сказал, что мы пошли прогуляться. Переговариваясь, мы не спеша шли по заснеженной улочке, но когда проходили мимо конюшни, дед внезапно спросил меня: «Хочешь покататься на лошадке?» Я обрадовался этому предложению и энергично закивал головой. Дед пошел в конюшню и вскоре вышел, но не один. С ним шел дядя Гриша и вел под уздцы лошадь. Обращаясь к дедушке, конюх приговаривал: «Что это ты, Федорыч, на ночь глядя, полихачить вздумал…» Дед отвечал: «Не рассуждай, Григорий, а запрягай скорее! Не волнуйся — потом отблагодарю, остограмлю!» Он достал из кармана тулупа начатую бутылку какого-то напитка и показал конюху. «Ну, это совсем другой коленкор! — обрадовался дядя Гриша — Только возвращайтесь скорее, пока горилка не замерзла!..». Дядя Гриша сноровисто запряг лошадь в большие деревянные сани. С дедушкой мы вольготно разместились в широких санях на мохнатой, теплой овчине. Ее дядя Гриша принес из конюшни. Дедушка щелкнул вожжами, и мы не просто поехали, а будто полетели по узкой дороге, разметая белоснежные сугробы. Мы сидели в санях так низко, что из-за сугробов я не видел, куда несемся! Судя по тому, что над головой мелькали стоящие в ряд деревья, а ветки искрились от инея — ехали мы по плотине. Неожиданно вспомнилось незнакомое слово «горилка». Я решил, что это детеныш гориллы и был весьма заинтригован. Иногда взрослые говорят не понятно и зачастую очень путано… Путь наш лежал вдоль железнодорожной насыпи, и порой мы мчались, накренившись на бок, а я хватался за тулуп деда, чтобы невзначай не вывалиться из виляющих саней. Дедушка, не обращая внимания на мои страхи, знай себе, все время понукал лошадь. За скрипом полозьев и их ровному шуршанию по снегу мы не сразу заметили нагнавший нас поезд. Сначала послышался отдаленный стук, потом он быстро перерос в металлическое грохотанье колес по рельсам. Лошадь, не видя паровоза, но напуганная нарастающим шумом, задергала головой. Когда паровоз поравнялся с нами, накрыв клубами дыма и пара, да при этом еще громко свистнул, то лошадь резко рванулась в сторону. На полном ходу сани выскочили из накатанной колеи, съехали полозьями на ледяной склон, высоко подпрыгнули и перевернулись! Земля и небо поменялась местами, а последнее, что я услышал — дедовский возглас: «Черт подери этот паровоз!!!»

Я очнулся, поразившись окружающим безмолвием. Лишь неподалеку слышалось какое-то похрустывание… Я был распластан на снегу, и он, облепивший мое лицо, быстро таял на лбу и на щеках. Попытался привстать, не получилось… Что-то перехватило горло, да так крепко, что трудно было дышать. Руками нащупал жесткую веревку, стал ее разматывать и понял, что это вожжи обвили мою шею. С трудом удалось размотать и сбросить с себя такую удавку. Я поднялся и увидел лошадь, неподвижно стоящую поотдаль. Она изредка перебирала копытами на хрустящем снегу и жевала охапку сена, выпавшую из саней. За лошадью лежали сани кверху полозьями со скрещенными оглоблями, что не позволяло лошади двигаться. Где же дедушка? В ответ раздалось кряхтение, доносившееся из-под перевернутых саней. В меру сил, мне пришлось вызволять деда из той мышеловки. А после мы уже вдвоем с ним перевернули и поставили в колею тяжеленные сани. Деда спасло то, что во время кувыркания саней овчинная подстилка накрыла ему голову, смягчив удар! Когда мы вернулись на перекошенных и скрипучих розвальнях (очень подходящее в данном случае слово!), дедушка, держась рукавицей за ушибленную голову, просил меня не рассказывать бабушке о нашем приключении. За молчание он пообещал купить мне самую большую шоколадку. Свое слово он сдержал, впрочем, я тоже. Молчал до сегодняшнего дня!

Запомнилось лето, которое я провел в деревне, так сказать, от звонка до звонка… То есть, от последнего звонка в седьмом классе и до первого в восьмом. То лето было вполне обычным. Привычным был деревенский уклад, изученный мною до мельчайших подробностей. Я хорошо знал, к примеру, где стоит и как работает старинная, однако вполне работоспособная швейная машина «Зингер» с ножным приводом.У бабушки с дедушкой она была, пожалуй, самым большим богатством и безусловным раритетом. Бабушка слыла большой искусницей в швейном и портновском деле! Впрочем, она была отличной хозяйкой и мастерицей во всем, что касалось в домашнего хозяйства. По сей день считаю — в стряпне и кулинарии к ней смогла приблизиться, разве что моя жена. Но ведь условия для ведения домашнего хозяйства тогда были не сравнимы с теперешними! Вода — из дальнего колодца, помои и отходы — в выгребную яму за сараем, стирка в корыте, приготовление пищи — на двух примусах и керосинке, стоящих в сенях. В свою очередь сами сени также служили и прихожей, и кладовкой. Даже в таких непростых условиях бабуся умудрялась готовить первые блюда и вторые, компоты и варенья. И еще много-много чего очень вкусного и аппетитного! Помнится, как-то мы ждали гостей, любивших гостить у бабушки полным семейным составом. Управляясь одновременно с тремя сковородами, бабушка, как иллюзионист, моментально жарила тончайшие, хрустящие блинчики и складывала их в стопки, успевая смазать каждый топленым маслом, используя гусиное перо! В течение нескольких десятков минут она возводила блинные горки высотой до полуметра! Это был супер-класс! Блинчики были настоящим объедением, а если еще со сметаной, сливками, вареньем, медом, и еще много с чем — не только пальчики, но и всю тарелку вылижешь! Однако в тех условиях хозяйство вести не только сложно, но и крайне опасно… Однажды я подходил к дому, а дверь вдруг распахнулась на всю ширь, и из нее вылетел огненный шар! Опасный объект стремительно пролетел над крыльцом и упал далеко в траве. Следом, непечатно ругаясь, выбежал дед с ведром в руке… за ним — бабушка, громко ахая и размахивая платком. Дед подбежал к «огнедышащей комете» и плеснул на нее водой из ведра. Огонь мигом превратился в густой пар и черный дым. Когда дым рассеялся, стала ясна причина ЧП — внезапно воспламенившийся примус. В тот дед обедал дома и вовремя пинком отправил примус в его первый и последний полет. Так находчивость и реакция дедушки спасли имущество от неминуемого пожара.

Возле дома дедушка вскопал небольшой участок земли и превратил его в огородик, ставший экспериментальной площадкой для разведения разнообразных, порою экзотических, овощей. Растения хорошо приживались и отлично плодоносили. Как-то при мне взвесили тыкву, которую я не смог обхватить двумя руками — весила она более сорока килограммов! В жаркие летние месяцы не просто было поливать даже такой небольшой участок. Каждый вечер приходилось много раз ходить к пруду за водой для полива. Однажды мне надоело бегать с ведрами туда-сюда и я проявил сообразительность. На новую идею меня подвигло то, что конюх оставил свою повозку с пустой бочкой у пруда. Я уговорил нескольких ребят-ровесников реализовать свою задумку. Мы набрали из пруда полную бочку воду и попытались везти повозку с бочкой к дедушкиному участку. Мы были совсем юные, потому бестолковые, и конечно не учли рельеф местности, а также вес телеги с грузом… Наверное, много чего еще не учли! Впятером впряглись в телегу, пытаясь ее тащить, но та даже с места не сдвинулась! Я пробежался по селу и для увеличения тяги привлек еще ребят. Пока занимался поисками, один мальчишка покинули нашу компанию. Схватились мы опять за телегу, уперлись что есть сил — она ни с места, только едва-едва колыхнулась! Боясь заработать грыжу, еще два «товарища» покинули нас. Оставшиеся почесали затылки и решили, что часть воды из бочки нужно слить. После этого мы смогли сдвинуть повозку и даже протащить метров двадцать… Потом еще воды отлили. Протащили еще метров пятьдесят — опять слили воду… Все уже сильно сомневались в моей затее. Но мне, видать, «вожжа под хвост попала» и, разозлившись, я крикнул: «Нетянуги! Бросаете начатое дело? Целым табуном не можете заменить всего одну лошадь! А ну быстро к телеге, мелочь пузатая! Раз, два — навалились!» Меня самого удивило, что моя решимость (а может злость?) на всех подействовала и подняла общий тонус. И мы слаженно покатили повозку дальше! Постепенно на нашем маршруте собирались зрители, в основном зрительницы — девочки. Одни нас подзадоривали, другие насмехались, но никто и не подумал хоть чем-то помочь!.. В общем, с грехом пополам, в мучениях довезли мы до огорода всего-то ведер тридцать воды. Можно сказать, все наши силы ушли на катание телеги…

Вымотались основательно, и тут кто-то предложил пойти искупаться «на камешки». Так мы называли место на пруду, чуть в стороне от поселка. Примечательно оно было тем, что находилось за небольшой рощей, рядом с посадками садовой малины. Там был небольшой родник, поэтому вода была прозрачной, дно пруда в этом месте было не илистое, а песчаное с мелкой галькой. Мы быстро дошли «до камешков», попутно лакомясь спелой, сочной малиной. На берегу лежало несколько валунов, на которые мы сложили свою одежду. Посторонних не было и, не долго думая, мы разделись догола — не хотелось возвращаться домой в мокрой одежде. С дикими криками попрыгали в воду и устроили шум и гвалт. Вдоволь поплескавшись, мы направились к берегу. Вдруг среди кустарника мелькнуло чье-то платье. Может девчонки подглядывали за нами?! Прикрыв ладонями причинные места, все вышли на берег, И тут обнаружили, что одежда наша пропала! Стало понятно, чьих рук дело — наверняка девчонки-проказницы забавляются! Не утащили они лишь Серегины трусы, которые тот снял перед купанием и положил под куст, шалуньи просто их не заметили. Парня в трусах мы направили для переговоров с «противником». Вернулся Серега не скоро, но зато принес нашу одежду, которую выторговал, пообещав купить девчонкам килограмм карамели и семь билетов в клуб на кинофильм «Унесенные ветром». «Так что, братва, придется нам скинуться и выполнить их требование, иначе бы “унесло ветром” все наши шмотки!» — резюмировал переговорщик. На том и порешили, но каждый серьезно задумался, где же на презенты деньги взять?

Если вспомнить народную мудрость «Человек полагает, а Бог располагает» и присовокупить незыблемое Правило бутерброда неизменно падающего маслом вниз, то мы вплотную подойдем к пониманию Всемирного закона Подлости. Вот вам наглядный пример. На следующий день после нашей многострадальной работы водовозами и после многодневной изнуряющей жары поднялся сильный ветер, резко посвежело. В тот день мы с Саней долго занимались уборкой конюшни. Так произошло потому, что Дядя Гриша пожаловался на нас директору питомника. Мол, некие молодчики самовольно захватили казенную повозку с бочкой и угнали (!) ее в неизвестном (!!) направлении, однако он, то есть бдительный Григорий, проявив недюжинную сноровку нашел похитителей, то есть нас, и незаконно захваченное общественное имущество. Дядя Гриша предложил директору в воспитательных целях направить «организаторов угона» на исправительные работы — в конюшню! Директор, хотя и понял уловку конюха, но все же пошел навстречу его праведному гневу. Вдвоем мы несколько часов старательно чистили конюшню от навоза, грузя его в тракторный прицеп, чтобы затем использовать его как удобрение. Надышались аммиаком до головной боли, но зато лучше познакомились с лошадками, стоящими в стойлах, и разговорились с дядей Гришей. Мы так хорошо побеседовали, что он, забыв недавнюю обиду, предложил покататься на лошади. Конюх вывел красивого черного жеребца, приладил ему на спину седло со стременами и взнуздал его. Первым предложил проехать мне, потому как Серега местный житель и уже не раз ездил верхом. Я в этом деле был новичком — раньше ездил всего пару раз и без седла. Используя стремя, я легко забрался в седло и почувствовал себя лихим кавалеристом. Я стал очень высоким и могучим, а под собою чувствовал живую стихию, которую необходимо укротить! Первый десяток шагов дядя Гриша шел рядом, держал коня за уздечку и что-то говорил ему в уткое, подвижное ухо. Мне послышалось, что конюх просит коня быть послушным новому седоку. Думаю, жеребец его понял — он коротко заржал и кивнул большой продолговатой головой, после чего Григорий отпустил уздечку и со словами «Ну, с Богом!» хлопнул коня ладонью по бархатистой шее, уйдя в сторону. Жеребец побежал рысью. Крепко зажав ногами круп коня, я чуть натянул поводья — конь притормозил, ослабил — он ускорился, показывая послушание моим командам. Чувство гордости оттого, что я свободно управляюсь с конем, переполняло, и мне захотелось, чтобы бравого всадника все смогли увидеть, да оценить мои уменье и сноровку. И я направил жеребца к нашему дому. Казалось, что я несусь вдоль улицы как настоящий кавалерист, хотя на самом деле конь осторожно семенил, оберегая легкого и столь неопытного седока. Только теперь я это понимаю. А тогда, проезжая мимо деревенских красавиц Наташки и Валюшки, я небрежно, но нарочито по-взрослому махнул им рукой, всем видом демонстрируя, что я еще и не такое смогу! Увы, а возможно и к счастью, показать свое ухарство перед бабушкой, а тем более перед дедом, бывшим кавалеристом, мне тогда не удалось. Откуда-то налетел сильный ветер и закружил вокруг меня — мы с конем попали в пылевое торнадо из мелких веток, щепок, камней и всякого мусора! Этот вихрь чуть не выбросил меня из седла (удержался только чудом!). К счастью, вихрь он сместился куда-то в сторону. Резко потемнело от низко нависшей плотной смоляной тучи, которую словно прокололи несколько серебристых молний, над головой раскатился гром. Конь дернулся и поджал уши к гриве… Хлынул теплый косой дождь! Пока я скакал до конюшни, дорога превратилась в сплошную трясину, молнии сверкали через каждые несколько секунд. Жуть, да и только! Издалека увидев меня, дядя Гриша распахнул ворота, и я верхом въехал в конюшню. Наконец-то я смог расслабиться, спрыгнуть с коня да перевести дух! Конюх повел моего коня в стойло. Я же остался в проеме ворот и смотрел на стену из дождя. Сквозь нее я с трудом просматривались стоящие напротив сменные орудия для тракторов. Эти приспособления интенсивно омывались ливнем. Внезапно ослепительная вспышка и страшный грохот заставили содрогнуться всем телом — молния ударила в металлический плуг! Его верхняя балка и лемех мгновенно стали ярко-красными и тут же раскалились добела! В стойлах заметались и заржали перепуганные лошади, а ко мне подбежал возбужденный конюх: «Ты… ты видел?!!» Пересохшими от страха губами я с трудом ответил ему: «В плуг… молния шарахнула!..»

Дождь прекратился также мгновенно, как и начался и пузатая туча лениво уползла к горизонту, а на малооблачном небе жизнеутверждающе засияло летнее солнце. Земля, обильно политая дождем, сильно парила. Умывшись, природа ожила и радостно зазеленела после продолжительной засухи. Мы с дядей Гришей подошли к плугу и с любопытством осмотрели его. Сверхмощная сварка намертво скрепила все детали орудия, которые крепились болтами, а сами болты расплавились и превратились в заклепки… Конюх, затянувшись «козьей ножкой», свернутой из газеты и заправленной махоркой, задумчиво произнес: «Да… теперь лемех на плуге без резака не поменять… Вот как высшие силы миром правят! Они (тут дядя Гриша назидательно указал в небо крючковатым пальцем, желтым от табака) нам свою силу показывают, чтобы мы шибко не зазнавались!..» Смачно выпустив облачко табачного дыма, Григорий ушел в конюшню, к своим подопечным. Я пошел босяком по теплой чавкающей грязи в сторону дома, желая поделиться с родственниками последними впечатлениями. У дома одиноко стояла повозка с почти пустой бочкой воды. Вчера столько труда было затрачено, чтобы ее притащить, а сегодня небеса разверзлись и миллионы бочек вылились на землю за считанные минуты!.. Ливень промочил дедушкин огородик так, что, возможно, до конца лета поливать не придется. Может конюх прав — не мы, а небесный хозяин всеми нами и каждым в отдельности управляет? Захотелось опровергнуть доморощенную философию Григория и стать хозяином своей уникальной, успешной судьбы… Тогда я, как все мои сверстники, верил в прекрасное коммунистическое завтра, и в то, что Человек — творец своей судьбы. В то время это казалось абсолютной истиной!

Бабушка встретила меня на пороге: «Родненький наш, промок весь до ниточки! Скорее умывайся и ноги мой, я воду согрела. И быстрее к столу — без тебя кушать не начинали!..» В доме витали аппетитные ароматы! Когда я в чистой, совершенно сухой одежде зашел на кухню, меня приветствовал дед: «Ну, герой, лихо ты под дождем на коне гарцевал! В цирке такого не видел! Садись, вон чего бабушка наготовила…» На столе стояло блюдо вареников с вишней и крынка парного молока. Когда мы приступили к еде, по репродуктору передавали сообщение ТАСС. Торжественным бархатным баритоном диктор сообщал о полете в космос молодого лейтенанта Германа Титова — второго человека на нашей планете, которому посчастливилось полететь в космос! Я навсегда запомнил этот день — 6 августа 1961 года. Следом за сообщением зазвучала бодрая песня, смысл которой состоял в том, что скоро на Марсе будут яблони цвести — и нам это не казалось фантастикой! В то время особенно чувствовалась мощь нашей необъятной Страны, а поставленные перед народом цели и задачи представлялись вполне реальными и достижимыми. В этом у меня не было никаких сомнений, и я больше верил диктору, чем конюху дяде Грише.

Родная деревня и то, что я там познал и обрел, стали неким фундаментом, а точнее, космодромом для моего успешного старта в неизведанное. Теперь я понимаю, что наша взрослая жизнь — всего лишь продолжение, а может, отражение нашего детства. Поэтому иногда так хочется погрузиться в сладкие воспоминания и слегка взгрустнуть, осознавая, что те далекие года, увы, неповторимы!

Ранняя электричка была заполнена на четверть. Я прилетел из командировки ночным рейсом. Путь домой займет еще пару часов… Хотелось подремать, так что спокойная обстановка меня вполне устраивала. Уже объявили отправление, и тут в вагон ввалилась шумная компания молодых людей в походной одежде с огромными рюкзаками. Молодежь принялась раскладывать свои вещи и кучковаться, невольно тесня других пассажиров. Молодая компания в основном состояла из парней. Лишь несколько девчат выделились отдельной стайкой и завели свои разговоры. Ко мне подсел русоволосый крепыш в штормовке и брезентовых штанах. Солдатские берцы парня были начищены до зеркального блеска. Свой, пожалуй, самый объемный рюкзак этот парень положил на противоположную скамью, а сверху пристроил гитару в чехле. Судя по всему, вошедшие ребята были студентами-старшекурсниками, а их лидером — мой сосед-здоровяк. Он распоряжался и давал указания, как лучше размещаться в вагоне. Наконец, молодежь угомонилась, а я достал утренние газеты, купленные на вокзале. Сосед вынул из рюкзачного кармана пухлый блокнот и стал его перелистывать. Краем глаза я увидел там какие-то тексты. Парень расчехлил гитару и занялся ее настройкой. Увидев это, одна из девушек спросила: «Вань, споем?» Тот утвердительно кивнул. Студенты подсели ближе к музыканту. Иван низким баритоном с очаровательной хрипотцой запел: «Парня в горы возьми, рискни, не бросай одного его…». Затем звучали еще песни Высоцкого и других бардов. Ваня пел так душевно, что трудно было остаться равнодушным. Никто из пассажиров не пытался остановить незапланированный концерт. Признаюсь, что тоже заслушался. Один из студентов обратился к исполнителю: «Давай споем нашу взводную!» — «Ладно, только вместе!» — ответил Иван, и ребята запели:

Солдатушки, браво ребятушки, кто же ваши сестры?
Наши сестры — сабли востры, вот кто наши сестры!

Девчата подхватили:
Солдатушки, браво ребятушки, кто же ваши жены?
Наши жены — пушки заряжены, вот кто наши жены!..

Видимо, специально для девушек, пели и лирические песни. Трогательное звучание песен под монотонный стук колес потихоньку усыпляло меня и перед тем, как окончательно заснуть, я положил стопку газет на скамью между собой и певцом…

Очнулся от полушутливого командирского возгласа: «Взвод, подъем! С вещами на выход!» Электричка остановилась на небольшой станции в перелеске. Походники, быстро подхватили рюкзаки и покинули вагон. В нем стало непривычно тихо. Я поднял стопку своих газет и неожиданно обнаружил под ними блокнот Ивана. На титульном листе была нарисована пятиконечная звезда, а чуть ниже написано: Командир взвода Иван Лосев. В начале блокнота я увидел тексты песен, а далее — дневниковые записи. Я так ими увлекся, что едва не проехал свою станцию.

После я предпринимал попытки отыскать автора, но, увы, — безрезультатно. Созванивался с деканатами высших учебных заведений, обращался к начальникам вокзалов тех городов, между которыми курсирует та электричка. И вот, почти через год поисков решился опубликовать дневник, полагая, что кто-нибудь отзовется… Перед вами в сокращенном виде (опущены некоторые несущественные подробности) дневник Ивана Лосева. Почитаем его вместе.

День первый. Зима в этом году, похоже, не желает уходить, а вот учеба на военной кафедре близка к завершению. Теоретический курс закончился, да и на плацу нас муштровали жестко. «Калаш» разбираю-собираю за 30 секунд. Осталось пройти полуторамесячные сборы. Всего-то ничего, и мы — офицеры! Даже не верится. Чтобы лучше сохранились в памяти эти славные деньки, решил вести собственный дневник. На последнем теоретическом занятии майор Мальтов объявил о порядке отъезда на военные сборы, выделив с какой-то зловещей интонацией слова — «лагерь точно покажет, кто из вас воин, а кто — хрен собачий!». Несколько раз акцентировал, что проверка наших физических и психологических качеств будет основательной, и те, кто в себе не уверен, пусть сразу пишут рапорт на освобождение от сборов, чтобы потом «не лить слезы крокодильи». Вообще, этот самый майор — тот еще гусь! Меж собой мы его так и зовем — Гусь, потому что при небольшом росте и сухой комплекции у него весьма приплюснутый, вытянутый нос, словно гусиный клюв. Еще про него среди нас ходит то ли байка, то ли быль, якобы раньше он служил в одной из ракетных дивизий и дослужился аж до подполковника. И вот однажды на боевом дежурстве с ним приключилась история. Во время дежурства нужно было безвылазно находиться «на точке» — в бункере с пультом управления пуском баллистических ракет. На «точке» все предусмотрено, как положено, кроме… сортира. Он находился на улице и представлял собой бетонное сооружение с отверстиями в полу. Выгребная яма снизу была рассчитана на многие годы службы ракетного дивизиона. Как-то подполковника «приспичило», и он побежал в сортир, на ходу расстегивая портупею. Только присел он над «очком», как вдруг услышал, что нечто увесистое плюхнулось под ним. Сначала офицер не понял, что произошло, а когда «врубился», то хоть стреляйся! Не тут-то было, не из чего стреляться! Короче говоря, с ремня портупеи в черную бездну соскользнула кобура с табельным пистолетом! Сколько потом Мальтов, облачившись в защитный костюм с противогазом, ни пытался, так и не нашел оружие. В наказание, старшего офицера разжаловали в лейтенанты, после чего отправили на военную кафедру нашего института, где он сумел-таки дослужиться до майора…

День третий. Прошли сутки, как мы «едем на войну» (шутка). Наш поезд, пожалуй, самый медленный из всех существующих. В нашем вагоне в прошлом, вероятно, возили каторжан! Из постельных принадлежностей есть лишь грязные матрасы. Но это так не важно — проводник, он же кочегар, угля не жалеет, так что спим раздетыми почти догола. Стесняться особо не приходится — в вагоне чисто мужская компания. Хуже то, что спальных мест не хватает. Даже с учетом самых верхних, багажных полок. Поэтому приходится спать по графику, сменяя друг друга на полках. Постепенно каждый начинает раскрывать свое истинное нутро, порой с неожиданной стороны. Один парень чуть не подрался с проводником из-за того, что тот не хотел открывать туалет, расположенный возле служебного купе и в единственный нужник образовалась очередь.

Атмосфера демонстративного безделья все больше овладевает нами. Непристойные шутки и анекдоты стали нормой. Сопровождают нас майор Мальтов и подполковник Герасимов. Они едут в купейном вагоне, не знаем точно в каком. За время поездки командиры побывали у нас лишь по разу. Герасимов, в отличие от Мальтова, — классный мужик! Он провел среди нас больше часа, и сказал, что едем мы в Псковскую область, где нас будут учить практическому военному искусству, и что кормить будут «на убой». Говорил, что мы оздоровимся, окрепнем и по возвращении очаруем девушек мужественными торсами. Да-а-а, глядя на бледные лица ребят, не отличающихся атлетическим телосложением, трудно в это поверить! Мальтов же во время посещения был всем и вся недоволен. Некоторым сделал нагоняй за неприличный вид и крепкие словечки, и через десять минут ушел насупленный со словами: «Воздух здесь тяжелый, хоть топор вешай!». От чего воздуху быть легким, если в обед кормили гороховым супом, салом и макаронами с хлебными котлетами?

День пятый. Утром прибыли в пункт назначения — городок Остров. Странно — никакого водоема, а тем более острова, поблизости нет… На перроне майор построил нас и сделал перекличку, после чего передал командование местному военному. Тот строевым шагом прошел перед нами, четко повернул через левое плечо и зычным голосом представился: «Прапоршик Карпэнко! Здравствуйтэ, товарыши курсанты!». Было что-то трогательное, почти семейное в этом приветствии, поэтому мы расслаблено и как-то в разнобой прокричали в ответ: «Здравия желаем, товарищ прапорщик!» «Теперь я — ваш батько и мамка в одном флаконе. Напра-во! В казарму шагом марш!» — приказал тот. Нестройной колонной мы с личными вещами двинулись к неказистому строению. Весь день обустраивали свой быт, изучали среду обитания и выданную нам экипировку. Прапорщик руководил нашими действиями, успевая тут же их комментировать. Когда мы несли матрасы со склада в казарму, то для удобства держали их на голове. Карпенко командовал: «Отставить! Снять матрасы с головы! Здесь вам не санатория!» Во время примерки обмундирования (еще послевоенного образца?!) из стратегического резерва, обратились к прапорщику, мол, нельзя ли выдать что-то посовременнее? В ответ вояка отрезал: «Не болтать ерундой! Командованию лучше видать, кому старье выдавать!» Выдали кирзовые сапоги с портянками. Такой обувки никто из нас отродясь не видывал, однако пришлось и ее осваивать в ракетно-космический век!

День шестой. Совершенно не ощутил, как прошла первая ночь в казарме. Будто и не было ее! Только приклонил голову к подушке… уже побудка! На одевание и построение взводу дается всего минута. Этого времени, конечно же, никому не хватило. В казарме царила сутолока и неразбериха, сопровождаемые отрывистыми командами Карпенко. Его голос назойливо доносится и разных уголков огромного казарменного помещения, заставленного металлическими двухярусными койками и двойными тумбочками. Через несколько минут возни растрепанные, полусонные, мы худо-бедно построились, и началась перекличка. Двое не отозвались! Оказалось, они скоропостижно убыли в туалет, откуда их и конвоировал прапорщик. Прибывший майор Мальтов назначил командиров отделений и взводного, а также объявил распорядок сегодняшнего дня. Командиром нашего отделения стал Андрей Кутиков, двух других — Мурат Багиров и Леша Метлов. Им присвоили звания сержантов. Командиром взвода был назначен Валера Небродов, с присвоением звания старший сержант. Было не понятно, из чего исходили командиры, назначив именно этих ребят, ведь никто из них в армии раньше не служил?.. После подполковник Герасимов объяснил, что командиров выбрали из числа курсантов, чьи отцы были офицерами.

После приведения себя в порядок приступили к заправке постелей. Это особый вид искусства! Все грани постели должны быть идеально ровными, а угловые ребра абсолютно прямыми! Карпенко показал нам мастер-класс, превратив за несколько минут скомканную постель в наглядное пособие, — на идеально ровной, словно отшлифованной поверхности постели возвышалась геометрически правильная пирамида — подушка. Мы же за два десятка минут смогли создать из своих кроватей лишь подобие болотистой местности с кочками и канавками. Прапорщик посмотрел на это безобразие, и сказал, что тот, кто не научится заправлять постель, завтра получит по наряду вне очереди — на кухне будет «картоху чистить, да помои выливать»! Затем новоиспеченные командиры повели нас на плац делать зарядку. Конец февраля, мороз! Ветер прошивает насквозь, а мы в шапках-ушанках и послевоенных гимнастерках, обутые в тяжеленные сапоги, натянутые на неумело накрученные портянки. Основной комплекс упражнений нам показал прапорщик. Дальше вести зарядку он поручил Небродову. Мы делали наклоны, приседания, повороты и другие упражнения в течение двадцати минут, но окончательно прогрелись лишь после километровой пробежки. В казарму вернулись в приподнятом настроении, у всех разыгрался аппетит.

Завтрак — наваристая гречневая каша и чай вприкуску с толстым куском хлеба и тонкими слоями масла и сыра, показался необычайно вкусным! Жаль, добавки не положено, да и время ограничено. Затем начались теория и практика, в учебной части и на плацу. Занятия продолжались до вечера, с перерывом на обед. И повсюду нас сопровождал «батька родной» — прапорщик Карпенко. Вот всего лишь несколько фраз и реплик этого славного хохла — то, что удалось сегодня запомнить:

Прекратить юмором шутить и шутками морить!

Курсант — образец для подражания, а до блеска начищенная пряжка на ремне — зеркало его души.

Тише едешь — дольше спишь.

Не плюй в колодец — вылетит, не поймаешь!

Курсант, думай лишь о службе, — об остальном думают твои командиры.

Я научу любить Родину — мать вашу!..

Удивительно, что прапорщик обладает неистощимым запасом оригинальных высказываний. И никогда не повторяется!

День одиннадцатый. С утра все идет штатно, по заведенному распорядку. После учебы, ближе к вечеру, выделено время для самоподготовки и личных дел. Как сказал Карпенко, в это время «делай, что хошь, только устав не трожь», т. е. занимайся, чем хочешь, но устав не нарушай! Кто-то пишет письма, кто-то стирает, кто-то подгоняет обмундирование или гуталинит «кирзачи», а кто-то лечит мозоли на руках (от гимнастических снарядов) или ногах (от сползающих в сапоги портянок). Есть и те, кто с тупой настойчивостью расправляют и заправляют свою постель — им до чертиков надоели наряды по кухне! Урывками каждый обращается к тексту воинской присяги, которую необходимо выучить наизусть. А я вот отвлекаюсь на свой дневник. Событий так много, что не понятно, с чего лучше начинать… В целом, мы уже освоились с армейской жизнью, и я даже стал получать от этого удовольствие. Порой среди нас возникают и конфликтные ситуации. Слава Богу, пока обходимся «без дуэлей». Утро начинается в 6:30 с команды «Подъем!» «Пилот» (тот, кто на верхней койке) должен сосчитать до десяти (за это время «танкист», его кровать снизу, должен встать и отскочить в сторону) и, не глядя, прыгать вниз. Если «танкист» замешкается, «пилот» приземляется ему на шею. В этом случае «танкисту» нечего обижаться: «Не стой под стрелой»! Затем построение, перекличка, утренняя зарядка, обучение, обед, политзанятия, строевая, хозработы, дежурства, ужин, самоподготовка, вечернее личное время (один час). В 22 часа вечерние процедуры, а в 22:30 отбой. Но и в такой однообразной круговерти частенько возникают замечательные моменты. Приведу примеры. В соседнем взводе, который размещен в этой же казарме, служат студенты другого института. Среди них есть два приятеля — Данил и Кирилл. Первый — двухметровый детина с длинными конечностями, мешающими координации движений, особенно в строю. Второй — среднего роста, однако слишком толстый, можно сказать жирный, носит одежду 66 размера и обувь 50-го! Ни на того, ни на другого пока что не смогли подобрать подходящего обмундирования. Одеты они, как партизаны, в какие-то переделанные шинели со вставками из другого материала и в огромных, «убитых» кроссовках грязно-синего цвета. Чтобы не нарушать строй, Данила и Кирилла ставят замыкающими. Наблюдать за ними со стороны — уморительное зрелище!

Еще один момент. После обеда по расписанию обычно проходит занятие, которое мы прозвали «сончас». На самом деле — это занятие по идеологической подготовке. Оно проводится в небольшой аудитории, курсанты рассаживаются на стулья. Спереди возвышается трибуна. Два взвода едва вмещаются в тесную комнату и, не снимая шинелей, скрипят древними стульями. Как не сопротивляешься, но с полным желудком под монотонную «молитву» об идеологической борьбе впад/аешь в гипнотический сон. Периодически пытаешься раскрыть плотно сомкнутые очи, видишь сраженных сладкой негой сотоварищей, а также лектора, бубнящего себе под нос. Вдыхаешь воздух, пропитанный терпким запахом ваксы и табака, и снова впадаешь в полукоматозное состояние, пока откуда-то издалека, как из параллельного мира не донесутся слова идеолога части: «Вопросы есть? Нет… Тогда занятие окончено». Зевая и слегка пошатываясь, выходим с занятия «по идеологической релаксации», предоставляя возможность утомленному преподавателю проставить в свой отчет жирную галочку за очередную прочитанную лекцию.

День семнадцатый. Сегодня случилось то, что назрело давно. В свободное время несколько наших курсантов «душевно отметелили» в душевой своего командира Лешу Метлова. Подробности не знаю, по слухам он «заколебал» отделение придирками и недовольным командным «рыком». Досталось ему прилично. Теперь прихрамывает на обе ноги, скулы «стесаны» и под глазами «фингалы». Почти сразу появился майор Мальтов, видно кто-то ему донес. Он с ходу попытался разобраться, что произошло. Но Леша ребят не сдал, сказал, что поскользнулся в душе на обмылке, и ударился лицом о кран. Мальтов с ухмылкой произнес, что у тех «обмылков», видать, были крепкие кулаки. Сварливо бормоча, он ушел восвояси.

День восемнадцатый. На утреннее построение пришел подполковник Герасимов. Он напомнил о вчерашнем событии с Метловым и потребовал, чтобы подобное больше не повторялось. Затем объявил, что Леонид снимается с должности командира отделения и разжалован в рядовые, а на его место, с присвоением звания сержанта, назначается… Тут Герасимов сделал весомую паузу, внимательно посмотрел в мою сторону, вызвал меня из строя и объявил: «Командиром отделения назначается Иван Лосев! Приказ уже подписан командиром полка. Лосеву к исполнению новых обязанностей приступить немедленно». — «Есть, приступить к обязанностям командира отделения!» — отрапортовал я немного сконфуженный неожиданным назначением.

День двадцать второй. Сегодня курсанты нашей роты на центральном плацу дивизии принимали Военную присягу. С автоматом на груди каждый из нас произнес перед строем текст Присяги. О-о-очень впечатляющий момент! Внимательно наблюдал за курсантами подразделения. Впервые появилось чувство, что хоть небольшой по рангу, но все-таки я командир. За своих сильно переживал.

После принятия присяги полк поротно и повзводно прошел строевым шагом перед командиром и его заместителями. Во время прохождения очередного подразделения на лицах командиров невольно засветились улыбки. Аккуратной «коробочкой» перед ними прошел строй, но за последней шеренгой из самых низкорослых, совершенно не в ногу с курсантами, несуразно размахивая руками, подобно Кинг-Конгам двигались гиганты Даня и Кира. Теперь на них были новые, хорошо сшитые шинели и надраенные ваксой сапоги. Однако, смотрелись они как веселая пародия на вояк!

День двадцать пятый. Сегодня у нас были полевые учения. Погода выдалась на редкость мерзостная! Ранняя весна показала свой дурной характер. В легких хэбэшках цвета хаки, в чистом поле, простреливаемом резкими ветрами, среди редких чахлых кустиков мы копали в мерзлой земле окоп-укрытие для самоходного ракетного комплекса. Глубина укрытия должна быть не менее 2,5 метров, ширина — 5 метров, а длина — более 20. Примерно такой же длины должен быть пологий спуск в укрытие. Норматив на копку подобного окопа составляет шесть часов. Надо уложиться — кровь из носа! Иначе придется повторно выезжать в поле, пока не выполним норматив! Нас полностью обеспечили необходимым инструментом и оборудованием от лопат до отбойных молотков и фрез, работающих от дизельгенератора. Примерно через три часа работы из штаба поступила оперативная вводная — якобы дизель-генератор поврежден осколком и вышел из строя. Инспектирующий нашу работу офицер, получив из штаба такую директиву, просто отключил генератор. Пришлось перейти на ручную копку. Еще через сорок минут из штаба поступило другое известие — потенциальный противник готовится применить ядерное оружие, необходимо срочно применить спецсредства — защитные костюмы и противогазы! Скинули с себя влажную форменную куртку, в которой невозможно влезть в прорезиненный, похожий на водолазный, костюм. Помогая друг другу плохо работающими от холода и усталости руками, натянули на себя новое обмундирование, в том числе сапоги-бахилы, перчатки и капюшоны. Инспектор выключил секундомер по последнему облачившемуся курсанту и объявил, что мы еле уложились в пятиминутный норматив. Мы продолжили яростно копать укрытие с автоматом за спиной, и с противогазным подсумком на боку, обливаясь липким потом, сморкаясь и матерясь! Пошел моросящий дождь, который не мог промочить резиновые костюмы, а вот резиновые бахилы, натянутые на сапоги, жутко скользили по мокрому грунту.

Примерно за час до истечения норматива копки укрытия, над нами развернули широченную полиэтиленовую пленку, назначение которой было не очень понятно, но от дождя она нас прикрыла. Прошло еще минут двадцать, и стоящий на краю окопа инспектор скомандовал: «Газы!» Отставив носилки, лопаты и прочий шанцевый инструмент, откинув капюшоны, мы стали торопливо натягивать резиновые маски противогазов на потные головы. Холодные маски тут же прилипли к волосам и лицам. Через прочную гофрированную трубку маска соединяется с противогазной коробкой, вложенной в подсумок, и курсанты стали похожи на слонов, толпящихся на дне оврага. Вдруг появился сизый дымок, быстро заполнивший пространство окопа до пленочного потолка! По легенде учений условный противник применил слезоточивый газ удушающего действия. Я на пальцах показал личному составу букву «Х». Это означало применение газа под названием хлорпикрин. Бойцы понимающе кивнули, поскольку говорить в противогазе невозможно. Влажность под маской усилилась — текло отовсюду, а ведь носовой платок под маску не подсунешь! Сверху поступила новая вводная: «Пробита трубка противогаза!», что означало «Убрать трубку». По этой команде курсант должен задержать дыхание, отсоединить трубку от противогазной коробки, а затем и от противогазной маски, без промедления прикрутить коробку прямо к маске. И только после этого восстановить дыхание. Однако сделать это правильно, без заминки смогли не все. Воздух в легких иссякал, и «неумеха» вынужденно вдыхал порцию удушающего газа, но даже мизерная его доза вызывала приступ мучительного кашля. Это вынуждало выскакивать из «газовой камеры» на свежий воздух. В такой момент у «боевого слоненка» внезапно начинал раздуваться противогаз, слышались глухие звуки сиплого кашля. Через секунды такой боец устремлялся из окопа, буксуя резиновыми бахилами по мокрой глине, и «пробкой» выскакивал из-под полиэтиленовой пленки, срывая на ходу противогаз.

Наконец, над нами убрали пленку, и через некоторое время прозвучала команда: «Отбой газовой атаки — снять противогазы! Отбой ядерного нападения — снять защитные костюмы!». С нескрываемой радостью мы освободились от защитных спецсредств и надели куртки. Затем поступила другая вводная: «Генератор восстановлен!». Он тут же затарахтел, и отделение продолжило выполнять земляные работы, используя этот агрегат. До окончания отведенного времени оставалось всего-ничего! Однако мы сумели закончить работу минут на двадцать раньше нормативного времени и покинули готовый окоп. Почти сразу к нам подбежал прапорщик Карпенко. В процессе работы он несколько раз подходил к нам, советовал, подбадривал шутками-прибаутками типа «Бери больше, кидай дальше, пока летит — отдыхай!». Но в этот раз чувствовалось, что он взволнован и ему не до шуток, он выкрикнул: «Хлопцы, выручайте! Отделение Багирова не укладывается в норматив. Надо помочь!» Мы были вымотаны, но я без колебаний приказал ребятам забрать инструмент и следовать за мной. И мы рванули на помощь Багирову.

Выполнив задание сообща и предельно уставшие, мы стояли недалеко от окопов и с гордостью наблюдали, как армейские регулировщики в белых касках с красной полосой направляли ракетные установки в вырытые нами укрытия. Чуть погодя на «УАЗиках» подъехали представители штаба, а с ними и подполковник Герасимов. Он приказал построиться. Небродов отрапортовал, что его взвод поставленную задачу выполнил. Подполковник поблагодарил за хорошие результаты и объявил, что завтра нам будет предоставлен выходной. В ответ мы не совсем складно, но искренне прокричали: «Служим России!». Преодолев трудности, мы чувствовали себя настоящими воинами!

День двадцать седьмой. Выходной выдался трудным. Ночью мышечные боли не дали толком выспаться. Днем также чувствовались усталость и апатия. Многих мучили насморк, кашель и другие признаки простуды. Сегодняшний день, первый после выходного, начался как обычно с команды «Подъем!», и далее — в соответствии с принятым распорядком. Через полчаса выбежали на утреннюю зарядку. Шел холодный дождь со снегом, порывы ветра насквозь продували гимнастерки. Небродов пытался разогреть подчиненных интенсивными упражнениями, но это не помогло. Во взводе слышались реплики типа: «Еще не пришли в себя от учений, а тут выгнали на улицу, как собак! Командир, кончай экзекуцию, поворачивай в казарму!». Небродов старался не обращать внимания на жалобы, но решил все же сократить зарядку и вместо пробежки повернул взвод к казарме. Вход в казарму неожиданно преградил Мальтов. Он приказал Небродову вернуть взвод на плац, и продолжить занятие. В ответ взводный пытался что-то пояснить майору, но, почувствовав полное непонимание, махнул рукой и обижено прошел в казарму. Мальтов посмотрел ему вслед и лицо его побагровело. Он приказал сержанту Кутикову принять командование взводом, и продолжить зарядку. Таким образом, Кутиков, в основном и давивший на сознание Небродова относительно сокращения зарядки, был повышен в должности. Кутиков сразу проявил себя жестким командиром и стал рьяно исполнять приказ майора. В итоге мы вернулись в казарму самыми последними из роты.

После утреннего происшествия мы не видели Небродова весь день. Лишь когда вернулись в казарму после занятий, заметили его сидящим на кровати и собирающим чемодан. Было что-то беззащитное в его печальной позе. Первое, на что мы обратили внимание, — на Валеркиных погонах отсутствовали сержантские лычки! Подошли к нему и спросили, что решило командование? Валера нехотя ответил, что, скорее всего, его отчислят за неподчинение старшему по званию. Посоветовавшись с ребятами, я решил переговорить с Герасимовым. Но тот опередил меня, и явился сам. Подполковник сообщил, что по рапорту Мальтова командир дивизии может принять решение об отчислении Небродова из части, а это автоматически приведет к отчислению из института. Однако Герасимов пообещал сделать все возможное, чтобы «не сдавать Валерку в утиль».

День тридцать первый. Прошел уже месяц, как мы покинули свои дома и несем ратную службу. Время пролетело фантастически быстро! Совершенно другая жизнь окружает нас. Теперь для меня стало понятным название местечка, где мы обитаем, — Остров. Действительно мы, вчерашние студенты, живем на неком изолированном острове вдали от огромного континента гражданской жизни — полная автономность! Мысли, поступки, даже наши вкусы изменились. Например, я никогда не любил карамельные конфеты, где-то даже презирал их. Теперь же, когда иду в солдатский магазин за гуталином, то обязательно покупаю грамм двести-триста этой сладости и по пути в казарму примерно треть конфет поедаю! Очевидно, организм настойчиво просит сахар. Сейчас пришла в голову мысль — уже месяц нахожусь в разлуке с любимой девушкой, а почти не замечаю этого. Даже не возникает желания писать ей! А ведь когда был «на гражданке», дня прожить без нее не мог. Ребята тоже отмечают подобные метаморфозы, предполагая, что всему виною бром, или нечто подобное, якобы добавляемое в наш чай. Никакой эротики! Сны как у младенцев — под голубым небом зеленая травка, по которой гуляют желтые, пухлые коровы, периодически взлетающие ввысь, и превращающиеся то в пушистые облачка, то в дождевые тучи… Скорее всего, причина «антисекса» в другом. Непривычная для нас жизнь, загруженная необычными занятиями в среде однополых существ в принципе исключает эротические фантазии. Искренне надеюсь, что эротика все же вернется, когда потребуется!

Приятная новость — подполковник Герасимов отстоял-таки Валеру Небродова, и тот остался на сборах, однако рядовым курсантом. Его приписали к моему отделению.

День тридцать шестой. Состоялись стрельбы из всех видов стрелкового оружия. Стреляли из пистолета, автомата Калашникова, гранатомета, метали противотанковую гранату. В результате я набрал 93. Хороший результат! Мое отделение в целом показало лучшие результаты по взводу.

В соседнем подразделении неожиданно отличились «неформаты» — Кирилл набрал 99 баллов, а Данил дальше всех метнул противотанковую трехкилограммовую гранату. Здорово!

День тридцать восьмой. За успехи в боевой и политической подготовке командование наградило мое отделение поездкой на родину Пушкина! Мы побывали в селах Михайловское и Тригорское. Были у могилы поэта. Впечатлений выше крыши! В поездке я познакомился с девушкой из Питера и мы даже обменялись телефонами! Все-таки на «гражданке» гораздо интереснее, нежели на нашем пуританском Острове. Не желаю быть в роли одинокого Робинзона! Дайте мне Пятницу (женского пола!). Прекрасную Пятнашку я, кажется, уже нашел! Сегодня я вдохнул вольного воздуха и, видать, крыша поехала! Скорее в казарму, пока «не отказали тормоза»!

День сорок пятый. Наше военное обучение завершается. Сегодня состоялись гос. экзамены на присвоение офицерского звания. С утра сдавали нормативы по физподготовке — подтягивание и кросс по пересеченной местности. Положенные нормативы выполнили на отлично все бойцы отделения. Я свободно подтянулся на перекладине 25 раз, а ведь до сборов не подтягивался больше десяти! После в учебной части сдавали зачеты и экзамены по специальным воинским дисциплинам, основными из которых были устройство и эксплуатация ракетного комплекса и расчет траектории полета баллистической ракеты. На обед не ходили, обошлись сухим пайком, доставленным из столовой. После сдачи положенных дисциплин взвод построился в колонну и зашагал в столовую. По неофициальной традиции, после завершающего дня курсанты должны громко попрощаться с учебной частью. Для этого командир Прутиков приказал остановиться и, повернувшись к строю, торжественно начал декламировать фразу: «Вое-н-ным сбо-о-рам…». Эту фразу мы должны были завершить, единогласно выкрикнув слово «КОНЕЦ!». Но некая, я понял, группа заговорщиков, опережая остальных, отчетливо выкрикнула неприличное слово с тем же окончанием. Это прозвучало неожиданно для многих, в том числе и для Андрея Кутикова! Но еще большей неожиданностью стало внезапное появление майора Мальтова. Он будто поджидал за углом, и быстро подошел к нам. Майор обратился к командиру взвода: «Старший сержант Кутиков! Что это значит?!» Растерянный Андрей смущенно отрапортовал: «Не могу знать, товарищ майор!.. Возможно, Вам… что-то послышалось…». Майор вспылил: «Это у Вас беда со слухом, товарищ Кутиков! Очевидно, на экзаменах Вы получили легкую контузию, я отстраняю Вас от командования взводом до полного восстановления слуха!» Он окинул суровым «гусиным» взглядом строй, и вызвал меня: «Сержант Лосев! Принять командование взводом!» Приказ не обсуждается, и я принял командование.

Вечером пытался разобраться, кто же все-таки учинил такую пакость. Никто не сознался, хотя все походило на «ответный ход», некую коллективную месть Андрею за недавний случай с Небродовым. Такое предположение сам Валера Небродов не поддержал, похоже, он тоже не понял, почему так произошло.

День сорок седьмой. Сегодня у нас праздник, который официально называется «Прощание с полковым знаменем!». Можно сказать, что срок нашего армейского обучения закончился. Готовимся к отъезду. Рота в полном составе выстроилась в парадной форме на плацу перед трибуной, на которой собрался весь комсостав и приглашенные лица. Командир полка поблагодарил нас за службу и поздравил с присвоением офицерского звания. Переполненные гордостью, мы прокричали: «Служим России!»

Зазвучал торжественный марш, и подразделение Почетного караула вынесло полковое знамя на плац. Знаменосцы встали перед трибуной. Печатая шаг, мы прошли перед Знаменем, отдавая честь! Даже Даня и Кира не портили строя.

Проходя перед трибуной повторно, каждый взвод должен был спеть свою строевую песню. В соответствующий момент я набрал в легкие побольше воздуха, и запел нашу песню, тут же подхваченную «новоиспеченными» офицерами:

Солдатушки, браво ребятушки, кто же ваши отцы?
Наши отцы — добры полководцы, вот кто наши отцы!..

Прошагав у трибуны, мы вышли с плаца на бетонную дорогу, направляясь в казарму, не прекращая петь песни. Весеннее солнце ласкало землю горячими лучами. На обочине зеленела молодая травка, на душе было радостно и легко.

День пятидесятый. Вот и наступил последний день нашего пребывания в казарме. С утра все переоделись в гражданскую одежду. Поначалу трудно было поверить, что эта одежда была нашей. Рубашки, свитера и куртки стали малы, штаны и кроссовки, наоборот, — велики. Прав был подполковник Герасимов, когда говорил вначале сборов, что военная служба нас изменит.

Построились в последний раз — уже в гражданской одежде. Прозвучали напутствия командиров, пожелания успехов и счастливой дороги домой! Подъехали темно-зеленые автобусы с желтой полосой по бортам, заиграл полковой оркестр. Под музыку погрузились в автобусы и тронулись в путь. Возникло мимолетное чувство, будто возвращаемся в другую, почти позабытую жизнь. Автобусы медленно проехали возле оркестрантов и трибуны. Те уже зачехляли свои инструменты. Офицеры, улыбаясь, пожимали друг другу руки.

По стойке смирно продолжал стоять в парадной форме лишь прапорщик Карпенко, отдавая честь отъезжавшим автобусам! Парни приложили ладони к запотевшим стеклам, выражая признательность этому душевному человеку, общему любимцу. В эти секунды слезы затуманили глаза не только у меня. И мы не сговариваясь, без всякой команды и, неожиданно для самих себя, сотрясли автобус троекратным «ура!».

Из водительской кабины выглянул слегка напуганный водитель-срочник, но увидев, что все в порядке, улыбнулся и показал пальцами букву «V» — виктория. И это точно, за полста дней каждый из нас одержал огромную победу, в первую очередь над собой!
……………………………………………………………………………………

На этом обрываются дневниковые записи Ивана Лосева. Под названием «Браво, ребятушки» дневник был опубликован. Прошло несколько лет, но я не получил какой-либо информации ни о Лосеве, ни о героях его записок. Эта история стала понемногу забываться… А недавно старшая дочь Мария объявила нам с женой, что желает познакомить нас с хорошим парнем. Жена разволновалась, хотя этого парня, как оказалось, дочь знает давно. По ее словам, он — активный, увлеченный, работает инженером-конструктором.

В согласованное время к нам пришел рослый широкоплечий молодой человек с красивым букетом, который вручил моей супруге со словами: «Прекрасной маме за чудесную дочь!». Затем представился: «Иван Лосев!», и мы пожали друг другу руки. Честно говоря, его имя в сочетании с фамилией меня несколько сконфузили. Преодолевая чувство неловкости, я пригласил Ивана пройти в комнату, и в голове моей назойливо вертелся вопрос — неужто это автор того самого дневника?! Поначалу я не признал в этом парне попутчика, с которым ехал когда-то рядом в электричке. Скорее всего, однофамилец — подумал я, и мы приступили к чаепитию с пирогами.

После чая дочь принесла гитару и объявила: «А ведь Ваня еще отличный певец и музыкант! Вань, спой!» Иван улыбнулся Маше, взял гитару, подстроил ее и мягким бархатистым баритоном запел битловскую «Герл». После наших аплодисментов спел еще «Иестедей». Потом, выдержав паузу и хитровато подмигнув мне, Иван объявил: «А сейчас прозвучит строевая песня, которую мы пели на сборах. Подпевайте, кто знает!»

Солдатушки, браво ребятушки, кто же ваши деды?
Наши деды — славные победы, вот кто наши деды!...

Теперь все встало на свои места — именно этот парень и был командиром взвода в Острове, а потом моим попутчиком в электричке. В этом у меня не осталось никаких сомнений! Я уловил момент, когда жена с дочкой вышли на кухню, и обратился к Ивану с вопросом насчет его дневника. Ваня тут же откликнулся: «А я ведь вас тоже узнал! Не сразу, но узнал. Все хотел спросить, не находили ли вы мой блокнот?». Я подошел к книжному шкафу и вернулся с блокнотом и первой публикацией рассказа: «Твой дневник опубликован! Посмотри его в печатном виде, интересно узнать твое мнение». Иван довольно быстро прочел дневник и задумчиво произнес: «Будто вновь в Острове побывал!.. Но название лучше поменять». Вскоре он предложил свой вариант, с которым я сразу согласился, ведь Иван обладает авторским правом на рассказ об армейской службе и на его название. Вдруг мы вспомнили, что сегодня не простой выходной день, а мужской праздник — День защитников Отечества! В этот день бывшим воякам не грех и по рюмочке пропустить! Мы солидарно прошли к столу, у которого, радостно щебеча, хлопотали наши хозяюшки.