.png)
Весенин Илья Дмитриевич – уральский поэт и прозаик, автор нескольких сборников стихов и рассказов. В данном сборнике представлены новые циклы стихов, отражающие многоярусный и многоцветный поэтический мир этого самобытного писателя.
Попал в десятку
Есть книги, о которых затрудняешься составить мнение, только-только закрыв. Важно и первое впечатление, но очень важно дождаться «послевкусия». Если оно появится, хотя бы в виде желания перечитать отдельные стихи или даже строки, значит, время на чтение потрачено не зря, а может быть, и не потрачено вовсе, а вложено с умом и пользой.
«Хороша в деревне во поле работа,
Чтоб ходить по полю с видом удальца.
Нынче понедельник, будет и суббота,
Чтоб смахнуть недельный, жаркий пот с лица…
Я гляжу в оконце, мудрый, словно филин,
Засыпаю рано, ночью – как сова.
Я устал, но право – я не обессилен.
В голове мелькают умные слова…»
Умных слов в новой книжке Ильи Весенина предостаточно. И это не сарказм, и не попытка заинтересовать или сделать комплимент. Сказать честно – не думал увидеть в новой рукописи своего коллеги по литцеху столько разнотемья – от декларации политических пристрастий до низведения сути к садово-огородным «причиндалам». А кто сказал, что такое невозможно?
«А когда наша жизнь, как туман,
Постепенно уходит в свисток,
Мы кричим: Это вражий орлан
Совершает виток на Восток!»
Но иногда именно симбиоз мелочей обыденного и возвышенного дает просто поразительный эффект впечатления того, что раскрытие темы удалась, хотя, вроде бы, требовалось применение «высокого штиля» даже в мелочах. Но подобных сращений частного с общим бывает в поэзии довольно много. Часто, при отсутствии чувства меры и вкуса, это приводит к банальности и пошлости, но бывает и к месту. Так случилось в стихотворении «Благовест», которое я бы поставил в заслугу вкусу автора и выделил бы главным в сборнике. Вот два фрагмента, в подтверждение этих слов:
«Сады, избушки, берег речки…
А у околицы села
Пасутся козы и овечки…
Яичко курочка снесла».
Вроде бы милая и даже слащавая пастушеская идиллия, готовая сорваться в обыкновенную банальность, но вдруг и она оказывается способной воспарить над мелочами.
«Невероятно эстетично
Под солнцем золотится крест.
И всю округу, как обычно,
Вновь оглашает благовест!»
В церковной традиции следовало бы оставить ударение на первом слоге слова «благовест», но размер перетягивает и получается, в целом, неплохо. В чем привлекательность, а вернее секрет такого симбиоза мелочей и общего, «высокого» и «низкого» стилей в стихах – не скажет никто. И в нашем случае не автор – первооткрыватель поэтического потенциала семантического изобилия. В.Маяковский в полемике с «законодателями» поэтических канонов как-то заметил: «почему-то считается, что слово «конь» есть категория поэтическая, а слово «форсунка» - нет». И не раз классик доказывал свою правоту. Так нужно ли «бросать камень» в автора, когда он о себе говорит:
«Войду в весну я мелким бесом,
Прохладным ветром над водой,
Живя в гармонии со стрессом
И окружающей средой».
Согласитесь – автор попал в десятку. Многие из нас думают так же, просто не формулируют это в стихах. А вот автор сказал за нас определяющее слово, и этим снял такую необходимость с нас – читателей и стихотворцев. Как тут не вспомнить слова поэта Игоря Шкляревского на эту тему: «Все меньше окружающей природы, Все больше окружающей среды…». Оказывается, так много общего у поэтов! То тут, то там пересекаются их интонации. И все это происходит неосознанно, независимо друг от друга. Бояться этого, пожалуй, не стоит – поэзия в некотором смысле эфемерна, поэтому возможны всякие совпадения! Не все стихи сборника равнозначны, но ведь это не предел творчества поэта Весенина. И никому не дано знать, куда приведут дальнейшие авторские замыслы, пока «в груди, как в тесной клетке, бьется птица-свиристель…»
член Интернационального союза писателей,
руководитель городского литературного объединения
«Ильменит».
СВЕРНУТЬ
-
Друзья, я снова рядом с вами!
Пока мы вместе – нам ничто цунами.
Я виртуальный занавес поднять готов
Красивых смыслов и таких же снов.
Мы поплывем, забрав с собою тех,
Кто фору даст любимцам фонотек.
Когда ж поэзия накроет покрывалом,
Читателей я напою и чаем, и нектаром.
Садись скорей в хрустальную Ладью,
Как друга в ней приму гурмана... и судью!
И ваша жизнь предстанет карнавалом,
Где, кроме выдумки, реальности навалом.
Мы совершим поход в заветные мечты,
Заглянем в судьбы, в тайны красоты.
Надеюсь, что теперь вы разогреты,
Готовы пробовать не воблу, а сонеты!
Искренне ваш, Илья.
-
Закаты – провозвестники конца,
Рассветы – провозвестники начала.
Закат – дань памяти отцам,
С рассветом – в море от причала.
Как долго я искал пути
На ощупь и почти вслепую!
Мне было радостно идти,
Я обходил беду любую!
Потом сидел на берегу,
У волн выведывал советы.
Я дружбу с морем берегу –
На все вопросы есть ответы!
Мне лишь сейчас понятны стали
Мои раздумья у причала.
Из них мои произрастали
Успехи с самого начала…
И вот я вновь на берегу
Любуюсь сказочным рассветом.
Внучок кричит мне на бегу:
Дедусь, спешу к тебе с приветом!..
Облака шевелят парусами
На просторах небесных морей.
Я смотрю на природу часами,
Ощущая свободу острей.
Сколько можно открытий отметить,
Без конца расширяя свой взор,
На лесов бесконечные сети
И на бдительный ветра дозор.
Можно видеть огрехи, вершины
И в людском беспокойном труде.
Организмами станут машины.
Вы увидите душу в руде.
Но не всех, кто намерен бороться,
Ожидает победа, успех…
Кто-то может на риф напороться,
Под недружный неискренний смех.
Облака пронесутся экспрессом
И составом пройдут день за днем,
И прижмут нас давлением, прессом,
И прольются кислотным дождем...
Поэт по жизни брел угрюмо.
Был строг и понур его взгляд.
Немыслимо тягостной думой
Поэт был всецело объят...
Он пел, как набат колокольный,
Бубнил, словно бас-барабан.
Судачили: парень прикольный,
Хоть с виду зануда, чурбан...
Порой он был приторно сладким,
Шутил, источая елей,
Но не был кротким и гладким.
Скорее, похож на репей!
Поэт, что поет аккуратно
На взмах дирижерской руки,
Не будет грустить безотрадно,
Смиряя теченье реки.
Певцы ж непокорного духа,
Без званий и без эполет,
Безмолвны для чванного слуха, –
Их, будто, в природе и нет!..
Поэт шел по жизни с надеждой,
Лелея чудесный билет.
И вновь вдохновлялся, как прежде,
Вдали ожидая рассвет!
Памяти поэта
Владимира Волкова
Запускается зима –
Черно-белое кино.
Вьюги снежной пелена
Занавесила окно...
Мой лирический герой
Вновь выходит на подмостки.
Как снежинок, строчек рой
Создает стиха проростки.
В глубь стиха он шел упрямо,
Через строк печальный лес...
И поэту, скажем прямо:
Нелегко нести свой крест!
Водрузить, прибить подпорку,
Где пурга вовсю метет,
Взять и вбить в земную горку –
Пусть весною расцветет.
Она вернулась только утром,
Сверкая лаком, перламутром.
Игривость поступи и взгляда –
Все было в ней – мечта, услада.
Все говорило: «Я – твоя!»,
Любви и неги не тая,
Чтоб очутиться в его власти,
Нимало не жалея страсти!..
А ведь вчера душа металась,
Рискуя вызвать лишь усталость.
Она была принцессой бала,
Но и того ей было мало.
Бесилась бестия хмельная,
Гостей весельем пеленая.
А он ворочался в постели,
Пока все пели, пили, ели...
Но наступило очищенье –
Душа пришла просить прощенья.
И он простил, – куда деваться, –
Чтоб над собой не издеваться.
Огрызки в хрустальной вазе –
Как образец безобразия!
Но, впрочем, вполне терпимо
Мы молча проходим мимо!
Соседки на лестничной клетке
Сцепились, что те малолетки.
Под маской печального мима,
Как все, я проследую мимо…
И дома нет отдыха... Ха!
Здесь масса проблем ЖКХ.
Но в ЖЭК нам идти неудобно,
Порою и смерти подобно…
Там наши вопросы парируют,
Футболят и игнорируют.
Решение невыполнимо
Проблем, проходящих мимо!
Возможно, мы все виноваты,
Что всюду царят бюрократы.
Исходим мы в дрязгах на брызги,
И тлеют в нас нервов огрызки!..
Странное чувство – закончилось лето...
Земля остывает, слегка подогрета.
Июль начинается, близится август,
Но странное чувство – тебе я не нравлюсь.
Улыбка, как прежде, твоя на устах,
Но нежность пропала и холод в глазах.
Унылым похмельем кончается праздник,
А мой календарь – холостяк и проказник,
Худеет стремительно день ото дня,
Остатки томленья и страсти храня.
И странное чувство, что цели бесплодны,
Хоть трафики их достиженья свободны.
Я чувствую в членах бурливую силу,
Но нечто весенний задор подкосило...
Где радости встреч, буйство красок рассвета,
Бездонные дни, вечера и объятья…
Ответь, с нетерпением жду я ответа,
Куда улетают и где снова взять их?
То странное чувство, а может быть опыт,
Тот самый, что в тяжких страданиях добыт,
Опять говорит, что однажды в оконце
Призывно блеснет золотой лучик солнца!
Во сне я не вижу тебя.
И пусть!
Снедает, душу губя,
Грусть.
Зияет всюду вокруг
Пустота.
Исчезла разом и вдруг
Красота.
Теперь абсолютно один,
Слаб и груб.
Я сам себе господин,
Но глуп!
Глупец, что влюбился
В тебя.
Увы, ничего не добился,
Любя.
Пойду по огромной стране,
Без пути...
Но зачем и куда теперь мне
Идти?!
До речного донышка
Метров пятьдесят...
Глупая головушка,
Отойди назад!..
Лес повсюду высится,
Защитив меня
От ветров, что бесятся,
Солнце полоня.
Чайки пролетают
Подо мною низко.
Пропасть не пугает,
Носятся без риска!
Я, собой рискуя,
На обрыв забрался.
Вот и публикую –
Чудом не сорвался!
Там внизу торчит скала –
«Парус» называется.
Мачту в небо подняла
И слегка качается.
А напротив – дикий пляж,
Люди словно мошки...
Постоять у края – блажь,
Камни бьются в крошки!
Тут бывал не только я.
Души отворяя,
Здесь стояли и друзья,
Храбрость проверяя...
Полно! Хватит! Дрожь уняв,
Отхожу от края.
Боже, позже жди меня
У калитки рая!
Осень – серая лошадка,
лето – маг и чародей!
Жизнь – большая стройплощадка
воплощения идей…
Время, тикая, несется,
звезды падают в туман.
Кому пенсия дается,
кому – кукиш и обман!
Мы живем, как жили предки,
делим склоки и постель.
А в груди, как в тесной клетке.
бьется птица свиристель.
Промозглый дождик льет и льет,
задернув небо пеленой!
Земля отправилась в полет
от Солнца хилой и больной.
И вновь забудутся печали,
осенних дней тревожный сон,
Воспрянут те, кто был в печали,
и снова буду я влюблен!
Войду в весну я мелким бесом,
прохладным ветром над водой,
Живя в гармонии со стрессом
и окружающей средой!
-
Кризис молнией ударил
По бюджетам и по банкам.
Животы он всем приталил,
Хиппи волю дали панкам.
Позабыв деликатесы,
Переходим на консервы.
Вечерами, рухнув в кресло,
Успокаиваем нервы.
Стали чаще экономить,
Дабы денежки скопить...
Чтоб здоровье не угробить,
В меру стали пиво пить!
Даже реже стали бриться –
Это все-таки рутина.
Возвращается на лица
Пятидневная щетина.
И цветы мы дарим реже –
К черту эти сантименты!
Но зато бодрей, чем прежде,
Произносим комплименты.
И от этого, наверно,
Жены нам детей рожают...
Ждем мы трепетно и нервно
Что рубли подорожают!
Хотя стихи не мой конек,
Они давно влекут меня…
Порой в них тлеет уголек,
Но нету яркого огня!
Огня, что с высоты небес
Глаголы искрами палит,
И тем любой снимает стресс,
Как добрый Доктор Айболит!
Хочу я жару от стиха,
Как от уральской печки,
Но чтобы речь задумчиво тиха.
А свежесть, что у горной речки!
Мне ни к чему седая слава,
Гордыне суть моя претит...
Хочу, чтоб дух имел бы право
На полноценный аппетит.
И чтобы стих, как карнавал –
Такой же пестрый, звонкий…
Хочу, чтоб всех он пробуждал,
Как звук скрипичный, тонкий!
Все это свыше мне дано,
На это извожу бумагу...
Несу литературное панно
Подобно боевому стягу.
Закатного солнца воспаленный глаз
Ветвями ресниц жидкий лес прикрывает.
Лихие водители давят на газ,
К вечернему чаю едва поспевают.
Я мчу среди них, торопясь не спеша,
Мотая с утра километры на шины.
Блоху подкую, как умелец Левша,
Я лидер автомобильной дружины.
Ведет к горизонту нас жизни дорога,
Рождая безумие сверхскоростей.
И если судить о ней честно и строго,
То мы постоянно во власти страстей.
Нас ждут впереди еще те повороты,
«Подрезы», промоины и гололед...
Но мы норовим нарастить обороты,
Как будто отправились в дальний полет.
Увы, без движения нет и пути…
Мы движемся к цели, меняя маршруты.
Я еду к тебе, ты меня подожди,
Я буду на месте в теченье минуты.
Спидометр – есть индикатор души,
Живу ожиданием радостной встречи.
Небрежно, легко прохожу виражи,
О тормозе даже не может быть речи!
Ты ждешь и волнуешься – не суетись,
Не надо наигранно ахать и охать.
Скорее ко мне поплотнее садись,
У нас же любовь, а не жалкая похоть.
Четное – нечетное, черное и красное...
Жизнь течет почетная, четкая и классная!
Не смотря на сложности, мне не до печали,
И мои возможности выше, чем в начале…
Во дворе поленница, во поле дурман,
По-над речкой стелется бархатом туман,
На лужайке прыгают милые козлята.
Беды перемелются – жизнь бурлит, ребята!
Солнце подсушило, дождик окропил,
Радугу, как шилом, самолет пробил.
Всюду только вольница, радость и простор!
Легких тучек конница скрылась за бугор.
С ними все печали сгинули вдали.
Что-то прокурлыкали в небе журавли…
Наверно захотелось сверху прокричать:
«Никогда не бойтесь заново начать!»
Как опостылела эта зима –
Стылый рулон белоснежной бумаги!
Давит надежды одежда сама –
Унты надеты, напялены краги.
Осточертела вокруг болтовня –
Санкции, доллары, евромайданы.
И не тревожат отныне меня
Политиканы и дальние страны.
Инеем колким покрыты мозги,
Хруст под ногами – ледовые корки.
Мне бы покушать копченой трески
И осетрины, и черной икорки!
Не пресечется история наша
В вечной борьбе и погоне за счастьем.
А в головах, как перловая каша
Трагикомедии с нашим участием.
Или религии, жертвы во благо…
Хлипок запоя спасательный круг.
Там, вдалеке, Рим, Вена и Прага…
Разве там лучше? Ответь же мне, мой друг!
Просто седая зима-лиходейка
Двери рассудка срывает с петель.
Вдоль по дороге поземка, как змейка,
В дом заберется, остудит постель!
Жизнь вокруг – тараканьи бега,
Мечемся, подбирая крошки…
Заграница, как образ врага
В глянцевой суперобложке.
По утрам строим планы-мечты
О безоблачном послезавтра.
Но, увы, остаются пусты
Ожидания плезиозавра...
И весной полыхает гроза,
Кислород превращая в озон,
Мы, стесняясь, отводим глаза
И вздыхаем – видать, не сезон...
А когда наша жизнь, как туман,
Постепенно уходит в свисток,
Мы кричим: «Это вражий орлан
Совершает виток на восток!»
Пусть летает, поймаем живьем,
Стоит только нам птичку увидеть.
Мы ее никогда не убьем,
Чтоб охотника не обидеть.
Мы насыщенной жизнью живем,
Просыпаемся вновь молодыми.
Только днем все сильней устаем,
Замечая, что стали седыми.
Теплоход большой пропал,
Напоровшись на коралл.
На борту, кроме команды,
Пассажиров праздных банды...
Разыгралася гульба,
Но злодеюшка-судьба
Уготовила подарок –
Грохот, звон разбитых чарок...
Тот, кто пел и веселился,
Не молился, не крестился,
Даже хворью не страдал,
Тот внезапно мертвым стал!
А другой, тот, что постился
И с детишками возился,
Тот судьбе своей не сдался
И живым, подлец, остался!
И герой самоотвержен,
Помогая потерпевшим,
Забывая о себе,
Дал в «пятак» гнилой судьбе!..
У нас есть предположенье –
Капитан проспал крушенье.
Он, оставивши штурвал,
Проституток целовал!
А старпом, устав рулить,
Из рубки вышел покурить.
Как помощник капитана,
Был он тоже в стельку пьяный…
Из ракетницы пальба –
Как сложилась их судьба?
Виновата, кроме шуток,
Стая местных проституток!
Капитан не виноват,
Просто, чуть подслеповат.
Дал ему бы в морду я,
Вот и вся Конкордия!
Датчанам дорог Писающий Мальчик,
Американцам – Статуя Свободы,
Фанатам мил Надутый Мячик,
Нам, дачникам, – Сады и Огороды.
На грядах этих оставляем годы,
Такая жизнь сутулостью чревата…
Мы – патриоты огородной моды,
И герб наш – Грабли и Лопата!
Мальчугану снится сон –
Вертится пропеллер
И летит как Карлсон он,
И варенье проверил!
А девчушке снится сон,
Словно куклы сами
Все вальсируют Бостон
Целыми часами...
У девицы томный сон –
Одноклассник Миша
Громко слушает «музон»..
Миша, сделай тише!
Мишка мечется во сне...
В нем, со страшной силой,
Он на «Мерсе» по весне
Мчится к своей милой!
…
А с утра пойдут они
По своим делам.
И реальность в эти дни
Не сродни тем снам.
Голуби с голубками в лужице плескались,
Утка и утята нежились под солнцем.
Куры суетились, гуси передрались, –
Все происходило под моим оконцем.
Облако качает ангела-младенца,
Птицы улетают выше облаков.
Во поле шагает группа поселенцев,
Небо созерцают из-под колпаков:
Дождик им не нужен – нынче ведь уборка!
Сена заготовка в поле меж берез.
Овощей и фруктов после переборка,
А потом отметят сбор и сенокос!
Хороша в деревне во поле работа,
Чтоб ходить по полю с видом удальца.
Нынче понедельник, будет и суббота,
Чтоб смахнуть недельный жаркий пот с лица…
Я гляжу в оконце, мудрый, словно филин,
Засыпаю рано, ночью – как сова.
Я устал, но право – я не обессилен.
В голове мелькают умные слова...
Где-то за горами грома погремушка,
Где-то над полями тешится гроза.
Рядом оказалась мягкая подушка,
Быстро задремал я, чуть прикрыв глаза...
Поработал я мал-мал,
А так сладко задремал!
Красиво жить не запретишь!
Коль так решил, – кати в Париж.
Париж достал, – скачи обратно,
Но формулируй мысли внятно.
Зря не мути в стакане воду,
Уподобляясь мореходу.
Забудь про все, забей на всех,
Придут и радость, и успех.
И не рычи, как будто хищник,
Есть много разных видов пищи.
Не забывай про кнут и пряник,
И хорошо б еще – без паник!
А если ты без парашюта,
И до земли всего минута –
То наслаждайся тем вовеки,
Что мы – всего лишь человеки...
-
Эх, раздолье луговое,
Бархатистая трава!
Речки зеркало кривое.
В нем – смешная голова...
Ты уже не та Россия,
Не есенинская Русь!
Речь твоя не столь красива,
Даль не та, куда я рвусь.
Даже то, что есть, мы тоже
Можем быстро растерять!
В нашем сердце нужно строже
Тему эту заострять.
Наши взоры станут чище,
Как и много лет назад.
И не будет больше нищих,
Будет Мир – цветущий град!
Вдали, на горочке, церквушка,
Вокруг нее – кусты крушины.
Сверкает золотом макушка –
Покров Руси несокрушимый.
Сады, избушки, берег речки...
А у околицы села
Пасутся козы и овечки...
Яичко курочка снесла.
Седые, крепкие мужчины
Косой сверкают на лугу...
Мычат коровы без причины,
А я сижу на берегу.
Невероятно эстетично
Под солнцем золотится крест.
И всю округу, как обычно,
Вновь оглашает благовест!
Прекрасен белый храм на высоком взморье!
Он – творение людей в мире бесконечном.
Суть рождается всегда в споре, но не в ссоре.
И тем более, когда речь идет о вечном!..
Я пытливо гляжу в небес синеву,
Обходя облаков грозные рифы.
Натянув вдохновение, как тетиву,
Стрелами вдаль запускаю рифмы.
Бесшабашное море швыряет волнами,
Стремится скалу подо мною сточить.
Под волнами хребты рождают цунами…
Только мне не по нраву ноги мочить.
А возле меня ручеечек прозрачный,
Он к морю стремится, беспечно звеня.
Растворяя настрой мой неоднозначный,
Мелодичным журчанием манит меня.
Возможно, я такой же невзрачный ручей
В таинственном мире, безбрежном, как море,
Временами боюсь, что я вовсе ничей,
Но с морем мирским я способен поспорить!..
.................................................
Много общего, люди, у нас с ручейком.
Мы поем, словно кровные братья.
Храм великий возводим в сознанье своем
(Слов иных не могу подобрать я),
Чтоб в стихах навсегда отразиться потом
В импозантном, лирическом платье.
Две молоденьких милашки
В небо головы задрали.
Разговорчивые пташки
Стаю шумную собрали.
Утром дождичек пролился
На стога и на луга.
Новый день развеселился,
Вышла радуга-дуга.
А девчата загадали
Семь желаний на цвета...
Аж на цыпочки привстали –
Красота и простота!
Хвост павлиний расправляя,
Появляется заря.
Словно в салочки играя,
Облака средь гор парят.
Рыболовные баркасы
Поднимают якоря.
Полусонные пегасы
Матом боцмана корят.
И с чиханьем заработал
Где-то дизельный движок:
Просыпайся, мой хороший,
Поработай-ка, дружок!
Утро быстро пролетело
И рабочий день настал –
Солнца диск для пользы дела
Занимает пьедестал.
Целый день кипит работа
На земле и на воде,
И одна у всех забота –
Показать себя в труде!
Вечерком запал пропал,
Вновь швартуются баркасы.
Работящий люд устал,
Вспоминает про матрасы.
А заря – предтеча ночи –
Моря скрашивает фон.
Я же ставлю многоточье,
Завершая марафон…
Легкий душ – душе легко!
Горький кофе вместо пряного чая.
Махровый халат. Я накинул его
И с чашкою вышел на солнце, скучая.
Чуть раньше мотался, во тьме спотыкаясь,
Почти не касаясь прибрежной волны.
Ракушки нещадно мне в ноги впивались
И ветры хлестали меня со спины!
А я все искал дальний свет маяка
И в бурных волнах, и в кромешной ночи.
Но проблеска в море не видно пока,
В бреду я бреду, хоть белугой кричи!..
Когда-то мечтал об огромных волнах,
Стремился познать все морские законы,
Желал слышать песни – не стоны в штормах,
А нынче лишь в глянце журналов – иконы.
Я стал уставать все быстрее и пуще,
Искомый маяк заменил телевизор,
Что в доме моем каждый вечер запущен.
На долю мечтаний остался лишь мизер!
Лишь чувство усталости – вот все заботы,
Нет сил выходить на огонь маяка...
Я бухнулся в койку, вернувшись с работы, –
Не стоит лелеять в себе дурака!..
С той самой поры я все реже и реже
Ищу свой маяк на морском побережье.
Образ моря предо мною:
Милый берег, снова здравствуй!
То же небо голубое
С бюстом облака грудастым.
Пулей время пролетело –
Новый год стоит на входе...
А когда-то лето пело
На небесном теплоходе!
Романтичные закаты,
Бирюзовая волна.
Летних гроз вдали раскаты,
Жизнь хмельна и без вина!
И душистым ароматом
Тьма насыщена была
От игральных автоматов
До курортного села.
От веселой дискотеки,
И волнующих улыбок –
В пасть соблазна и утехи,
В омут страсти и ошибок!
............................................
Да, аллеи не белеют,
Нет уж гомона страстей;
Лишь в мозгу печально тлеют
Пережитки всех мастей.
Есть у нас родимые места –
Для всех местных главные,
Достойные холста –
Сказочные, славные.
В славном городе таком
Чудом появился,
На окраины влеком,
К морю я стремился.
Ту жемчужину у моря
Полюбил я всей душой.
В ней и в радости, и в горе
Так мне было хорошо!
Стаи чаек над волнами
Независимо парят!
Яркий бакен, между нами,
Все маячит, говорят...
Отчего же так спокойно
Мне здесь дышится всегда?
Очень весело и вольно,
Словно в прежние года!
Ветер влажный и хмельной,
Легкие, как жабры.
И пускай прибой шальной
Шепчет свои жалобы...
Город тот и мой, родной,
Будто побратимы, –
Пусть поют струной двойной,
Впредь неразделимы!
Кто-то любит Венецию, кто-то – Флоренцию…
Всякий влюблен в родные места.
Любовь украшает любую провинцию,
Пусть даже если это – мечта.
Детская память нас греет до старости.
С нею мы будто бы вечно живем.
Даже в период хандры и усталости
Прошлое помнится будто живьем.
Память, увы, не хранит лишь хорошее,
Самое лучшее с давних времен.
Детства любимое платье поношенное
Вмиг оживит нежно-радужный сон...
Помню, как летнее солнце взлетало
(Выше оно не взлетает теперь!),
Я, пацаненок, сползал с сеновала
И выходил сквозь поющую дверь.
Лето раскинуло сочные травы,
Щедро раскрасив живые леса.
Прямо с утра подкрепиться пора бы,
Вновь ощутить чистых чувств полюса!
Стол уж накрыт – позабытые яства:
Каша, блины... ароматы печи!
Утро мое распрекрасное, здравствуй! –
Пью молоко и жую калачи…
Жить хорошо под опекою мамы,
Папа, как лев, мой уют сторожит.
И, очарован красой панорамы,
Не понимал я, что время бежит.
Нынче, увы, нет ни мамы, ни папы.
Родичей старше практически нет.
Мы прошагали почти все этапы,
Юность нам вновь посылает привет.
Все же, отбросив дрянное нуденье,
В светлое прошлое чаще смотри,
Чтоб осветить все углы настроенья
Светочем детства, горящим внутри!
Мой внук меня уж обогнал
Красою, статью и умом.
Да и вопросами достал,
Поколебал мой пьедестал
В элементарном и простом...
Иные вспомнил времена,
Когда я тоже был мальчишкой:
Скакал, привстав на стремена,
Предпочитая удаль книжке!
Из развлечений лишь игра,
Магнитофон большой, бобинный.
Была столь нежной кожура
Души и юной, и невинной!
К девчонкам мог я подойти
Лишь на дистанцию трех метров,
До школы в кинозал зайти,
Попав во власть ковбойских ветров!
И в барабаны дружно били,
И в горн трубили так давно!
Апачи нас не победили –
Мы победили все равно!
В пылу сражений загорели,
Природа вся хранила нас!..
Как незаметно мы созрели,
Как быстро страсть ушла из глаз!
В «компах» и «гаджетах» весь толк,
Мы безоружны без смартфона.
А Сэм – учитель наш, хоть волк,
Играет роль всемирного дракона!...
И в голову невольно лезут мысли,
Что будет лет так через сорок,
Когда внук станет праотцом?
Останусь ли ему я дорог
Пред неизбежностью, концом?
И все же бесконечна память,
В которой ты бессмертен, жив!
Она взметнется, словно пламя,
Все поколенья пережив!
-
Мы с тобой два полюса,
Нотки «до» и «ля»,
Два кристальных голоса
В звоне хрусталя!
Мы близки, как клеточки,
Молоды, невинны,
Разные, как веточки
Дуба и калины…
Мы с тобой две меточки
В капле янтаря.
Яркие, как свечечки
Возле алтаря!
Подтвердились опасенья –
От осадков нет спасенья.
И никто здесь не поможет –
Со среды по воскресенье
Дождь окончиться не может.
Но когда ты улыбнулась
Так нечаянно и мило,
Все во мне перевернулось,
И как будто забурлило.
Нет прекраснее тебя
В этом мире безупречном!
И под мерный гул дождя
Мы обнимемся беспечно.
От объятий стало жарче,
Пламя страсти все сильней...
Улыбается Версаче
У парижских тополей –
Этой стильной драпировкой
Занавешено окно.
Мы с тобою полукровки –
Две сливаемся в одно!
Вот и все – мы вновь воскресли.
Сладкий миг! Хвала Природе!
Нежась томно в мягком кресле,
Поболтаем о погоде.
Я на Эйфелевой башне в Париже…
Красотища – пером не опишешь!
А ты – на две площадки пониже,
Тебя зову, но меня ты не слышишь.
Пурпурное солнце над Сеной встает,
Озаряя купол неба ультрамариновый.
Стильный город восход жадно пьет,
И воздух глотает, как сок апельсиновый.
Свой счет начинает волшебник-апрель,
А клумба у башни всех восторгает.
Весна расплескала листвы акварель,
Парень девчушку домой провожает.
Под сенью пушистых скверов, аллей
Знакомятся парочки весело, быстро...
Вдвоем мы спускаемся с башни своей,
Пьем кофе в дешевом уютном бистро.
За столиком круглым близко сидим,
Прижались нечаянно наши колени,
Мы словно в нирване, вокруг не глядим,
И наши мысли в свободном паренье.
А наши глаза, излучая святые лучи,
Сияют призывно навстречу друг другу.
О наших желаньях давай помолчим –
Они ведь, как белки, несутся по кругу...
По берегу Сены бредем мы в отель,
От счастья пьянея все больше.
И вот распахнула объятья постель,
А наш поцелуй века дольше!
…..
Когда же страсть и восторг позади,
Глаза открываю, им вовсе не верю:
Тебя рядом нет, ты исчезла в пути,
И крепко, надежно заперты двери.
Увы, не Париж, а суровый Урал,
За темным окном – такой вот апрель,
И я лишь во сне тобой обладал!
Скажите скорее, что делать теперь?
Как будто с башни ажурной упал…
Но ты, парижанка, помни и верь –
Увидимся скоро, я не пропал,
Приду сквозь метели и без потерь!
Постель одна, но сны-то разные,
То образные, то безобразные.
Хотя во снах моих ты редкий гость,
Но если вдруг, – эмоций горсть!
Сегодня, уж в который раз,
Весь день рутина без прикрас.
Не так-то просто быть вдвоем,
Давай, хоть ночью отдохнем,
Посмотрим яркие картинки...
Увы! – приснились старые ботинки!
С утра мы сонник полистали вновь:
Ботинки означают страстную любовь.
Друг милый, значит, в нашей власти
Восстановить былое счастье!
Я в райской бухте побывал,
Где море плещется меж скал
И обдает морской волной,
Как будто это не со мной.
Как чудно в бухте этой быть,
С дельфином медленно проплыть.
Затем на гребне обернуться,
Прошедшей жизни ужаснуться.
И снова в сказку с восхищеньем,
Преодолев свое смущенье.
В пучине страсти я пропал –
Там нас накрыл девятый вал!..
И снова полные надежды
Мы тонем в счастье, без одежды.
И очутились вновь в раю –
Я без сомненья говорю!
Машины мокнут под дождем,
Их шины в лужи погружаются.
Давай по лужицам пойдем,
В которых тучи отражаются.
Ты вспомни время молодое,
Когда мечтали у ручья.
Теперь мы – поколение седое,
В игре как будто бы ничья!
Нас дождь накрыл, его не ждали,
А до палатки сто шагов.
Смеясь, по лужам мы бежали,
Освобождаясь от оков.
И ливень был для нас забавой,
Мы свято верили в любовь.
Я снова полон силой бравой,
А ты молчишь и хмуришь бровь...
Опять тебя схвачу в охапку,
И поскачу, как ухарь заводной!
Обвив мне шею нежной лапкой,
Прильнешь ко мне прелестной, той...
И время прежнее вернется,
И страстью в небо воспарит!
Смотри – пробился лучик солнца,
И, достигая нас, горит…
Не гостит младая Муза
В кабинете у поэта...
Бронза лиры – ей обуза,
Да в соавторстве при этом!
Не растут цветы в бетоне –
Нет питательной среды.
Но цветут они в бидоне,
Коль достаточно воды.
Не хочу я видеть плесень
В ресторане и в квартире,
Но без плесени сыр пресен...
Все так странно в этом мире!
Не могу лететь как птица –
Ведь мне крыльев Бог не дал.
Почему же мне не спится,
Я так весел и удал?
Нет былого вдохновенья
Все стихи мои просты...
Где же чудные мгновенья,
Муза, господи, прости!
Прилетай ко мне с рассветом
С дальних шелковых полей.
Из сосуда с амулетом
Лей елей на лиру, лей!
Забирай ее на небо –
Там же, в ангельском саду,
С лирой я ни разу не был...
Все пою в свою дуду.
Может, мы «родим детишек»
Небывалой красоты –
Сотворим мы стопки книжек!..
Вот он – я! Но где же ты?
Жена поэта – больше чем жена,
Поскольку мы живем в России...
Толпою муз окружена,
Нет в мире женщины красивей!
По жизни с ней легко идти,
Благодарю ее за это!
Жена – что гений во плоти
Незаурядного поэта.
Тот гений выше, чем талант
Ее заслуженного мужа.
А муж – опора и гарант,
Иначе муж жене не нужен!
И, забывая все невзгоды,
Поэт, любовью окрылен,
Летит все выше через годы,
И тыл его не оголен.
Он улетает от принцессы,
Штурвал берет второй пилот.
В его салоне стюардессы,
За ними – весь Аэрофлот!
И враз Властитель Облаков
Опорожняет все меха.
Вот дождь прошел, и был таков…
Так в чем же смысл того стиха?
И что жена? Она довольна.
Как дождик, кризис миновал...
Она кричит поэту: «Вольно!» –
Лишь бы поэт не пировал.
Подруга дверь ему открыла
И молчаливо позвала,
Чтоб отдохнули его крылья
Здесь, у семейного стола!
Снова вижу нашу встречу,
Твой румянец на все щеки...
Чуть подрагивают плечи,
И кокетство из-под челки.
Как зовут принцессу?
Что за чудо предо мною?
И лирическая пьеса
Поглотила с головою!
Память время не убило,
Все, что было, не прошло,
Хоть Великое Светило
Десять тысяч раз взошло!
Мы рассвет встречаем вместе,
Годы вовсе не беда.
И тебе, моей Невесте,
Прошепчу я, как всегда:
«Тома, Томочка, Тамара!» ...
Что за чудные глаза!
В них и Волга, и Самара,
Дождик, летняя гроза...
Помнишь, как с тобой мечтали,
Прячась под обмякший зонт,
Про неведомые дали,
Куда поезд отвезет.
И теперь мы на Урале.
Ах, Бажовский край чудес!
Мы с тобой взрослее стали,
Но такие же на вес.
Корни здесь свои пустили,
После поросли пошли.
Сыновей трудом растили,
Те нам дочек привели.
Средь детей и звонких внуков,
Разновозрастной родни,
В буффонаде свойских звуков
Здесь мы нынче не одни.
Но когда наступит вечер,
Гости выйдут по домам,
Обниму тебя за плечи.
По-французски ты – Тома’.
И настолько станет легче,
Что сейчас сойду с ума!
Хочу гимн Жизни сочинить,
Ведь Жизнь – сплетение чудес,
Но упускаю снова нить,
Ее попробовав на вес…
И Человека бы воспеть,
Как порожденье волшебства.
Спешит он сразу все успеть,
Но часто это – лишь слова.
Я посвящаю гимн Любви.
Она – источник благодати,
Ведь столько сделали родители твои,
Пока ты нежился в кровати!
Однако не всегда отец и мать
Ребенку действуют во благо,
Давайте проще понимать:
Дите хранит тепло и влагу.
Вот вылез ты, чтоб мир познать
Сквозь грани призматической учебы,
И тут уж некогда дремать, зевать,
Чтоб не жалеть – эх, мог еще бы!..
Потом опять любовь – уже твоя,
Раз встретив, ты ее не упусти.
Свисает колкая хвоя
Со статных елей по пути!
Но вот и дети. Все они твои,
Затем, глядишь, и внуки – по ранжиру.
Теперь уже из них людей твори,
Хоть самому и не до жиру.
………………………………………
Наверно, в этом жизни суть и смысл,
Для гимна моего не надо много слов,
Ведь в голове моей одна лишь мысль:
Пусть все пройдет, но не Любовь!
Вот и все! Звенят бокалы,
Мы собрались за столом
Попрощаться с годом старым
И подумать о былом.
Наши дни летят, как речи,
Лишь мелькают в тишине
Чьи-то руки, чьи-то плечи
Легкой тенью на стене.
Мы спешим, всех обгоняя,
Поперек, на красный свет,
И порой не понимая,
Что дороги дальше нет…
Нам не так важны процессы,
Больше важен результат –
Главное ведь для принцессы
Не замужество, а фарт!
Вот в руках сейчас бокалы,
Вихрем вьется серпантин.
Вон как пляшут аксакалы,
Взвился в небо херувим!
Но при этом все прилично,
Все течет своим путем…
Эх, пожить бы «на отлично»,
Чтоб нас помнили потом!
Это вторая книга миасского поэта. Илья Весенин пишет о чувстве дома, о родстве с теми краями, которые занимают важное место в жизни и духовных пристрастиях. Искренность, добродушие, открытость – качества, позволяющие автору говорить с читателем на высокой гражданской ноте. На белом коне.
С большим удовольствием держал в руках рукопись данной книги и вчитывался в замысловатые строки. Если первый сборник стихов Ильи Весенина готовился, как мне казалось, довольно торопливо, то к данному изданию автор подошел более требовательно. При этом имею в виду то, что в «Белом коне», несмотря на отдельные «хиты», попадались стихи недостаточно «отшлифованные». Новая книга – образец баланса формы и содержания. Думаю, Илью Весенина ждут новые творческие достижения и ему будет, чем удивить своих читателей.
Я как-то вышел в свои сени –
в дверях стоял Илья Весенин.
Пора прибраться за столом,
Убрать лопату, сеть и лом.
И вот, в рубашках из фланели
письмо строчим от Лили к Неле,
да обсуждаем, не скучая,
достоинства стиха и чая.
Еще по чашечке налили,
и понеслась от Нели к Лиле.
В домах у Нели и у Лили
грибов-солений насолили,
и насушили Иван-чая,
душицу с мятою включая.
Теперь, Илья, давай и мы
на сон настраивать умы.
И вот, растроган и рассеян,
домой идет поэт Весенин
Природа дремлет, как и я,
а с неба льет другой Илья.
Владимир Волков
СВЕРНУТЬ
-
Зимой ядреной, белоснежной
Мне сад приснился безмятежный:
Плющом увитая беседка,
Там на столе стоит барсетка.
В теплице зреют помидоры,
Сад охраняют лабрадоры.
Плоды висят контейнерами сока,
Лучи вбирая с юга и востока
В беседке дева нежится нагая,
Проснутся мне никак не помогая.
-
Женщины такие, право, разные:
Задорные, здоровые, заразные.
Бывают худенькие, грузные
То превеселые, а то прегрустные,
Бывают тощие, бывают пышные.
Но все они совсем не лишние
В нашем скупом, мирском хозяйстве.
Не поощряют в разгильдяйстве.
Но если попадется язва иль зараза,
То это выясним, увы, не сразу.
-
Плывешь, как облачко сердитое,
Меня слезою окропив.
Да, ты – актриса знаменитая,
Твой нрав опасен и строптив!
Ну, как спалось тебе, подружка,
Коли расплескиваешь гнев?
Какая странная «петрушка» -
Характер девушек и дев!
-
Милые девушки, чудные глазки!
Поем мы им в уши чудесные сказки.
Глаза излучают фантомные ласки,
Сгущая эмоции, звуки и краски.
И сами, балдея от снов и фантазий,
Вы скажете: Где я, в какой из оказий?
И взгляд их кокетливый из-под бровей
Нас всех вдохновляет: Ты пой, соловей!
-
Разожги во мне костер
чувств хмельных и страстных,
чтобы я огонь простер
в омут дней ненастных.
Чтобы я забыл себя,
в этот день входящий,
за тобою шел любя,
трезвый, некурящий!
Чтобы я открылся весь
чувствам и усладам,
чтоб оставил свою спесь
и всегда был рядом.
Чтобы так ласкал тебя,
как никто на свете.
Ведь в тебе – моя судьба,
мысли, счастье, дети!
Разожги во мне костер
искоркой азарта,
распахни любви шатер
в стиле бодиарта!
-
Защелкнут замок
меж сомкнутых губ –
За ними запрятана фраза.
Сейчас я особо опасен и груб,
Но это начальная фаза!
Вот руки сомкнулись
и ноги сплелись,
Ты клонишься веткой осины.
Мы будто возносимся,
падаем вниз…
С тебя исчезают лосины.
Дыханье горячее возле меня,
От страсти горящие губы.
Я чувствую силу живого огня,
Движенья порывисто-грубы.
Движений, вообще-то,
практически нет,
Присутствуют некие волны.
Друг другу несем мы
чудовищный бред,
Божественной похоти полный.
«Блаженство с тобою
Ни с чем не сравнить!» -
Шепнул я, и впал в забытье
За эти минуты прощу извинить
Безумное счастье мое!
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
Первая книга стихов миасского поэта, члена литературного объединения «Ильменит». Стихи-раздумья о жизни, о творчестве, о вечных сокровищах человеческой культуры, о природе, любви, о радостях и тревогах бытия.
Илья Весенин – уральский подснежник, поскольку первая его публикация состоялась именно весной несколько лет назад. Да и в творчестве своем он уделяет этому времени года достаточно внимания. Мне кажется, его поэзия содержит некую пружину, на которой крепится дух жизнелюбия. Недаром в английском языке слова «весна» и «пружина» звучат и пишутся одинаково – spring.
Поэт обращается к разнообразным темам. Ему хватает красок и оттенков в их отображении. Лавируя между легким юмором и горьким сарказмом, его лирика поднимается иной раз до патриотизма, а в житейских вопросах добирается до философии.
Похоже, Весенин берется вообще за любую тему, и везде сквозит любовь. Обычная, земная. Для себя он такую любовь, к счастью, нашел. Вот вам и пример патриотизма – ведь в нашей стране нынешний год объявлен Годом Семьи! Стихи Ильи Весенина печатаются в газетах, украшают южно-уральские литературные альманахи. Но данная книга – первый авторский сборник этого поэта. Хочется верить, что не последний.
Владимир Волков
г. Миасс
СВЕРНУТЬ
-
Хочу писать распевные стихи
На пике доблести и славы,
Чтоб сделать смертные грехи
Для отравителей отравой.
А травы льнут в разгаре дня,
Они мне силушку приносят,
И в пекле вечного огня
О покаянии не просят.
Поменьше честности бы мне,
Побольше силы и отваги.
Хочу служить своей стране,
Напившись дедушкиной браги.
Хочу еще сильней любить,
Чтоб все вокруг благоухало.
Хочу мечтать, да просто жить.
Как все же надо, братцы, мало!
-
Мне говорят: Ты все поешь,
Как птичка легкокрылая.
Как будто ты все время ждешь,
Что дни пройдут постылые...
Советуют: Забыв о счастье,
Сиди и не рифмуй стихи.
Приходит счастье лишь от власти,
Не от станка или сохи.
Толкуют мне: Зыбка надежда
Дожить до радужного дня,
А ты нам души жжешь, невежда,
Куплетами, что злей огня.
Судачат все: Ну что за радость
От воздыханий и цветов.
Вот хруст купюр – так это сладость.
Тем слаще, больше чем листов.
И вовсе, братец, счастья нет,
Ведь жизнь – конвейер от рожденья,
Где метрономы кастаньет
Бьют в ритме танца-наслажденья…
Все говорят и говорят,
От тех советов пухнет ухо.
Советы в воздухе парят
И в голове теснятся глухо.
-
В наших «башнях» будто шмель
Все гудит вчерашний хмель.
Где в метель искать постель,
Коли в теле карусель?
Словно дамские духи,
Лезут дымкою стихи.
Перед взорами штрихи
Несусветной чепухи.
Не пора ли, братцы,
За работу браться,
На гору взбираться,
С непогодой драться?!
Пир на сладу вышел,
Эвереста выше!
Нынче в скальной нише
Еле-еле дышим.
Что весьма приятно –
Заварили мяту,
И совсем невнятно
Мы «катаем вату».
Скалолазы-братцы,
Хватит расслабляться!
Впору собираться
В гору забираться.
Мысли в карусели,
Мы почти у цели.
Просто от метели
Отдохнуть присели…
-
Завяжу судьбу узлом дорог,
Наберу в ботинки придорожной пыли,
Обмотаю мягкой ватой бок,
Чтобы больно по нему не били,
Отдохну немного, скажем день,
С мыслями о суетном и вечном.
Зачехлю в рюкзак свою же тень
И взвалю рюкзак себе на плечи.
Побреду по краешку земли,
Поражаясь собственной отваге…
Тень моя из рюкзака съязвит:
Смелый ты, да только на бумаге!
-
Слепая дева ловит белого коня.
Она прелестна и красива!
Ну что же, девочка, счастливо…
В коне достаточно огня!
Вокруг раздолье дребезжит,
В порыве круп коня дрожит,
К коню слепая тянет руки…
Не ведал конь такой напруги!
И гриву лишь нащупает ладонь,
Игриво пронесется конь.
Его стремительный полет
Лишь только жаром обдает!
Подобно девушке мы той
Все ловим суетно удачу,
И… состояние в придачу.
А не поймаем – горько плачем!
-
Судьба словно злая белуга
Ноет и воет, хоть стой, хоть лежи.
Причиною воя явилась разлука,
Упрячу ее в ностальжи.
Она нарезает наделы по кругу,
Фиксируя все виражи.
Уткнусь я в жилетку старинному другу
И с ним погружусь в ностальжи:
С ним вспомним дивные ночи,
Где чудится, как миражи,
Любимых волшебные очи...
Ты в памяти все отложи:
Как кони по кругу скакали,
Как дождик во тьме ворожил.
Мы в поле том судьбы искали ‚
Никто их найти не спешил...
Увы, все былые забавы
Застыли как те витражи...
Но их украшают петарды
С зарядами ностальжи.
У жизни нет хода обратно.
Она - есть подобье баржи.
Тяни же ее аккуратно,
Да от натуги сам не дрожи
-
Чудесное утро - начало весны,
В душе - половодье чувств!
А стрелки на стенке на грани восьми,
Дорожный твой кейс еще пуст.
Вчера утешал себя, будто бы ты
Пришла в этот раз навсегда.
Но вот разрушаются чудо-мосты…
Увидимся вновь, но когда?
Ведь можем и лучшую чашу испить
Без этих ужасных разлук,
Росою стопы ежедневно кропить,
Носясь босиком через луг...
Увы, через час, сколько б я не кричал,
Ты скроешься где-то вдали.
И снова мой дом - бесприютный причал
С картин Сальвадора Дали.
Но я не печалюсь, и ты это брось!
В плену пароходных гудков
Мы будто вместе, а будто и врозь,
И так уже столько годков...
Но каждая встреча чудесна для нас —
Мощней ураганных ветров
Врезается в парус и мчит, словно ас,
Долой от житейских мирков!
-
Куда уходят корабли?
Вначале — в плаванье по морю...
Рычат в команде бобыли –
Речами не поможешь горю.
А после пьяные матросы
По суше шествуют вразвалку...
В порту, как струны, стонут тросы,
А кто напился, спят вповалку.
Начнется день – суда в оснастке,
Непраздных дел кипением полны,
Уйдут из порта без огласки,
Подвластны пению волны. . .
-
Под янтарной луной томно плещет прибой,
Волны тешат яхту златую.
В нашей жизни такой, очень даже крутой,
Много раз от причала стартую...
Тихой грусти налет до утра не пройдет,
На песке твой профиль рисую.
Эту ночь напролет в кустах птаха поет.
Может жизнью напрасно рискую?
Что же манит меня в те чужие края
И о чем на рассвете тоскую?…
Каменистой тропой к морю выйду с тобой,
Утро свежее свет расплескает.
Голубою строкой судьбы пишет прибой,
Наши ноги он нежно ласкает.
Мы на яхту взойдем, солнцу гимн пропоем
Паруса раскинем хрустящие.
И с тобою вдвоем по морям поплывем
Покорять горизонты манящие!
-
Решил я жизнь изобразить.
Взял полотно и краски, но
Что отразить должно оно?
Как можно выразить на нем
Весь тот немыслимый объем?
Подозреваю, это сложно.
Наверно, даже невозможно...
Но я попробую, друзья,
Ведь жизнь не чья-то, а моя!
И вот теперь рисую я
В ней изобилье детских снов,
Не отрицающих основ,
Которых детям не понять.
Стремлюсь тем снам глубоко внять.
Рисую класс наш выпускной,
Он здесь сейчас и весь со мной.
И ярче – первую любовь,
Она со мною снова вновь.
Я для нее теперь старик...
А вот и первый детский крик
Из потрясающего свертка,
Там я мечусь не шибко вертко...
Теперь рисую институт,
Откуда в жизнь меня ведут
В красивый город волостной.
Повсюду там народ честной.
На фоне города я рад
Изобразить мой милый сад:
В зачатках мерзнущих рассад
Плодов чарующий парад…
Но жизнь – объемное кино.
И мне, увы, не суждено
Вместить ее на полотно.
-
Вот окончен полет, сел самолет,
Покатил по бетонной дорожке...
Что же дальше нас ждет: слава и взлет,
Или жизнь в одинокой сторожке?
Не дано угадать, не дано предсказать
Наших судеб хитросплетенья.
А так хочется знать, где прячется знать,
Уходящая в Храмы Старенья!
Пусть мрачная тьма опадет, как кайма,
Снова жизнь сияет в алмазах.
Заполняй закрома, вниз не тянет корма,
Не мечтай о безделье и стразах!
Гляжу — молодежь попадает под дождь,
И смеется от счастья при этом.
Не важно – с нею идешь, или следом бредешь
Главное — вместе любуйтесь рассветом!
«Все уйдет! – вещает Сатир – Сменится мир,
Умники сгинут, исчезнут невежды... »
Но в стиле ампир небо держит Памир –
Символ свободы, чести, надежды!
-
Встречаю весну полусонным сурком,
Приветствую суслика свистом.
Все наши печали – пустыня с песком,
Где мы развлекаемся твистом.
С утра мы танцуем навстречу весне
Взглянуть, где рождается лето.
Недаром все это приснилось во сне,
Не это волнует, не это.
Мне кажется вот она – девушка та,
Что где-то в кого-то влюбилась:
Ты гладишь по шелковой шерстке кота,
Которая только-только пробилась.
Кота же реакция, то есть моя,
Невнятна, бессмысленно мглиста:
Я весь выгибаюсь, как будто змея
Под музыку Ференца Листа.
-
На подоконнике цветы в горшочках.
Пушистая перина облаков.
И девочки в веселеньких платочках
Рисуют «классики» кусочками мелков
Весна повсюду безупречно
Любовь разносит по домам.
В любую дверь идет беспечно. . .
Откроете, зайдет и к вам.
Поем с котами серенады,
Тусуясь ночью под окном.
Одно лишь нам с котами надо,
И думаем мы об одном.
Бушуют яростные страсти
В объятьях жарких, молодых!
Такой весною в нашей власти
Любить и полных, и худых!
А ночью все без исключений
Кричим, подобно коростели. . .
В любом возможном из значений
Шустрим на деле и в постели.
Однако, жизнь… она чудесна!
Откуда знать, что будет с нами?
Мы в омут бросимся отвесно,
Совместно с чувственными снами!
А после, братцы, к нашей чести,
Неся невесту на руках,
Обозначаем бег на месте...
И остаемся в дураках!
Душа поет, а тело слышит. . .
Лети же, пой, скачи, танцуй!
Весна степной свободой дышит,
На скакунах ее гарцуй!
-
Весна – влюбленным благодать,
Они – поэты вожделенья.
Всем остальным, ни дать, ни взять,
А размножаться лишь деленьем.
Мне надоела эта слякоть
И грязь в сугробах режет глаз.
Тут хочется не петь, а плакать.
То, что не плачу – это класс!
Мой организм ждет витаминов
И солнца требует душа,
Но все вокруг проходит мимо,
С душою слиться не спеша.
Так может модным стать поэтом,
Влюбившись уж в который раз?
Но чтоб любовь моя, при этом,
Не омрачалась тенью фраз.
Я, рассуждая, отдыхаю,
И мир вокруг горяч и сыр.
Дай крылья мне – я запорхаю…
Но счастье – что вороне сыр.
-
Жасмин расцвел в моем саду,
И жимолость неспешно зреет.
А паучок с кустом в ладу
На паутинке тонкой млеет.
Такая тишь и благодать,
Что хочется забыть невзгоды,
Свои надежды оправдать.
Чтоб жить в раю все годы!
Так ощущается журчанье
Ручья, притихшего в калине,
Коровье томное мычанье,
Веселый твист огня в камине!
Как освежает бодро пятки
Травы лучистая прохлада.
Какие, к черту, жмурки-прятки!
Мы не закапываем клада.
Да будет лень! Да будет нега
Под сенью позабытых дел
И заводь тихая у брега,
Куда прибиться так хотел!
Мы закрепляем снимки света,
В фиксаже памяти купаем.
Во имя светлого рассвета
Свои грехи мы искупаем.
-
Садовый шланг вдруг зашипел
И брызнул в стороны водою.
Садовник спохватился и запел,
Качая в такт седою бородою.
Плелась со скрежетом в боку
Изъеденная ржавчиной косилка.
Чуть в стороне, за полем на току,
Звенела и стучала молотилка.
Шарманкою плаксивой иной раз
Вступала рукоять колодца,
Да тем тоскливее, чем ближе час
Захода бронзового солнца.
А жабы квакали и плюхались плашмя
В подсохшем, отцветающем болоте.
Как оглашенная кричала малышня,
Кряхтело старичье на огороде.
Гудящим плотным облаком
Обволокли коровье стадо комары.
Пастух кнутом лупил,
И лаял пес, не знавший конуры.
Под эти звуки и мальки, и мотыльки
Кадриль плясали, кто в реке, кто у реки.
-
Зябко стало в саду.
Заходя, полусонное солнце
Поклонилось до самой земли еще раз,
Словно вышло на бис,
И тогда без прикрас
Заглянуло к нам прямо в оконце.
А иначе с ума бы сошли от тоски…
Представление в форме мистерии:
Как цветные куски бутафорской материи
Из-за гор облаков поднялись колоски.
В представлении было немало новаций.
Словно в свете софита стал лист золотист,
И светило – гламурный народный артист -
Ожидало восторгов и бурных оваций.
-
Конечно же, лето – чудесная штука!
Сверкает, что гроздь хрусталя.
Вот только с умом небольшая разлука
От выстрела в грудь из упругого лука...
Не корысти ради, здоровья для.
И это здоровье – души обновленье.
В предчувствии новых и новых побед
Мы снова в газету даем объявленье:
Открыта охота на лета мгновенья!
Охотников это спасает от бед.
-
Лето, лето! Не своди с ума
Сочными лучистыми картинками!
Там, не за горами, уж зима
Крутит полусонными снежинками...
Но с горы пока что не слышны
Вздохи ее редкие, прохладные.
Нам смешно и сами мы смешны,
Кружится девчонки шоколадные.
Бабочками просятся в сачок
Жареные летние мгновенья...
Тут и попадемся на крючок,
Растерявшись или от волнения.
Нам охота уже больше не нужна,
Хищный зуб не будет нужен нам,
Коль пристанищем является жена
В стужу зимним вечером за ужином.
Как приятна русская зима
С добрыми коровьими глазами!
Не сойдем теперь зимой с ума
В одиночестве под образами.
-
Желтокрылая осень
Осенила фасад,
Эта милая просинь
Среди туч, сонный сад…
И последняя муха
Бьется тупо в стекло.
Там, за окнами, скука,
Хоть пока и тепло.
Лето было мгновеньем,
Походило на блеф
Игровых поведеньем
Королей – королев. . .
Что-то было тем летом
Между мной и тобой.
И игра та, при этом,
Называлась судьбой.
-
Осень – серая накидка‚
Истекающего дня.
Мокнет ивовая нитка
Придорожного плетня,
Вдаль – размокшая дорога
Да печальный горизонт,
То удача-недотрога,
То дырявый горе-зонт...
Краски странные, седые,
Словно старое кино.
Чувства мрачные, худые. . .
И пускай, и все равно.
Только черная ворона
Среди рваных облаков
В стан вороньего барона
Устремляется под кров.
Вспоминаются былины,
Знать иного не дано.
Только ягоды калины
Все стучат в мое окно...
-
Зима упала навзничь с высоты,
Прикрывши телом мокрую траву.
Тебя несет, несешься ты,
Как с вала катиться ко рву!
И мост вдали, будто домкрат
Телегу неба подпирает.
Снежинок трепетный парад
Метель повсюду навевает.
Шуга в реке скрывает ил,
Того как будто не бывало...
Из той реки воды б испил,
И та бы силы придавала!
Закинут месяца крючок,
Подобен свечке он из воска.
Метели крутится волчок,
Подсвечен веско и не броско.
-
Сегодня снова выпал снег,
Он валит уж неделю к ряду.
Звенит в сугробах детский смех,
И нам грустить какого ляду?
Коньки скользят вовсю по льду,
Ушей бы лишь не отморозить...
Я остроту коньков блюду,
Чтоб их случайно не отбросить.
-
Зимы подраненный оскал
Все щерится на талое мороженное.
И полотно заполнено дорожное
Осколками сверкающих зеркал.
Не надо нюнить, распуская слякоть.
Сухарь на блюдечке кроша,
Страдать, что жизнь прошла,
Печалиться и плакать
Жизнь, как и прежде, хороша.
Ведь как обычно, не спеша
Девчонки обнажают выше ножки,
Вовсю снуют коты и кошки,
И в тон мурлычет им душа...
Мишень - заманчивая штука,
Стрелок - забавный Купидон.
Сердца влюбленных видит он,
В них целится Малец из лука...
Ручьем из сердца хлынет скука,
Когда Весна взойдет на трон
Без телеграммы и без стука.
Зима, ты уж тогда Весну не тронь!…
Пока ж сварливая Зима
Подстреленной лисицей стонет,
И бесится в лесном вагоне.
Что вне закона, чувствует сама...
От свежести кружится голова,
Назавтра все в ручьях утонет.
Смысл этого пока не понят,
Но то не книга – лишь глава.
-
Как хорошо, что ты на свете есть
Под крышей неба где-то рядом.
Уложишь спать, предложишь есть,
И будни станут райским садом!
А все, что есть в саду – любовь.
Сорняк в саду не прорастает!
Кругом тоска, но вскинешь бровь –
И та тоска, как снег, растает.
Как хорошо, что повстречались мы
На сходнях безмятежного заката.
И сплетены, как две тесьмы,
Живем с тобой душевно и богато.
Богатство, как безумное желанье
Все в жизни перепробовать успеть.
Я положу на музыку сие посланье
И песню ту мы будем петь.
Прекрасен твой чудесный голос,
Меня же обделила мать-природа.
Я словно ноготь твой, а может волос,
А значит, что у нас одна порода.
Как хорошо, что ты на свете есть
Со мною вместе, где-то рядом.
Я помогу тебе роман прочесть –
Пусть станет это таинством, обрядом…
Как хорошо, что ты на свете есть!
-
Любовь живет не больше года,
А далее – привычек санный путь
По колее до поворота,
Где удается повернуть...
Развеют семена ромашек
В полях осенние ветра…
Кто застрахован от промашек?
Любовь, как выстрел от бедра!
-
Любовь порой сродни войне,
В бою характеры и чувства…
На поле боя все в огне,
И тут уже не до искусства.
Потом она сродни золе,
Вокруг одно лишь пепелище,
Когда, проснувшись на заре,
Вдруг ощущаешь себя нищим.
Затем любовь – контрастный душ,
И вновь – разведка перед боем,
Ведь после боя сотни душ
Уходят прочь неровным строем.
Любовь, пожалуй, что болезнь...
Не победить ее вакциной,
Хоть замешай ты в ней всю плесень
Со всевозможною трясиной.
Любовь, как сладкий апельсин,
Ты мне, фортуна, предлагаешь.
Доел, а после из корзин
Костяшки только выбираешь.
Любовь, она сродни тебе –
Безоговорочно красива.
Она сродни моей судьбе,
А та капризна и спесива.
-
Аллея нынче цвета вишни,
А липа цвет душистый набрала.
С тобой в аллею вместе вышли,
И ты меня обратно погнала.
Я все твердил, что лето наступило
И растопило вечные снега…
В ответ ты улыбалась мило,
Но то была улыбочка врага.
Казалось, что совсем не вспоминаешь
Ты наших встреч и душ полет.
Наверно, просто понимаешь –
Расклеился романа переплет…
Я понял тоже – карта бита,
Не оживить мечты цветов.
Аллея после нас увита
Гирляндой путаных следов.
-
Есть в осени отчаянья краса,
Блестит слезами чаяний роса...
С тобой бредем понуро вдоль реки,
Слегка касается моя рука твоей руки.
Взглянул нечаянно в твои зеленые глаза,
А в них печаль – соленая слеза.
Теперь идем на станцию через лесок,
Томлением пульсирует висок.
Час расставания – коротенький часок...
И вот, вдали уж слышится гудок-сигнал
Который скорый поезд обогнал.
Цветка любви утерянный росток
Несет назад смятения поток.
-
Мой талисман – мой юный город.
Его люблю и им я горд.
Моя семья… Она - сам я.
От мала до велика:
Родня, товарищи, друзья...
Все вы – броня вокруг меня.
И, защищенный ею, я
Не чувствую себя безлико.
Мой талисман – Хрустальный Шар,
Такой воздушно-голубой!
И в шаре том особый шарм
Неповторимый, озорной. . .
В нем отразились мы с тобой!
-
Вкус малины на устах,
А в глазах – истома с поволокою,
Я, однако, не простак –
Раз забрал из дома кареокую!
Надо же! Услышал я
Речь твою чарующе журчащую.
Поплутал с часок и вышел я
На полянку непролазной чащею.
Ты, как птичка на березке, милая,
Брови вскинув крыльями на взлет,
Полетела. За тобою взмыл и я –
Понеслись в пожизненный полет.
Извините, коли я сфальшивлю, -
Моя милая мне правильно споет.
Даже если настроение паршивое,
Припеваючи все гнездышко нам вьет.
Это дело бесконечно правое!
Шепчет: «Я твоя, мой повелитель!»
Обожанье в перышки вобрав, и я
Залечу в семейную обитель.
-
Ты – мой венец цветов живых,
Сплетенье чувств чудных и мыслей.
К тебе я так давно привык.
В тебе нет злости и корысти.
Хочу оттенки разглядеть
И обласкать цветы решаю,
Стремясь при этом не задеть,
Цветенью их не помешаю.
В любом цветочке новый тон
Твою натуру проявляет.
И, как чудесный, сладкий сон,
Иммунитет он укрепляет!
Ромашки – нежностью страстей,
А васильки твои – мечтами.
Венец составлен из частей,
Они свились для нас мостами!
Вплетала молодость волненья
В него, как будто незабудки,
Гвоздики долгого терпенья
И роз восторженных рассудки!
Присядем рядом и рассудим
Под плеск игристого винца…
Растенья новые рассадим
Для вечно юного венца!
-
Вихрем в сумерки влетела
И покровы сорвала.
Обесформленное тело
В царство плоти позвала.
Светотенями живого
Сновиденья в полутьме,
Шелковисто и медово
Мысли стелются в уме.
Вечной музыкою чувства
Ворожила ты со мной.
Это было не искусство,
А блаженство под Луной.
Оголтелое мечтанье!
Тело млело, как лоза.
Подключая обонянье
Прочь летел, прикрыв глаза!
Ветер весело лаская,
Гладил нежный шелк волос,
В бесконечность увлекая…
Я огромен, что колосс!
И силен, как тот Есенин
С Айседорою Дункан, –
Потрясен, но не рассеян,
Как отряд из могикан.
Может сон – я стал растеньем
Вмиг расправился и стих...
Чтоб затем блеснуть вплетеньем
Нужных слов в мой нежный стих,
И, отринувши одежды,
Я приник к тебе губой,
С тихим шепотом надежды
Обладателя тобой.
-
Что есть на свете солнца ярче
И горячее, чем костер?
Любовь к тебе светлей и жарче,
Когда несу тебя в шатер.
Судьбу, родная, не обманешь.
У нас с тобой она одна.
Допьем до дна, когда поманишь,
Бокал любовного вина!
Однако знаешь, между прочим,
И так по жизни я шальной,
Ведь я с тобой все дни и ночи
В любви, как юноша хмельной.
Готов досужие советы
В пренебрежении топить,
Чтоб все грядущие рассветы
Со сладких уст твоих испить.
Готов подраться на дуэли,
Чтоб слыть безумцем на миру,
Но все поставленные цели
К ногам твоим я соберу.
Не все так просто в нашей жизни,
А надо плыть ветрам назло.
Не станем грязнуть в укоризне,
Ведь нам фатально повезло!
-
Ко мне пришла ты уж под вечер‚
Мерцали звезды перламутром.
Расцеловал твои я плечи
И отпустить решил под утро.
Все это было не сегодня,
Но это было в самом деле,
Луна шутила будто сводня,
Обогревая нас в постели.
Да, это были злые шутки -
Под утро грянула гроза,
Печально трепетны и чутки
Во тьме блестят твои глаза...
И обещания, как птицы,
По мановенью разлетелись.
Мне самому бы прослезиться,
Но ты во гневе, право, прелесть.
Тогда шепнул, скорей себе:
Давай останемся навеки!
Шепнул, видать, своей судьбе,
И встрепенулись твои веки...
-
Забудь все вопросы, исчезнет печаль.
С вопросами после, молчаньем встречей.
Тяжелой дорогой вернулся я в рай,
Усталого мужа прости, не карай.
Прости, потому что я верен тебе
Назло пересудам людей и судьбе.
Я был вместе с тою, которой был рад,
И звезды я с нею считал наугад.
И даже забыл про покой я и сон,
Но с ней не стучали сердца в унисон.
Как только мы с нею остались вдвоем,
Твой образ возник, обдавая огнем.
Тогда осознал, как волнуешься ты...
Не надо мне стало чужой красоты.
И я, усмирив свою буйную плоть,
Сумел в себе бурную страсть побороть.
Взглянул на нее и увидел одно –
Опасное, злое, порочное дно.
Увидел не ангела, вовсе не рай –
Котел раскаленный, смола через край!
И вырвав себя из объятий чужих,
Побрел до тебя виноватый мужик...
И вот я опять у родного крыльца:
Скорей же открой и прости подлеца!
Забудь все вопросы. К чему же печаль?
С вопросами после, ты мужа встречай.
-
Я вздрогнул вдруг от слов твоих,
Прямых, но тяжких и тоскливых.
Я выслушал полсотни их –
В них горечь, словно в ранних сливах.
Ты никудышная жена,
Тебя я в этом уверяю.
Ты неправа, но прощена
И я себя не потеряю.
Слова, как в море острова –
Останки древней перепалки.
А во дворе растет трава,
И в той траве дрова и палки.
Тебя я, так и быть, простил,
Теперь не чувствую обиды.
Стели постель, я натопил...
В постели чистой будем квиты!
-
Когда-нибудь источник пересохнет,
Хоть вдохновенья, хоть нарзана.
Любой мотор без топлива заглохнет,
А без заряда не убьешь фазана.
Когда-нибудь все смолкнут птицы
В веселом, сказочном лесу,
Ты как бы спишь, но ничего не снится
Квадрат приравнен к колесу...
Тогда последний ржавый гвоздик
Забьют в трухлявую доску
И поминальный, тихий дождик
Затопит дикую тоску.
Когда-нибудь на белом свете
С тобой не будет ничего.
Всплакнут лишь только твои дети
Над бренным телом на лафете...
Тебе ж комфортней без него.
Жизнь, как безжалостное лето,
Порой кончается внезапно.
Все, кроме тела да скелета,
Всегда сгорает поэтапно.
-
Гаснет в полутьме последняя лампада,
Запах ладана слащавый, как нектар...
Образ на стене – ниспроверженье ада,
Золота сусального чуть бронзовый загар.
Батюшка уходит молча в келью,
В белой рясе с исцелованным крестом.
Отроки еще возносят трелью
Песнь заздравную пред Рождеством.
И скрипят кладбищенские плиты
Еле слышно в гулкой тишине,
Да сгорают над Землей болиды,
Истощаясь в черной вышине.
Темнота становится все гуще,
Чуть заметны стали образа,
Но сияют яростней и пуще
Ликов этих мудрые глаза.
-
Хотя газоны зеленеют‚
Но двор больничный сер и хмур.
В больнице граждане болеют
И в ней отсутствует гламур.
Весь окруженный корпусами,
Больничный парк – обитель слез...
Невеста с тусклыми глазами,
Жених щетиною оброс.
А на березах, между делом,
Вьют гнезда мрачные грачи.
Промеж дерев мелькают в белом
Лишь хвори, сестры и врачи.
В тени больницы, весь из гипса
Стоит Ильич, суров и строг...
На ухе – муха, словно клипса,
И длань, простертая на морг..
-
В зеркале я вижу не себя!
Некто изможденный полусонно
Редкие седины теребя,
Отраженье занял незаконно.
Тусклые, невзрачные зрачки
Выражают сильные напряги...
Вы ли те живые светлячки,
Презиравшие все передряги?
Делаю улыбку, чуть дыша,
В зеркале гримаса неживая...
И из тела просится душа,
Словно в теле рана ножевая.
-
Сердце мечется в груди
Хоть молчи, хоть закричи!
Ухо, сон не береди
Звуком, пойманным в ночи.
То ли это тихий филин
Глухо ухает в лесу,
То ли люди дико пили,
И кого-то уж несут.
Вечно праздные соседи
Хорохорятся, снуют.
Потеряют нить в беседе,
Хором тут же запоют…
Но заря едва заметно
Обретет багряный вид,
Тьма не будет беспросветна,
Тишиною удивит…
И тот час же станет ясно,
Как смешон был страх ночной…
Сгинь же нечисть, распоясанная
В силу жизни сволочной!
-
Ты хотел бы жить в деревне?
Ну, конечно бы хотел
Наслаждаться духом древним
Испокон насущных дел.
В голове бы зрели перлы,
Самовар в углу гудел...
Из поэтов ты не первый
Жить в деревне захотел.
Жить, как правило, не долго –
Лишь пока цветет дурман.
В привыканье мало толка –
Это все самообман.
Как потянут дружно с поля,
С далей северных ветра,
То тебе по доброй воле
Уж на станцию пора.
И подъедешь на такси ты
К первой станции метро,
И вольешь в себя ты литр
С оксидантами ситро.
-
Отдохнуть хочу от всяких дел.
В тишине побыть – мечты предел!
Снизить жизни яростный напор,
Вспомнить про пилу и про топор –
Напилить и наколоть дрова
Во дворе, где прелая трава.
Далее логично поступить –
В бане печку лично растопить,
Веником себя же отхлестать,
Чтоб восстановиться и восстать...
А распарив тело просто ню,
Тут же завернуться в простыню
И болтать опять наперебой
С лучшим собеседником – собой.
-
Кружат над нами ястребки
Прямо над излучиной реки.
Только эти птички так редки,
Словно в нашей речке островки.
Да и рыбаки, как моряки,
Заливают дурь под башлыки.
Буги-вуги пляшут поплавки,
С рыбками играя в поддавки...
-
Огород, в руке лопата,
Рою землю я куда-то...
Птичка с ветки тут слетела,
На лопату смело села.
Что тебе, пернатой, надо
И зачем тебе лопата?
Или хочешь мне помочь?
Помогай – копать невмочь!
Птичка клювом повертела,
Посвистела, улетела,
Так стремительна, проворна…
Благодарствую покорно –
Не банальная задержка,
Но моральная поддержка.
-
Во всяком возрасте свои игрушки:
У младенца цацки‚ погремушки.
Далее – мороженки, ватрушки,
Плавно перешедшие в пирушки...
Звеньями звенит за годом год,
Ходики усиливают ход...
Игры превращаются в работу
Или же в семейную заботу.
Вспомни, на конец худой,
Игрища с женою молодой –
И в автомобиле, и в мотеле
Игристые мы кушаем коктейли.
Как мы в этом деле хороши!
Стало быть, играем от души.
Наперегонки или на время
Тянем за собой игрушек бремя.
..
С перегрузом наши дрожки
Катят по обочине дорожки
Воз мешков, ни шатко и ни валко,
Движутся со скрипами на свалку. ..
В смертный знак дорога упирается,
А здесь уже нам вовсе не играется!
-
Швартовались лодки
К пляжу-сковородке.
Кварц нагрелся до бела,
В нем ворочались тела...
Там, за пляжем, где репейник,
Мы разрушим муравейник,
Чтоб толпе народу
С неба дали воду...
А в реке людей не меньше.
Там погуще, где помельче.
По репейнику скакали,
Муравейники искали.
Весь репейник обошли –
Муравейник не нашли.
А по линии прибоя –
Все коровы и ковбои.
Окатить бы их водой –
Враз повысится надой.
Солнце жарит, как и прежде!
Почему же мы в одежде?
Мы немного подождем –
Оголимся под дождем.
-
Я поднимал свою гардину
И наблюдал сию картину:
Изображен я стильно, в белом,
Довольным, сильным, загорелым‚
Вокруг меня снуют девицы…
Такое может только сниться!
Кругом все пальмы, кипарисы.
И я совсем еще не лысый.
Живу по-царски, лучше всех
В плену соблазнов и утех!
И с оттопыренной губой,
Смотрюсь, как ухарь и плейбой.
Гляжу внимательно окрест –
Мой ресторан на 200 мест
И представительская вилла
У моря смотрятся премило!
А с неба солнце в море катится...
Чтоб не упасть, пришлось попятиться
Под весом поднятой гардины
И оторваться от картины.
-
Утром пять оживших мух
Расправляли крылья вяло –
Чередой дремотных мук
Крылья им слегка примяло.
Коли зиму пережили,
Значит, крупно повезло.
Зажужжали, закружили
Вешней слякоти назло!
Легкокрылая пятерка,
Что за божее творенье,
Завернула в кухню вертко
И присела на варенье!
Набрались же мухи духа,
Как у них хватило сил!
Был бы я шестая муха,
Я бы братьев угостил.
Но поскольку я, ребята,
Существо другого вида,
Генотипа и отряда,
То во мне растет обида.
Нарушая все понятья,
Ум совсем зашел за разум!
Извергаю я проклятья,
И в окно гоню заразу!
-
Дорога уходит в небо,
Но счастье не в небесах.
Кто с другом в разлуке не был,
Не знает об этих местах.
Не ценит он соль расставаний,
Не чует горечь разлук...
Уносится в даль расстояний
Фантазий со стрелами лук.
И друг, поневоле мечтая,
О дружбе цитирует тост…
Мечты, спотыкаясь и тая,
На встречу бредут через мост.
-
Не всякий зуб качается в десне,
Не всякий муж вздыхает по весне.
Не всякая жена из кашеварок,
Не всякая умом сильней товарок.
Не всякий брак приносит наслажденье,
И рак не всякий пятится с рожденья.
Но кажется, что всякие враги
С рожденья. Такие пироги…
Не каждый день мы радуемся жизни,
Не каждый день печалимся на тризне.
Но с каждым днем все лучше понимаем,
Что время мы у жизни занимаем.
Очередная книга самобытного уральского автора. В данной книге Илья представляет свежую коллекцию нестандартных историй, темы которых автор почерпнул их жизненных коллизий, происходивших либо с ним, лиюо в окружающей действительности.
Свежо и современно
Перед Вами новая книга самобытного уральского автора Ильи Весенина.
Знакомство с ним состоялось на одном из заседаний Миасского городского литобъединения «Ильменит» лет десять назад. Один из завсегдатаев объединения представил Илью как поэта. Действительно, первое время Илья приносил на занятия только стихи. Вскоре были изданы два его поэтических сборника «Белый конь» и «След в след», которые заняли достойное место в литературной галерее «Ильменита». Впрочем, речь сейчас идет не о стихах, а о прозе. Три года назад, неожиданно для многих, в миасском издательстве «Геотур» выходит первая книга рассказов Ильи Весенина «В джунглях средней полосы». Сборник порадовал class="sdrj" оформлением, но, гораздо больше, – содержанием.
Темы рассказов, а Илью пока увлекает малая проза, взяты из жизненных коллизий, происходивших как с самим автором, так и в его окружении. Написано свежо и современно, с довольно редким теперь чувством юмора. Автор предлагает читателю живописную коллекцию нестандартных, но вполне узнаваемых житейских ситуаций. И здорово, что такая коллекция регулярно пополняется.
В данной книге собраны «свежеиспеченные» новеллы, которые, очень надеюсь, Вас порадуют. Приятного чтения!
Николай Година, член Союза писателей России,
Заслуженный работник культуры РФ
Моим самым любимым и ненаглядным –
жене, детям, внукам, и просто вдумчивым читателям, -
посвящается эта книга
Привет, любезный мой читатель!
Ты повзрослел и подустал...
Зачем же так, совсем не кстати,
Ты в сказки верить перестал
И вдохновение утратил?
Все, что начертано судьбой,
Навскидку – хаос, беспорядок...
Бредем заросшею тропой
По сорнякам, меж клумб и грядок...
Довольно под ноги смотреть
И всюду видеть сорняки.
Нам двери трудно отпереть,
Для Феи ж это – пустяки!
ОНА войдет совсем внезапно,
Когда вокруг лишь чад и дым.
И постепенно, поэтапно
Ты станешь снова молодым.
Ведь жизнь есть ожиданье чуда
И феи вьются среди нас.
И даже лже-пророк Иуда
Взошел с Голгофы на Парнас...
И в сказки ты сейчас поверишь,
И смело выйдешь на врага,
Когда ОНА раскроет двери,
СВЕРНУТЬ
-
Мальчика разбудило жужжание. То была либо муха, либо шмель, залетевший в приоткрытое окно. Насекомое носилось по комнате, не находя выхода, билось то в стены, то в стекло закрытой створки окна. Среди полной тишины и покоя шум, издаваемый крылатым монстром, казался оглушительным. Мальчик натянул на голову покрывало, лишь бы спрятаться от надоедливого звука, но ему стало душно и пришлось открыть голову и заткнуть пальцами уши. Это тоже не помогло, тогда парнишка сел на кровати и стал наблюдать за полетом насекомого, которое выделывало фигуры высшего пилотажа под потолком. «Кыш!..» крикнул мальчишка и, сдернув с себя майку, стал размахивать ею, преследуя летуна. Крылатое насекомое мигом нашло дорогу и улетело восвояси. Стало тихо, но «мушище» унесло с собой остатки сна. Мальчик выглянул в окно. Там зеленел цветущий кустарник, а среди деревьев проглядывала зеленоцветная поверхность пруда. В голове мелькнула мысль — почему в доме так тихо, где взрослые? Мальчуган протопал через кухню мимо русской, недавно отбеленной печи с очагом, закрытым металлической заслонкой, миновал сени, и вышел на крутое каменное крыльцо. Яркий солнечный свет невольно заставил прищуриться. Мальчуган сел на теплую ступеньку и склонил голову. В ступеньке была трещина, и возле нее деловито сновали черненькие мураши с усиками. К ним подлетел красный жучок, с черными пятнышками на полукруглых створках крыльев. Потом подлетела пучеглазая стрекоза, стрекоча яркими, перламутровыми крыльями. Насекомые присаживались на теплое крыльцо, а, согревшись, улетали… Кто эти маленькие, ползающие и порхающие существа, мальчик толком не знал, ведь ему еще не было и пяти, однако было необычайно интересно за всем этим наблюдать! Когда он оторвал взгляд от крыльца и посмотрел вдаль, то увидел бабушку. Она несла большое ведро, прикрытое марлей. «Доброе утро, внучек! — сказала она, подойдя поближе, — Молочко тебе принесла! Только надоила, парное… Сейчас попробуешь… Небось такого в городе нет». Бабушка оставила на крыльце ведро с белым слегка пенным продуктом и зашла в дом. Вернулась с большой кружкой, зачерпнула из ведра и протянула кружку внуку: «Пей на здоровье, родненький мой!». Мальчик двумя руками взял увесистую кружку и стал потягивать из нее пахучее молочко. При этом он всматривался в таинственный, залитый солнцем и пропитанный чудесными запахами и звуками окружающий мир…
В ту пору дедушка с бабушкой жили в небольшом степном селении Святославка. Родители мои, молодые специалисты, после завершения учебы в институте, распределились на работу в провинциальном городке в сорока километрах отсюда. Периодически у них возникало намерение отправить меня «на витамины и свежий воздух», а у самого старшего поколения встречное желание «вспомнить молодость» — повозиться с малышом. Как правило, такое происходило дважды в год — зимой и летом. Этот график выдерживался, покуда не исполнилось мне пятнадцать лет, затем мне стало скучновато коротать каникулы среди крупного и мелкого рогатого скота, и я стал наотрез отказываться от регулярной деревенской ссылки. Когда мне было лет восемь, и, загребая босыми ногами теплую придорожную пыль, я шел по небольшой поселковой улице от дедова дома. Как мне рассказывали позже, этот дом был уникальным. Его, да еще несколько построек в этой части села, построили немцы, плененные аж в первую мировую. Село разделено на две части плотиной, а также железной дорогой, за которой вздыбился громадный элеватор, почти до полудня закрывающий восходящее солнце. На плотине вдоль пруда росли старые тополя, создававшие летом вьюгу из белого пуха. Проходил я мимо одного из таких немецких домов, где в миниатюрных квартирках проживали несколько семей с детьми. В основном, дети были моими сверстниками. К ним-то и направлялся я, чтобы поиграть, либо заняться чем-то забавным, интересным. Из каждой квартиры на улицу выходили крылечки и по одному окну со ставнями. Я подошел к одному из них, где жил мой друг, постучал по стеклу концом длинной палки (иначе достать не мог, мал был еще). Из двери выглянула Сашкина мать и строго спросила: «Чего тебе, малыш?» — «Саша гулять выйдет?» — «Нет! Рано еще — пусть поспит!» — его мать ушла в дом, плотно прикрыв дверь. Вдруг за спиной — шум и визг… Я обернулся. Три девчушки-сестренки: Люба, Вера и Галя бегали вокруг колодца, а за ними вприпрыжку носился молодой белый козлик, пытаясь своими рожками боднуть шустрых девочек. Ватага подняла такое облако пыли, будто смерч налетел! На шум из дома вышла бабушка девочек и, выдернув длинный прут из плетеной ограды, устремилась к суетливому хороводу. Через мгновение решительная бабка с помощью прута навела порядок. Больше всех досталось старшей внучке Любе, чтобы та «вела себя прилично и не носилась как оголтелая, задирая юбку!». Люба с плачем взбежала на крыльцо, где ее уже ждал дедушка. Обняв, он погладил внучку по голове и стал ласково успокаивать, приговаривая: «Кто это мою любимицу обидел? Козел или бабушка?! Какие они плохие, я их всех заставлю капусту квасить, чтоб не повадно было мою малютку обижать!..» Девчушка притихла, лишь изредка громко всхлипывая… Тем временем на соседнем крыльце появился Сережка. Он держал кусок хлеба, щедро намазанный маслом, а поверх еще слой варенья. Лакомство — пальчики оближешь! «Хочешь куснуть?» — важно спросил Сережка — «Угощаю, сегодня у меня именины!..» Не успел я открыть рот, как откуда-то со стороны выскочил Санька-засоня: «Я — первый! Я — первый!» — и с разбегу впился зубами в бутерброд, разом откусив от него примерно четверть! «Чуть пальцы мне не отгрыз! Больше никому не дам!..» — воскликнул Сережа и спрятал бутерброд за спину. «У, жадина-говядина!..» — с трудом произнес Саша набитым ртом и, состроив обиженное лицо, пошел к пруду. От нечего делать, мы с Серегой поплелись за ним. Навстречу нам вразвалочку вышагивали краснолапые гуси… Сашка вынул изо рта часть непрожеванного бутерброда и бросил перед вожаком — самым откормленным и крупным. Гусь потянул к лакомству свой оранжевый клюв. В этот момент малолетний проказник с воинственным криком двумя руками схватил птицу за длинную шею, чтобы показать нам свою ловкость. Гусь загоготал, раскинул крылья и заметался, стараясь вырваться. Остальные гуси всполошились и двинулись на помощь своему собрату — шипя, они окружили нас со всех сторон. Мы оказались в гусиной блокаде. Сашка испугался, отпустил гуся, стал брыкаться и визжать. Мы тоже отбивались, как могли и чем могли. Сережка, схватив сухую ветку, тыкал ею в нападавших птиц, в другой же руке он прятал за спину недоеденный бутерброд… Однако гуси оказались не только агрессивными, но и проворными! Это я понял, ощутив мощные удары их крыльев и крепкие щипки клювов, особенно в области ягодиц. Самые ловкие пернатые в пылу атаки успевали еще попробовать деликатес именинника — злосчастный бутерброд. Взрослые в это время уже ушли работать, поэтому помощи в нашей битве ждать было не от кого. Однако, помощь все же подоспела… Конюх дядя Гриша подкатил к нам на конной водовозке. Он обеспечивал водопой лошадей в конюшне. Щелкая кнутом, конюх разогнал пернатых. Через несколько минут после «снятия блокады» я уже плакал оттого, что моя бабушка обрабатывала и дезинфицировала царапины и ссадины, полученные в сражении с гусиным отрядом. «Не плачь! — приговаривала бабушка — До свадьбы заживет!» Но синяки и ссадины зажили гораздо раньше — к моему ближайшему дню рождения. Видимо, этот день был выходным, так как приехали мама и папа. Они привезли мне в подарок металлическую лошадку с двухколесным фаэтоном позади. На боках лошадки были приделаны педали, а под ее животом — третье колесо с цепным приводом. Я быстро освоил игрушку, крутил педали и катался по комнате. Ноги лошадки двигались, имитируя бег рысцой, а я, важно покрикивая «но-о-о!» и «тпру-у-у!», изображал кучера. Мне казалось, лошадкой я управляю не хуже конюха дяди Гриши!
Когда я учился в третьем классе, родители привезли меня в Святославку на зимние каникулы. Готовились к встрече Нового Года. В доме собрались многочисленные родственники. Стол был заставлен вкуснятиной, которую я раньше не пробовал. Тогда каждый взрослый мог свободно купить и использовать по назначению охотничье ружье, порох и гильзы. Есть необходимая сумма — приходи в магазин «Охота — Рыбалка» и покупай! Так поступили мой отец и дядя Юра. Они купили в городе все необходимое для охоты, также привезли охотничьи лыжи, похожие на снегоступы. За пару дней до новогодних праздников они стали собираться на охоту. Дядя Юра заряжал патроны, для чего, соблюдая необходимые меры предосторожности, заполнял гильзы с пистоном (запальником) нужным количеством пороха, хорошо утрамбовывал его специальным пестиком. Затем насыпал определенное количество дроби. Размер дробинок был разным, в зависимости от того, на кого предстояла охота. На куропатку — мельче, а на зайца — крупнее. Я долго упрашивал, чтобы взяли с собой, но отец брать категорически не хотел, дескать, рано вставать и в засаде холодно лежать, а сколько придется прятаться — предположить трудно. Но дядя Юра взял меня под свою опеку. Тепло одевшись, рано утром мы вышли из дома на обжигающий мороз. Экипированные по правилам охотничьей науки, как их понимали старшие, мы двинулись через заснеженный зимний сад в сторону дальней березовой рощи. Взрослые шли спереди на широченных лыжах, а я плелся за ними на обычных, школьных, привязанных кожаными ремешками к валенкам. Для маскировки отец и дядя поверх фуфаек натянули белые медицинские халаты. А на меня же, сделав прорезь для головы и рук, натянули старую белую наволочку. Снег был глубоким и гораздо белее нашей маскировки. Хотя я шел по лыжне, проложенной впереди идущими, но узкие лыжи все равно предательски проваливались в рыхлый снег. Вскоре я вспотел, устал и начал отставать от взрослых. Дядя периодически поворачивался и махал мне рукой, поторапливая. Казалось, что двигаться по снегу — самая трудная часть охоты. Но, когда мы дошли до лесопосадки и притаились в кустах, то от неподвижности влажная от пота одежда стала промерзать. Я задрожал и стал жаловаться. В ответ на мои жалобы дядя молча показал кулак и сделал рукой жест, чтобы я закрыл рот! Отец окопался где-то дальше, его не было видно. Дядя Юра, почти не шевелясь, внимательно вглядывался в предрассветную даль. Показалось, что лежали так целую вечность! Совсем рассвело, и перед глазами открылась широкая степь с редкими перелесками. Вокруг не было заметно ни малейшего движения. Низко над головой, словно елочные игрушки, висели бело-серебристые облака. Приглядевшись, я увидел в них нечто, напоминающее окружающий ландшафт, — те же рощи и перелески, как отражение в огромном озере. И это отражение причудливо меняло свои очертания… Даже в валенках ноги сильно замерзли, почему-то захотелось спать, веки стали самопроизвольно и надолго закрываться. Вдруг дядя Юра резко пошевелился и, взглянув на меня, показал вдаль, словно что-то заметив. Я тоже стал приглядываться, но не увидел ничего особенного… Дядя вскинул ружье и замер, прицеливаясь. Тут и мне показалось, что белый бугорок за дальним кустом подвинулся в сторону. Рядом вдруг сверкнула вспышка и раздался грохот — выстрелил дядя Юра. Почти одновременно чуть в стороне пальнул отец. В наступившей тишине я отчетливо услышал душераздирающий крик, похожий на плач младенца. Он доносился с той стороны, где я чуть раньше увидел движение белого бугорка… Туда торопливо отправился дядя, и я последовал за ним. Мы все собрались у лежащей под кустом и слегка подрагивающей тушки зайца. Его остекленевшие глаза были неподвижны, безжизненны и с немым укором обращены в нашу сторону. Я спросил папу, кто кричал как ребенок? Отец ответил, что кричал заяц, который не хотел умирать… Мне стало очень жалко это пушистое, длинноухое существо, которое мы внезапно лишили жизни. Горячие слезы непрошено заструились по моим холодным щекам. Слезы словно лезвием отсекли безмятежное детство от суровой взрослой жизни, в которую я, по всей видимости, начал вступать.
Домой мы вернулись перед обедом. Наши трофеи пополнились несколькими небольшими куропатками. Родственники встретили нас радостными возгласами, как героев! Потом подошло время праздничного новогоднего застолья. Почти все яства, в том числе и пышный хлеб, были приготовлены бабушкой из своих продуктов. Это и овощи с огорода, и забитые накануне гуси и утки. Были яблочные и малиновые наливки, не говоря уж про компоты, варенье и разносолы — все исключительно домашнего приготовления. Блюда были ароматными, вкусными и удивительно аппетитными! Центр стола украшала огромная тыква с пшенной кашей и яблоками, запеченная в русской печи по уникальному бабушкиному рецепту! Я умудрился попробовать практически все, однако не притронулся к жареной зайчатине. Не хотел даже смотреть в сторону этого блюда — вспоминался предсмертный плач бедного зайчика.
В том году произошло много радостных событий, как в стране, так и в нашей семье. Их отмечали родственники, собравшись на торжество. Главное событие в стране — осенью того года в нашей стране впервые в мире был запущен искусственный спутник Земли. А главная местная новость — в наше село впервые провели электричество! До этого его жители коротали вечера при тусклом свете коптящих и неприятно пахнущих керосиновых ламп. Теперь же света в комнате было достаточно, даже с одной лампочкой под потолком. Здравицы и поздравления звучали далеко за полночь!
А вот что произошло несколько позже, перед самым Рождеством. Когда уже вечерело, дедушка вдруг надумал покатать меня по окрестностям. Даже бабушке об этом ничего не сообщил, просто сказал, что мы пошли прогуляться. Переговариваясь, мы не спеша шли по заснеженной улочке, но когда проходили мимо конюшни, дед внезапно спросил меня: «Хочешь покататься на лошадке?» Я обрадовался этому предложению и энергично закивал головой. Дед пошел в конюшню и вскоре вышел, но не один. С ним шел дядя Гриша и вел под уздцы лошадь. Обращаясь к дедушке, конюх приговаривал: «Что это ты, Федорыч, на ночь глядя, полихачить вздумал…» Дед отвечал: «Не рассуждай, Григорий, а запрягай скорее! Не волнуйся — потом отблагодарю, остограмлю!» Он достал из кармана тулупа начатую бутылку какого-то напитка и показал конюху. «Ну, это совсем другой коленкор! — обрадовался дядя Гриша — Только возвращайтесь скорее, пока горилка не замерзла!..». Дядя Гриша сноровисто запряг лошадь в большие деревянные сани. С дедушкой мы вольготно разместились в широких санях на мохнатой, теплой овчине. Ее дядя Гриша принес из конюшни. Дедушка щелкнул вожжами, и мы не просто поехали, а будто полетели по узкой дороге, разметая белоснежные сугробы. Мы сидели в санях так низко, что из-за сугробов я не видел, куда несемся! Судя по тому, что над головой мелькали стоящие в ряд деревья, а ветки искрились от инея — ехали мы по плотине. Неожиданно вспомнилось незнакомое слово «горилка». Я решил, что это детеныш гориллы и был весьма заинтригован. Иногда взрослые говорят не понятно и зачастую очень путано… Путь наш лежал вдоль железнодорожной насыпи, и порой мы мчались, накренившись на бок, а я хватался за тулуп деда, чтобы невзначай не вывалиться из виляющих саней. Дедушка, не обращая внимания на мои страхи, знай себе, все время понукал лошадь. За скрипом полозьев и их ровному шуршанию по снегу мы не сразу заметили нагнавший нас поезд. Сначала послышался отдаленный стук, потом он быстро перерос в металлическое грохотанье колес по рельсам. Лошадь, не видя паровоза, но напуганная нарастающим шумом, задергала головой. Когда паровоз поравнялся с нами, накрыв клубами дыма и пара, да при этом еще громко свистнул, то лошадь резко рванулась в сторону. На полном ходу сани выскочили из накатанной колеи, съехали полозьями на ледяной склон, высоко подпрыгнули и перевернулись! Земля и небо поменялась местами, а последнее, что я услышал — дедовский возглас: «Черт подери этот паровоз!!!»
Я очнулся, поразившись окружающим безмолвием. Лишь неподалеку слышалось какое-то похрустывание… Я был распластан на снегу, и он, облепивший мое лицо, быстро таял на лбу и на щеках. Попытался привстать, не получилось… Что-то перехватило горло, да так крепко, что трудно было дышать. Руками нащупал жесткую веревку, стал ее разматывать и понял, что это вожжи обвили мою шею. С трудом удалось размотать и сбросить с себя такую удавку. Я поднялся и увидел лошадь, неподвижно стоящую поотдаль. Она изредка перебирала копытами на хрустящем снегу и жевала охапку сена, выпавшую из саней. За лошадью лежали сани кверху полозьями со скрещенными оглоблями, что не позволяло лошади двигаться. Где же дедушка? В ответ раздалось кряхтение, доносившееся из-под перевернутых саней. В меру сил, мне пришлось вызволять деда из той мышеловки. А после мы уже вдвоем с ним перевернули и поставили в колею тяжеленные сани. Деда спасло то, что во время кувыркания саней овчинная подстилка накрыла ему голову, смягчив удар! Когда мы вернулись на перекошенных и скрипучих розвальнях (очень подходящее в данном случае слово!), дедушка, держась рукавицей за ушибленную голову, просил меня не рассказывать бабушке о нашем приключении. За молчание он пообещал купить мне самую большую шоколадку. Свое слово он сдержал, впрочем, я тоже. Молчал до сегодняшнего дня!
Запомнилось лето, которое я провел в деревне, так сказать, от звонка до звонка… То есть, от последнего звонка в седьмом классе и до первого в восьмом. То лето было вполне обычным. Привычным был деревенский уклад, изученный мною до мельчайших подробностей. Я хорошо знал, к примеру, где стоит и как работает старинная, однако вполне работоспособная швейная машина «Зингер» с ножным приводом.У бабушки с дедушкой она была, пожалуй, самым большим богатством и безусловным раритетом. Бабушка слыла большой искусницей в швейном и портновском деле! Впрочем, она была отличной хозяйкой и мастерицей во всем, что касалось в домашнего хозяйства. По сей день считаю — в стряпне и кулинарии к ней смогла приблизиться, разве что моя жена. Но ведь условия для ведения домашнего хозяйства тогда были не сравнимы с теперешними! Вода — из дальнего колодца, помои и отходы — в выгребную яму за сараем, стирка в корыте, приготовление пищи — на двух примусах и керосинке, стоящих в сенях. В свою очередь сами сени также служили и прихожей, и кладовкой. Даже в таких непростых условиях бабуся умудрялась готовить первые блюда и вторые, компоты и варенья. И еще много-много чего очень вкусного и аппетитного! Помнится, как-то мы ждали гостей, любивших гостить у бабушки полным семейным составом. Управляясь одновременно с тремя сковородами, бабушка, как иллюзионист, моментально жарила тончайшие, хрустящие блинчики и складывала их в стопки, успевая смазать каждый топленым маслом, используя гусиное перо! В течение нескольких десятков минут она возводила блинные горки высотой до полуметра! Это был супер-класс! Блинчики были настоящим объедением, а если еще со сметаной, сливками, вареньем, медом, и еще много с чем — не только пальчики, но и всю тарелку вылижешь! Однако в тех условиях хозяйство вести не только сложно, но и крайне опасно… Однажды я подходил к дому, а дверь вдруг распахнулась на всю ширь, и из нее вылетел огненный шар! Опасный объект стремительно пролетел над крыльцом и упал далеко в траве. Следом, непечатно ругаясь, выбежал дед с ведром в руке… за ним — бабушка, громко ахая и размахивая платком. Дед подбежал к «огнедышащей комете» и плеснул на нее водой из ведра. Огонь мигом превратился в густой пар и черный дым. Когда дым рассеялся, стала ясна причина ЧП — внезапно воспламенившийся примус. В тот дед обедал дома и вовремя пинком отправил примус в его первый и последний полет. Так находчивость и реакция дедушки спасли имущество от неминуемого пожара.
Возле дома дедушка вскопал небольшой участок земли и превратил его в огородик, ставший экспериментальной площадкой для разведения разнообразных, порою экзотических, овощей. Растения хорошо приживались и отлично плодоносили. Как-то при мне взвесили тыкву, которую я не смог обхватить двумя руками — весила она более сорока килограммов! В жаркие летние месяцы не просто было поливать даже такой небольшой участок. Каждый вечер приходилось много раз ходить к пруду за водой для полива. Однажды мне надоело бегать с ведрами туда-сюда и я проявил сообразительность. На новую идею меня подвигло то, что конюх оставил свою повозку с пустой бочкой у пруда. Я уговорил нескольких ребят-ровесников реализовать свою задумку. Мы набрали из пруда полную бочку воду и попытались везти повозку с бочкой к дедушкиному участку. Мы были совсем юные, потому бестолковые, и конечно не учли рельеф местности, а также вес телеги с грузом… Наверное, много чего еще не учли! Впятером впряглись в телегу, пытаясь ее тащить, но та даже с места не сдвинулась! Я пробежался по селу и для увеличения тяги привлек еще ребят. Пока занимался поисками, один мальчишка покинули нашу компанию. Схватились мы опять за телегу, уперлись что есть сил — она ни с места, только едва-едва колыхнулась! Боясь заработать грыжу, еще два «товарища» покинули нас. Оставшиеся почесали затылки и решили, что часть воды из бочки нужно слить. После этого мы смогли сдвинуть повозку и даже протащить метров двадцать… Потом еще воды отлили. Протащили еще метров пятьдесят — опять слили воду… Все уже сильно сомневались в моей затее. Но мне, видать, «вожжа под хвост попала» и, разозлившись, я крикнул: «Нетянуги! Бросаете начатое дело? Целым табуном не можете заменить всего одну лошадь! А ну быстро к телеге, мелочь пузатая! Раз, два — навалились!» Меня самого удивило, что моя решимость (а может злость?) на всех подействовала и подняла общий тонус. И мы слаженно покатили повозку дальше! Постепенно на нашем маршруте собирались зрители, в основном зрительницы — девочки. Одни нас подзадоривали, другие насмехались, но никто и не подумал хоть чем-то помочь!.. В общем, с грехом пополам, в мучениях довезли мы до огорода всего-то ведер тридцать воды. Можно сказать, все наши силы ушли на катание телеги…
Вымотались основательно, и тут кто-то предложил пойти искупаться «на камешки». Так мы называли место на пруду, чуть в стороне от поселка. Примечательно оно было тем, что находилось за небольшой рощей, рядом с посадками садовой малины. Там был небольшой родник, поэтому вода была прозрачной, дно пруда в этом месте было не илистое, а песчаное с мелкой галькой. Мы быстро дошли «до камешков», попутно лакомясь спелой, сочной малиной. На берегу лежало несколько валунов, на которые мы сложили свою одежду. Посторонних не было и, не долго думая, мы разделись догола — не хотелось возвращаться домой в мокрой одежде. С дикими криками попрыгали в воду и устроили шум и гвалт. Вдоволь поплескавшись, мы направились к берегу. Вдруг среди кустарника мелькнуло чье-то платье. Может девчонки подглядывали за нами?! Прикрыв ладонями причинные места, все вышли на берег, И тут обнаружили, что одежда наша пропала! Стало понятно, чьих рук дело — наверняка девчонки-проказницы забавляются! Не утащили они лишь Серегины трусы, которые тот снял перед купанием и положил под куст, шалуньи просто их не заметили. Парня в трусах мы направили для переговоров с «противником». Вернулся Серега не скоро, но зато принес нашу одежду, которую выторговал, пообещав купить девчонкам килограмм карамели и семь билетов в клуб на кинофильм «Унесенные ветром». «Так что, братва, придется нам скинуться и выполнить их требование, иначе бы “унесло ветром” все наши шмотки!» — резюмировал переговорщик. На том и порешили, но каждый серьезно задумался, где же на презенты деньги взять?
Если вспомнить народную мудрость «Человек полагает, а Бог располагает» и присовокупить незыблемое Правило бутерброда неизменно падающего маслом вниз, то мы вплотную подойдем к пониманию Всемирного закона Подлости. Вот вам наглядный пример. На следующий день после нашей многострадальной работы водовозами и после многодневной изнуряющей жары поднялся сильный ветер, резко посвежело. В тот день мы с Саней долго занимались уборкой конюшни. Так произошло потому, что Дядя Гриша пожаловался на нас директору питомника. Мол, некие молодчики самовольно захватили казенную повозку с бочкой и угнали (!) ее в неизвестном (!!) направлении, однако он, то есть бдительный Григорий, проявив недюжинную сноровку нашел похитителей, то есть нас, и незаконно захваченное общественное имущество. Дядя Гриша предложил директору в воспитательных целях направить «организаторов угона» на исправительные работы — в конюшню! Директор, хотя и понял уловку конюха, но все же пошел навстречу его праведному гневу. Вдвоем мы несколько часов старательно чистили конюшню от навоза, грузя его в тракторный прицеп, чтобы затем использовать его как удобрение. Надышались аммиаком до головной боли, но зато лучше познакомились с лошадками, стоящими в стойлах, и разговорились с дядей Гришей. Мы так хорошо побеседовали, что он, забыв недавнюю обиду, предложил покататься на лошади. Конюх вывел красивого черного жеребца, приладил ему на спину седло со стременами и взнуздал его. Первым предложил проехать мне, потому как Серега местный житель и уже не раз ездил верхом. Я в этом деле был новичком — раньше ездил всего пару раз и без седла. Используя стремя, я легко забрался в седло и почувствовал себя лихим кавалеристом. Я стал очень высоким и могучим, а под собою чувствовал живую стихию, которую необходимо укротить! Первый десяток шагов дядя Гриша шел рядом, держал коня за уздечку и что-то говорил ему в уткое, подвижное ухо. Мне послышалось, что конюх просит коня быть послушным новому седоку. Думаю, жеребец его понял — он коротко заржал и кивнул большой продолговатой головой, после чего Григорий отпустил уздечку и со словами «Ну, с Богом!» хлопнул коня ладонью по бархатистой шее, уйдя в сторону. Жеребец побежал рысью. Крепко зажав ногами круп коня, я чуть натянул поводья — конь притормозил, ослабил — он ускорился, показывая послушание моим командам. Чувство гордости оттого, что я свободно управляюсь с конем, переполняло, и мне захотелось, чтобы бравого всадника все смогли увидеть, да оценить мои уменье и сноровку. И я направил жеребца к нашему дому. Казалось, что я несусь вдоль улицы как настоящий кавалерист, хотя на самом деле конь осторожно семенил, оберегая легкого и столь неопытного седока. Только теперь я это понимаю. А тогда, проезжая мимо деревенских красавиц Наташки и Валюшки, я небрежно, но нарочито по-взрослому махнул им рукой, всем видом демонстрируя, что я еще и не такое смогу! Увы, а возможно и к счастью, показать свое ухарство перед бабушкой, а тем более перед дедом, бывшим кавалеристом, мне тогда не удалось. Откуда-то налетел сильный ветер и закружил вокруг меня — мы с конем попали в пылевое торнадо из мелких веток, щепок, камней и всякого мусора! Этот вихрь чуть не выбросил меня из седла (удержался только чудом!). К счастью, вихрь он сместился куда-то в сторону. Резко потемнело от низко нависшей плотной смоляной тучи, которую словно прокололи несколько серебристых молний, над головой раскатился гром. Конь дернулся и поджал уши к гриве… Хлынул теплый косой дождь! Пока я скакал до конюшни, дорога превратилась в сплошную трясину, молнии сверкали через каждые несколько секунд. Жуть, да и только! Издалека увидев меня, дядя Гриша распахнул ворота, и я верхом въехал в конюшню. Наконец-то я смог расслабиться, спрыгнуть с коня да перевести дух! Конюх повел моего коня в стойло. Я же остался в проеме ворот и смотрел на стену из дождя. Сквозь нее я с трудом просматривались стоящие напротив сменные орудия для тракторов. Эти приспособления интенсивно омывались ливнем. Внезапно ослепительная вспышка и страшный грохот заставили содрогнуться всем телом — молния ударила в металлический плуг! Его верхняя балка и лемех мгновенно стали ярко-красными и тут же раскалились добела! В стойлах заметались и заржали перепуганные лошади, а ко мне подбежал возбужденный конюх: «Ты… ты видел?!!» Пересохшими от страха губами я с трудом ответил ему: «В плуг… молния шарахнула!..»
Дождь прекратился также мгновенно, как и начался и пузатая туча лениво уползла к горизонту, а на малооблачном небе жизнеутверждающе засияло летнее солнце. Земля, обильно политая дождем, сильно парила. Умывшись, природа ожила и радостно зазеленела после продолжительной засухи. Мы с дядей Гришей подошли к плугу и с любопытством осмотрели его. Сверхмощная сварка намертво скрепила все детали орудия, которые крепились болтами, а сами болты расплавились и превратились в заклепки… Конюх, затянувшись «козьей ножкой», свернутой из газеты и заправленной махоркой, задумчиво произнес: «Да… теперь лемех на плуге без резака не поменять… Вот как высшие силы миром правят! Они (тут дядя Гриша назидательно указал в небо крючковатым пальцем, желтым от табака) нам свою силу показывают, чтобы мы шибко не зазнавались!..» Смачно выпустив облачко табачного дыма, Григорий ушел в конюшню, к своим подопечным. Я пошел босяком по теплой чавкающей грязи в сторону дома, желая поделиться с родственниками последними впечатлениями. У дома одиноко стояла повозка с почти пустой бочкой воды. Вчера столько труда было затрачено, чтобы ее притащить, а сегодня небеса разверзлись и миллионы бочек вылились на землю за считанные минуты!.. Ливень промочил дедушкин огородик так, что, возможно, до конца лета поливать не придется. Может конюх прав — не мы, а небесный хозяин всеми нами и каждым в отдельности управляет? Захотелось опровергнуть доморощенную философию Григория и стать хозяином своей уникальной, успешной судьбы… Тогда я, как все мои сверстники, верил в прекрасное коммунистическое завтра, и в то, что Человек — творец своей судьбы. В то время это казалось абсолютной истиной!
Бабушка встретила меня на пороге: «Родненький наш, промок весь до ниточки! Скорее умывайся и ноги мой, я воду согрела. И быстрее к столу — без тебя кушать не начинали!..» В доме витали аппетитные ароматы! Когда я в чистой, совершенно сухой одежде зашел на кухню, меня приветствовал дед: «Ну, герой, лихо ты под дождем на коне гарцевал! В цирке такого не видел! Садись, вон чего бабушка наготовила…» На столе стояло блюдо вареников с вишней и крынка парного молока. Когда мы приступили к еде, по репродуктору передавали сообщение ТАСС. Торжественным бархатным баритоном диктор сообщал о полете в космос молодого лейтенанта Германа Титова — второго человека на нашей планете, которому посчастливилось полететь в космос! Я навсегда запомнил этот день — 6 августа 1961 года. Следом за сообщением зазвучала бодрая песня, смысл которой состоял в том, что скоро на Марсе будут яблони цвести — и нам это не казалось фантастикой! В то время особенно чувствовалась мощь нашей необъятной Страны, а поставленные перед народом цели и задачи представлялись вполне реальными и достижимыми. В этом у меня не было никаких сомнений, и я больше верил диктору, чем конюху дяде Грише.
Родная деревня и то, что я там познал и обрел, стали неким фундаментом, а точнее, космодромом для моего успешного старта в неизведанное. Теперь я понимаю, что наша взрослая жизнь — всего лишь продолжение, а может, отражение нашего детства. Поэтому иногда так хочется погрузиться в сладкие воспоминания и слегка взгрустнуть, осознавая, что те далекие года, увы, неповторимы!
-
Возвращение домой из дальних мест всегда сопровождают трепетные чувства. Тимофей смотрел в иллюминатор заходящего на посадку самолета на знакомые поля и перелески, мечтал о встрече с родителями, друзьями, одноклассниками. Закончен первый институтский курс, сессия досрочно сдана, но студент решил устроить сюрприз родственникам, не сообщив, что придет пораньше. В эти каникулы еще предстоит съездить со стройотрядом в Уренгой. Лето расписано буквально по часам. Не обремененный в личном плане (даже подружку не завел — так учеба закабалила!), парень задумал провести каникулы на полную катушку! Самолет низко пролетел над стадом пасущихся в поле буренок, пробежал по поросшей травяной взлетно-посадочной полосе и затормозил у здания провинциального аэропорта, уснувшего в зарослях акаций и рябин. Через полчаса тряски на скрипучем «пазике» Тима въехал в город своего детства, встретивший гостя зноем и метелью тополиного пуха.
Поначалу родители очень удивились внезапному появлению сына, но вскоре пришли в себя — мама засуетилась на кухне и вскоре начала «метать» на стол всякую вкуснятину. Она словно задалась целью откормить за весь год этого, по словам отца, «истощавшего до безобразия бледного студентика». После королевского обеда перешли в гостиную, созвонились с родственниками, которые оперативно приехали повидать столичного гостя. Удобно расположившись на мягком диване за столиком, уставленном дарами родительского сада, Тимофей дал своим родичам подробное интервью. Поведал о студенческих делах, о напряженной жизни в мегаполисе и о столичных нравах… После старательно отвечал на многочисленные, порою заковыристые вопросы. Тетушек больше всего интересовало — не завел ли Тима подружку? Они солидарно высказали мнение, что избранница должна быть из хорошо обеспеченной, и обязательно — из интеллигентной семьи! Завершило встречу праздничное чаепитие с душистым чаем на травах, ароматным домашним вареньем и ватрушками. Ближе к вечеру Тимофей вырвался-таки из объятий семьи и вышел погулять в надежде встретить знакомых. Его надежды вскоре оправдались — навстречу попался Сергей — одноклассник, с которым они когда-то сидели за одной партой. Окончив школу, тот пытался поступить в Питерскую медакадемию, однако не прошел по конкурсу. Вернувшись домой, Серега обосновался в местном медучилище, но свою мечту не оставил и продолжал готовиться к повторному «штурму» академии. В свободное от подготовки время Сергей носился по городу на спортивном велосипеде, по его словам, «в поисках любовных утех».
Одноклассники обрадовались встрече, обнялись, хлопая друг друга по спине. Серега сообщил, что из числа знакомых «иногородцев» кроме Темы пока в городе никого не видел. Видимо, продолжают «зависать» на своих учебах. Тут он слегка задумался и воскликнул: «Тимка, сегодня же в горсаду дискотека! Сходим, заценим реальную обстановку?! Может, кто-то из наших подкатит…». Вскоре ребята уже входили в городской сад. Это был старый парк с высокими каштанами, липами, тенистыми аллеями из зарослей жасмина. Тима вспомнил, что зимой эти дорожки заливают водой и превращают в каток, детвора и молодежь постарше с удовольствием катаются здесь на коньках. На танцплощадке устанавливают и наряжают новогоднюю елку. В субботние и воскресные зимние вечера в этом саду из динамиков звучит музыка и мигает иллюминация. Это в какой-то мере заменяет летние дискотеки…
Ребята подошли к огромному колесу обозрения, рядом располагалась ярко освещенная танцплощадка, огороженная решетчатым забором, увитым побегами дикого винограда. Вход на танцпол был строго по билетам. На эстрадеракушке «разминался» местный вокальный ансамбль с амбициозным названием «XX век». Поначалу народа на танцплощадке почти не было, основная часть молодежи кучковалась за ограждением. Парни покуривали, поплевывали, делая вид, что танцы их мало волнуют. На самом деле они по-охотничьи присматривались, выбирая подходящую «дичь» и выжидая удобный момент для начала знакомства. Нарядные девчата, собравшись в небольшие стайки, весело щебетали между собой, изредка постреливая взглядами в «охотников». Серегу здесь знали многие — то те, то другие подходили и здоровались с ним. Он был завсегдатаем дискотек и умел «фильтровать базар». Вдруг он воскликнул: «А вон и Танюша идет!». Тима увидел двух симпатичных девушек, направляющихся по аллее к танцплощадке. Одна из них Тимофею была не знакома, а вот другую он признал, хоть и не сразу… Это была Таня Ушакова, одного с друзьями школьного выпуска, правда, учились она в параллельном классе. За прошедший год Танюша заметно похорошела — стройная, загорелая, в элегантном приталенном платье, подчеркивающем очаровательные девичьи формы! Ее светло-каштановые волосы украшал венчик нежнозолотистых кудрей. Проигнорировав приветствие Сергея, Таня сразу обратилась к Тимофею: «Здравствуй! Давно не виделись. О-о-очень по тебе соскучилась…». Последние слова она произнесла интимно и трогательно, как давняя близкая подруга! От таких слов у парня язык онемел, и в голове помутилось. Наверное, подобное чувствует кролик, загипнотизированный коброй… «Я тоже… рад тебя видеть … очень…» — смог выдавить из себя Тима голосом, который сам не узнал. Он удивился, что в школе никакого внимания не обращал на Таню. Она запомнилась ему как молчаливая и скромная девушка в форменном коричневом платье и в белом фартучке. А девушка, оказывается, помнит его! И вот теперь, глядя на эту очаровашку, Тимофей словно улетал в неземное пространство! Ему все же хватило ума купить пару билетов и войти с Таней на танцплощадку. Но там они даже не пытались танцевать — просто топтались на месте, взявшись за руки и не попадая в такт музыки. Даже в перерывах, когда ребята из ансамбля прекращали играть, странная пара продолжала имитировать танцевальные движения… Как глухари на току, они не замечали окружающих и ворковали друг с другом, совершенно забыв о времени. Лишь когда объявили о завершении программы и на танцплощадке выключили свет, Тима с Таней увидели над собой смолянисто-черное звездное небо с лукавой улыбкой прибывающей Луны. Казалось, они рассказали друг другу о себе все. Однако, им вовсе не хотелось расставаться!
Кавалер пошел провожать даму. Теперь он знал, что та мечтает поступить в медицинский институт, а пока учится в училище вместе с Сергеем и живет с родителями за рекой. Заречье имело дурную славу хулиганской окраины. Это нисколько не смутило Тиму — рядом с очаровательной девушкой он чувствовал себя благородным рыцарем! Влюбленные неторопливо шли по хорошо освещенной улице в сторону реки, ни на миг не прерывая общение. Тима обратил внимание спутницы на их тени в свете фонарей — они сливались в одну, символизируя нечто понятное для обоих! Дошли до старого бетонного моста через реку… Движения по нему в это позднее время уже не было, город угомонился и спал. Под мостом сонно журчала река. Узкой улочкой пошли вдоль невысокого берега. Утоптанный тротуар вскоре превратился в извилистую тропку. Чувствуя приближение чужака, во дворах домов злобно залаяли псы. Таня окликала собак, и те, заслышав ее голос, замолкали. Вскоре дошли до очередного едва мерцающего фонаря, там у калитки стояла невысокая женщина. «Здравствуйте! Вы что же, до первых петухов решили гулять?..» — мягко и доброжелательно спросила женщина. Улыбнувшись и не дожидаясь ответа, женщина пошла в дом. «Это мама… беспокоится… Да и тебе домой пора, наверное, родители тоже заждались…» — шепнула Таня, прильнув к парню. Молодые договорились о новой встрече и попрощались. Тима, словно окрыленный, полетел в обратном направлении, к дому. На бегу он вспоминал каждое мгновение сегодняшней встречи и наслаждался ночными запахами, продолжая отчетливо чувствовать восхитительный аромат Танюшиных волос, в котором сплелись свежесть разнотравья и благоуханье полевых цветов. Какое изумительное лето! Какой восхитительный вечер! Парень просто купался в сказочных впечатлениях Сего дня…
Тимофей вышел из темноты, почти подошел к мосту… Вдруг раздался стук копыт. Парень в недоумении остановился. На слабо освещенную площадку выскочили несколько подростков на лошадях без седел. Всадники заулюлюкали и устроили хоровод вокруг Тимофея.Некоторые наездники резко щелкали в воздухе кнутами и присвистывали. Городской парень был изрядно напуган. Всадники постепенно сужали круг, из которого выскочить было невозможно! Они проносились так близко, что Тима чувствовал горячее дыхание лошадей. Еще чуть-чуть, и животные, казалось, затопчут его! Из-под копыт поднялось плотное облако пыли. Тима растерялся, упал на колени и обхватил голову руками. Он слышал только хриплое фырканье лошадей и топот копыт. Неожиданно среди этого хаоса до Тимофея донесся пронзительный девичий крик: «А ну, черти, прочь отсюда! Это мой парень!!!» Лихие наездники прекратили куролесить и мгновенно ускакали в черную ночную бездну. Тима протер ладонями слезящиеся от пыли глаза и увидел перед собой Таню. «Миленький! С тобой все в порядке?!» — испуганно лепетала она, и, не дожидаясь ответа, осыпала его чумазое лицо поцелуями легкими и нежными! «Успокойся… я здесь, я рядом, я с тобой!» — повторяла Танюша, обнимая испуганного рыцаря».
По прошествии многих лет некая Татьяна зашла на страничку Тимофея в «Одноклассниках». Он задумался — кто же это может быть?.. Среди коллег по работе или знакомых женщин никаких Тань он припомнить не мог… Может быть это кто-то из бывших подруг по школе или институту? Неужели это та самая Танюша из Заречья? Но как она смогла его разыскать?! Впрочем, в век Интернета это не проблема… Не то, что в те давние времена, когда даже для получения обычного телефонного номера нужно было стоять в очереди десятки лет! И тут память увлекла этого, уже немолодого седовласого мужчину в безмятежную юность…
После того, как «бесшабашная конница» чуть было не растоптала окрыленного Тиму, Таня повела его к реке. На скрипучем деревянном помосте, окруженном цветущей осокой и кувшинками, парень приводил себя в порядок. Горстями черпал из реки воду и омывал от пыли лицо и руки. Потом он снял перепачканную рубашку, прополоскал, выжал, стряхнул. Таня стояла рядом и рассказывала ему, что после их расставания она вошла в дом и переоделась. Непонятное предчувствие заставило ее в легком халатике и домашних тапочках выйти на крыльцо. Где-то вдалеке она услышала шум и улюлюканье. «Почему-то сразу решила, что тебя надо спасать. Побежала на помощь! По дороге тапки слетели — да они все равно бежать мешали…». Тима взглянул на Таню и увидел в лунном свете прекрасную босоногую нимфу! Сказочное существо, прижав к груди свои ладошки, нежно смотрело на него большими радостными глазами. И как же это, внешне беззащитное создание смогло спасти его?!. Душевный порыв толкнул их в омут страстных объятий! Лишь тонкая ткань халатика разделяла их тела. Однако скромность и юная наивность не позволяли сделать ни одного лишнего или непристойного движения! Они замерли, крепко обнявшись, боясь пошевелиться и спугнуть это чудесное мгновение. Только месяц, словно любуясь ими, широко улыбался золотой подковой с высоты.
С криком первых петухов, в еще не просохшей рубашке Тима вернулся домой. Взволнованные родители устроили сыну хорошую взбучку, но тот перенес это стоически. «Понятно, чему теперь молодежь учат — родителям спать не давать!» — резюмировал отец и, недовольно бурча, ушел в спальню. Мать смягчилась и произнесла: «Какой ты еще молоденький!.. Иди на кухню, покушай блинчиков с молоком. И больше нас с отцом не пугай!». А дальше все закрутилось — теплые встречи с Танюшей, помощь по хозяйству своим и Таниным родителям, а затем отъезд… Поначалу казавшиеся длинными, каникулы пролетели как летний ветерок. И вот прощание с Танюшей на перроне вокзала… Затем был стройотряд в суровых приполярных краях. Потом годы учебы в институте, другие люди, и иные впечатления… Почта работала с перебоями, конверты с письмами от Тани приходили не регулярно или с большими задержками. Постепенно переписка с Танюшей превратилась в тонюсенький ручеек, который затем и вовсе иссяк…
Тимофей вошел на сайт «Одноклассники», и увидел новую фотографию. Стройная симпатичная девчушка рядом с пожилой полноватой женщиной. Сердце Тимы екнуло, с фотографии на него смотрела молоденькая Танечка Ушакова! Однако пояснение к фото внесло ясность: «Тима! Я здесь со своей старшей внучкой Настюшей». Поначалу Тимофей хотел ответить бывшей возлюбленной подробным отчетом о своей жизни, но быстро понял, что это вовсе не к чему, ведь всего произошедшего за долгие годы не перескажешь. Здание его личной жизни в основном достроено, менять что-то уже поздно.
После длительных размышлений в ответном письме Тимофей отважился написать единственную строчку: «Танюша, спасибо за весточку! У меня все хорошо, чего и тебе желаю! Студент Тима».
-
Старшекурсник Александр лег спать слишком поздно, или лучше сказать, — под утро. Сладкая нега тут же сомкнула глаза. Причиной нарушения стабильного режима сна и бодрствования был грядущий фестиваль художественного творчества. До мероприятия, посвященного юбилею вуза, оставалось всего-ничего, и подготовка шла к завершению. Она проходила в общежитии посменно и практически круглосуточно. Днем Саша ходил на учебу, а по ночам, как член редколлегии факультетской стенгазеты, занимался оформлением юбилейного выпуска. Материала было столько, что полотно газеты приходилось склеивать из листов ватмана самого большого формата. Красный уголок был заставлен банками с краской, рулонами бумаги, стульями, столиками и прочим скрабом для безостановочной работы. Широкие подоконники также использовались для работы. Тут и там кучковались члены редколлегии, непрерывно корректируя основную канву газеты и ее отдельные сюжетные линии. Готовили эскизные наброски, писали и редактировали статьи. Все напоминало штаб в Смольном перед штурмом Зимнего. На входной двери висел цветной плакат с изображением увесистого кулака и строгим предупреждением для посторонних: «КОЛИ ЖИЗНЬ ДОРОГА, НЕ СУВАЙ СЮДА НОГА!». Ниже красным фломастером для вовсе непонятливых было приписано: «НОС — ТОЖЕ НОГА!». Но, по правде сказать, в самом Красном уголке обоняние прежде всего следовало беречь от густого табачного дыма. Накурено было жутко! Больше других от этого страдал высокий, кучерявый очкарик — литературный редактор Валера Сливкин. После неоднократных дружеских увещеваний и, увы, бесполезных уговоров прекратить травить атмосферу, Валера перешел к активным методам борьбы со «смогом». Подобно былинному герою он вооружился мечем-кладенцом. Конечно не сказочным, однако не менее острым и опасным предметом — длинными ножницами для резки ватмана. «Генераторы дыма» ужасались, когда у них под носом неожиданно и громко клацали острейшие лезвия, напрочь отсекая дымящую сигарету по самый фильтр! Так Валерий начал борьбу с порочной зависимостью. Надо сказать, этот трюк мог нанести здоровью курильщика вред не меньший, чем десяток пачек сигарет! Уникальный эксперимент главреда принес-таки результат. После тринадцати сигарет, отсеченных по самые губы, заядлые курильщики сами отказались от пагубной привычки, перестав смолить!.. Правда, лишь в помещении редколлегии.
Поспать Шуре удалось менее часа, его разбудили шум и суета возле кровати. С великим трудом разлепил он свои сонные очи. Недовольно бурча, просыпались и соседи по комнате. Тем временем, сосредоточенные молчаливые люди в спецовках заносили в комнату сценический реквизит и устанавливали стойки для осветительных приборов. Когда на треноге установили профессиональную видеокамеру, в комнату влетел факультетский культорг по фамилии Дуда. Решительным жестом он взялся одной рукой за отворот жилета, а другую как Ленин, вскинул вверх, требуя внимания. Остатки сна у всех как рукой сняло. Дуда пояснил, что к фестивалю будет снят короткометражный фильм о студенческой жизни, и с данной минуты все присутствующие становятся актерами кино! Дуда и его брат-близнец Женя имели в студенческой среде непререкаемый авторитет. Активность, сноровка и лидерские способности позволяли им заниматься организацией всех культурных мероприятий факультета. Так было и в этот раз — весь креатив шел исключительно от братьев. Близнецы одевались в одном стиле, но для отличия носили разноцветные жилеты. Один Дуда ходил в желтой жилетке с ярко-красной буквой «М», что значило — Миша. На Жене была красная жилетка с желтой буквой «Ж» (Женя). Бывало, они сдавали экзамены друг за друга, поменявшись жилетами. Обнаружить подмену, а тем более доказать ее было абсолютно невозможно. Братья принялись снимать эпизод о незаконных мигрантах, нелегально ночующих в общежитии. Лежащие в кроватях студенты изображали спящих, и тут в комнату с матрасами наперевес вбежали настоящие «нацмены» (Дуды наняли их за символическую плату в ближайшей рабочей общаге). Они привычно раскатали между кроватями матрасы и улеглись.В комнате запахло восточным базаром с подпорченными овощами и фруктами. Одному из «мигрантов» места не хватило, и он попытался притулиться на Сашкину постель. Тот недовольно взбрыкнул, но Миша тут же рявкнул в рупор: «Лежать смирно!» Сашок покорно затих, как и все остальные. Было слышно лишь слабое жужжание камеры. Через минуту дверь распахнулась. В дверном проеме из освещенного коридора возникла фигура, которая голосом Жени Дуды прокричала: «Сматывайтесь, комендант идет!» Азиаты дружно вскочили и, скатав матрасы, растворились в коридоре. Сценка заселения-выселения снималась несколько раз, и Шура окончательно понял, что выспаться до премьеры ему не удастся.
В следующем эпизоде Миша скомандовал основной части массовки выйти из комнаты, попросив актеров прилично одеться («Как на свадьбу!»). Оставил лишь нескольких ребят, чтоб те забаррикадировали кроватями входную дверь изнутри. Снаружи на дверь прикрепили табличку «СТУДСОВЕТ», а ниже объявление: «Билетов на Фестиваль НЕТ, и НЕ будет!». Миша пересказал артистам снимаемый эпизод картины. Его суть состояла в том, что билетов на фестиваль всем не хватило, и потому возмущенные безбилетники пытаются пробиться в «студсовет», дабы во что бы то не стало заполучить вожделенные контрмарки. Группа наспех одетых, полусонных и нечесанных студентов, зевая, топталась у двери. За нею были не билеты, но долгожданные кровати. Саша вяло трепался на малозначимые темы с Серегой, а тот, видно с недосыпа, прихватил из комнаты увесистый портфель с книгами и конспектами. Команда «Мотор, начали!» застала статистов врасплох и съемочная группа пришла в броуновское движение. Что следовало делать — каждый понимал по-своему. Одни первыми рванулись штурмовать дверь. Другие со всей дури навалилась на этот «авангард». Более всего поражал выпад Сергея. Вместо участия в штурме, он повернулся к Сашке, и, одной рукой прижимая к себе портфель, другой пятерней яростно вцепился в его лицо. Да так сильно, что пальцами сгреб кожу приятеля к носу, словно пытался сорвать с того маску! От неожиданности Санька оторопело застыл на месте, как истукан острова Пасха. От увечий спасло лишь то, что под бойкую фонограмму откуда ни возьмись выбежал резерв театральной труппы. Бодрячки со спортивным энтузиазмом рванулись к заветной двери, разделив двух «сиамских близнецов» словно клином. Сашка чудом вырвался из цепкой лапы своего сценического партнера, тут же оказавшись в центре давки. Зажатый гудящей толпой, он закрыл лицо ладонями и думал лишь о том, как выбраться без потерь. Вдруг голова Шурика приняла на себя тяжеленный удар! Ударным инструментом служил увесистый Серегин портфель. Ужаснее всего было то, что этот гад бил наотмашь и именно той стороной портфеля, на которой блестели хромированные замки! Удары портфелем следовали один за другим. Страдальцу показалось, что наступил его смертный час! Но тут, вопреки сценарию, оборона «студсовета» не выдержала натиска, кровати разъехались, и разнузданная толпа ввалилась в помещение. Прозвучала команда: «Стоп, снято!». Братья «МЖ» остались довольны отснятым материалом, новых дублей не потребовалось… Массовка еще долго не могла угомониться, многие уже мечтали о новых ролях, а возможно даже и об «Оскарах». Однако, Михаил Дуда объявил отбой и пригласил труппу на фестивальную премьеру.
На пути к постели Шурику попался взъерошенный Серега. Он еще не отошел от суматошной съемки. Взгляд его отрешенно блуждал, а к груди он прижимал истрепанный портфель. «Что с тобой?! Чуть мне нос не оторвал, да еще своим портфелем чуть не убил!» — ругнулся Сашка. Оппонент парировал: «Это же кино — нужно работать с полной отдачей и без дублеров! Чудак, на съемках надо раскрываться по полной, без всякой халявы!» И «артист» важно продефилировал мимо. Он явно рассчитывал на признание киношных авторитетов и на дифирамбы в свой адрес от кинокритиков… Шура рассеянно глянул вослед новоявленному «гению кино», и повертел указательным пальцем у своего виска. Тем же самым пальцем он пощупал шишку, набитую на темечке, после чего осторожно погладил свой припухший нос. Полседьмого утра Александр добрался-таки до постели и отключился. И вот, снится ему жуткий сон: над ним в неестественной позе с ужасной гримасой навис редактор Сливкин, свирепо сверкающий линзами очков и щелкающий лезвиями ножниц. При этом он жутко шипел: «На кой ляд тебе нос?! Он мешает в работе над газетой! Чик-чик — и твой фэйс станет ровным, без излишеств!! Приступаю к корректированию образа киногероя!!!»
Студент проснулся в холодном поту, и действительно увидел склонившегося над собой Валеру… Тот удивленно шептал: «Чего ты дергаешься и одеяло на голову тянешь? А нос у тебя какой-то бордовый, будто дверью прищемили… Хорош дрыхнуть — пора газету верстать!». Очумев от бессонной ночи и тягучей головной боли, Саня вяло засобирался на очередное «боевое дежурство»… И кошмар этот длился почти неделю!
Наконец настал день открытия большого студенческого Фестиваля! Ранним утром в актовом зале главного институтского корпуса царила праздничная феерия! Стены были разукрашены плакатами и лозунгами, а на сцене устанавливали декорации и настраивали музыкальную аппаратуру. Над сценой был развернут транспарант: «НАКАТИЛ ДЕВЯТЫЙ ВАЛ — ФЕСТИВАЛЬ НАШ СТАРТОВАЛ!». Участники возились с реквизитом и аппаратурой, пробовали микрофоны и голосовые связки. Огромный зал был полон звуковой реверберацией. Тем временем редколлегия стенгазеты размещала в институтском коридоре продукт своего творческого штурма — склеенный из многочисленных кусков праздничный номер стенгазеты общей длиной более 50-ти метров!
Размещению этого «монстра» мешали двери аудиторий, и потому часть из них временно закрыли на ключ. Это мало помогло — длинное полотнище пришлось крепить «змейкой» к колоннам в вестибюле. Развешивать газету помогали свободные студенты, не занятые в фестивальном шоу. Они часто отвлекались, просматривая рисунки и газетные рубрики. Порой раздавались взрывы хохота — студенты узнавали знакомых персонажей и забавные ситуации… Реакция первых читателей необычайно радовала бойцов редколлегии, значительно повышая их самооценку. Мастеров пера и кисти грело чувство, что бессонные ночи были потрачены не даром!
Фестиваль реально стартовал. В зале был полный аншлаг! Сидячих мест катастрофически не хватало — зрители толпились в проходах. В первом ряду восседал Александр и другие члены редколлегии. Начался фестиваль с показа недавно снятого фильма, который получился на удивленье бойким и эксцентричным. Аплодисменты зрителей звучали почти непрерывно! Самый мощный взрыв эмоций вызвала сцена у двери «студсовета», и особенно многократно повторяемый экспромт Сергея с его чудопортфелем. Все без исключения покатывались со смеху, когда Серега носился вдоль толпы и нещадно молотил своим «оружием» по макушкам однокурсников! Этот сюжет был очень удачно озвучен чавкающими звуками сваезабивной машины, старательно записанными на соседней стройке. Затем начался гала-концерт студенческой самодеятельности.
Сценические образы, ритмы и музыкальные стили чередовались в соответствии с со сценарием. Ближе к завершению представления Сашкины мозги стали незаметно делать сбой. Сказывались бессонные ночи. Сцену залил яркий солнечный свет, и Саня непроизвольно зажмурился… Когда он приоткрыл глаза, то увидел чудо! Сцена преобразилась в знойный пляж, и вокруг него росли экзотические пальмы, увешанные гроздями бананов. Плескалось ласковое изумрудное море. Как такое умудрились сотворить на сцене?! Но более всего Александра удивило то, что он перестал ощущать присутствие зрителей… Это, впрочем, только обрадовало. Он сидел в шезлонге в тени пальм! По горячему песку двигалась тележка со сверхсовременной кинокамерой, рядом сидел оператор… Надо же, — Валера Сливкин! Тот небрежно достал из расписной коробки толстую сигару и произнес: «Здесь не Красный уголок — можно выпустить дымок!» Длинными ножницами Валерка обрезал кончик сигары и взял ее в рот. Другой конец сигары он зажег сверкающей в солнечных лучах зажигалкой. Надо отметит — Сливкину сигара очень шла! Блаженно затянувшись, Валера произнес: «Готов, можно начинать!». Сашка скомандовал: «Дубль первый! Мотор, начали!». Камера застрекотала и Валера прильнул глазом к окуляру.
Зазвучала зажигательная латиноамериканская музыка. Из-за пальм явились стройные девушки-мулатки в купальниках из листьев с роскошными волосами, куда были вплетены живые розы. Из моря выскочили два совершенно одинаковых парня в белоснежной матросской форме. Не узнать их было невозможно — братья Дуды! Они лихо выкидывали коленца в стиле «Эх, яблочко!».
Недовольный несогласованным поворотом сюжета, Александр глянул в сторону оператора, чтобы дать команду прекратить съемку танцевального балагана, но возле кинокамеры никого не оказалось. Валерка исчез! Саша не успел удивиться пропаже партнера, как тот выскочил изза пальмы. Сливкин блистал в облегающем серебристом комбинезоне с изображением золотистых ножниц, лезвия которых были направлены по штанинам вниз. Трое парней и «шоколадные туземки» в бешеном темпе закружили по пляжу. Из-под их ног фейерверком летел сверкающий под солнцем кварцевый песок. Этот танец продолжался, пока все танцоры не попадали в изнеможении. Шура скомандовал: «Стоп, снято!». Потирая руки, он встал с шезлонга и, преисполненный важностью, вразвалочку побрел к морю. Клип явно удался, и пусть теперь эти салаги — Мишка с Женькой — учатся у нас, как надо кино варганить!..
Но до моря Шурик не дошел. Сцена неожиданно приняла обыденные очертания и наполнение! Море как бы испарилось, а пляж с пальмами куда-то исчез! Шурик снова сидел среди зрителей, силясь понять произошедшее с ним. Однокашники, как ни в чем не бывало, сидели рядом, не отводя взгляда от сцены. Тем временем, на сцену вышли с гитарами рокеры и запели песню «Шоу должно продолжаться!». Чувство причастности к большому празднику всех наполнило ликованием. В едином порыве студенты повскакивали со своих мест, подняли руки над головами, аплодируя артистам, творившим чудо на сцене. Аплодисменты звучали и в честь родной альма-матер! Не договариваясь, каждый положил руки друг другу на плечи, и все закачались в такт музыке, непроизвольно символизируя крепкое студенческое братство…
Сказать, что с той поры пролетело множество дней и ночей, будет не совсем точно, — промчались десятки лет и зим! В один из весенних вечеров, наполненных ароматами цветущих сирени и яблони, в квартире генерального директора крупной инновационной компании Александра Викторовича затрезвонил мобильный телефон. Судя по мелодии звонка — вступлению к песне «Мы — чемпионы!», — звонил кто-то из бывших однокурсников. Александр взял трубку и услышал знакомую, вкрадчивую интонацию… Да это же Валерка! Пардон, — он теперь заслуженный человек, профессор и заведующий одной из профильных кафедр института, ставшего стартовой площадкой в профессию для многих поколений парней и девчат, — Валерий Михайлович Сливкин! «Санек, привет! Не забыл, что скоро юбилей нашего выпуска?!» — пробасил голос в трубке. В ответ Саша пошутил: «Привет, конечно помню! Ты хочешь предложить собраться по этому поводу и… выпустить стометровую стенгазету?!». — «Гораздо проще, — парировал Валера, — Будем издавать книгу о нас. Ведь нам есть о чем вспомнить! Жду твоих личных воспоминаний!». В голосе Валерия послышались металлические нотки главного редактора, и разговор был окончен. «А почему бы не тряхнуть стариной, и не вспомнить нашу шальную молодость? — подумал Александр. — Будут вам воспоминания!..» Так был написан этот рассказ.
Сказать откровенно, слегка взгрустнулось по давно ушедшей юности! Впрочем, нечего нюни распускать! Впереди — встреча всей нашей студенческой братии. Встреча с теми, кто отлично помнит далекие студенческие годы, и особенно — наш «девятый вал»!
-
Ранняя электричка была заполнена на четверть. Я прилетел из командировки ночным рейсом. Путь домой займет еще пару часов… Хотелось подремать, так что спокойная обстановка меня вполне устраивала. Уже объявили отправление, и тут в вагон ввалилась шумная компания молодых людей в походной одежде с огромными рюкзаками. Молодежь принялась раскладывать свои вещи и кучковаться, невольно тесня других пассажиров. Молодая компания в основном состояла из парней. Лишь несколько девчат выделились отдельной стайкой и завели свои разговоры. Ко мне подсел русоволосый крепыш в штормовке и брезентовых штанах. Солдатские берцы парня были начищены до зеркального блеска. Свой, пожалуй, самый объемный рюкзак этот парень положил на противоположную скамью, а сверху пристроил гитару в чехле. Судя по всему, вошедшие ребята были студентами-старшекурсниками, а их лидером — мой сосед-здоровяк. Он распоряжался и давал указания, как лучше размещаться в вагоне. Наконец, молодежь угомонилась, а я достал утренние газеты, купленные на вокзале. Сосед вынул из рюкзачного кармана пухлый блокнот и стал его перелистывать. Краем глаза я увидел там какие-то тексты. Парень расчехлил гитару и занялся ее настройкой. Увидев это, одна из девушек спросила: «Вань, споем?» Тот утвердительно кивнул. Студенты подсели ближе к музыканту. Иван низким баритоном с очаровательной хрипотцой запел: «Парня в горы возьми, рискни, не бросай одного его…». Затем звучали еще песни Высоцкого и других бардов. Ваня пел так душевно, что трудно было остаться равнодушным. Никто из пассажиров не пытался остановить незапланированный концерт. Признаюсь, что тоже заслушался. Один из студентов обратился к исполнителю: «Давай споем нашу взводную!» — «Ладно, только вместе!» — ответил Иван, и ребята запели:
Солдатушки, браво ребятушки, кто же ваши сестры?
Наши сестры — сабли востры, вот кто наши сестры!
Девчата подхватили:
Солдатушки, браво ребятушки, кто же ваши жены?
Наши жены — пушки заряжены, вот кто наши жены!..
Видимо, специально для девушек, пели и лирические песни. Трогательное звучание песен под монотонный стук колес потихоньку усыпляло меня и перед тем, как окончательно заснуть, я положил стопку газет на скамью между собой и певцом…
Очнулся от полушутливого командирского возгласа: «Взвод, подъем! С вещами на выход!» Электричка остановилась на небольшой станции в перелеске. Походники, быстро подхватили рюкзаки и покинули вагон. В нем стало непривычно тихо. Я поднял стопку своих газет и неожиданно обнаружил под ними блокнот Ивана. На титульном листе была нарисована пятиконечная звезда, а чуть ниже написано: Командир взвода Иван Лосев. В начале блокнота я увидел тексты песен, а далее — дневниковые записи. Я так ими увлекся, что едва не проехал свою станцию.
После я предпринимал попытки отыскать автора, но, увы, — безрезультатно. Созванивался с деканатами высших учебных заведений, обращался к начальникам вокзалов тех городов, между которыми курсирует та электричка. И вот, почти через год поисков решился опубликовать дневник, полагая, что кто-нибудь отзовется… Перед вами в сокращенном виде (опущены некоторые несущественные подробности) дневник Ивана Лосева. Почитаем его вместе.
День первый. Зима в этом году, похоже, не желает уходить, а вот учеба на военной кафедре близка к завершению. Теоретический курс закончился, да и на плацу нас муштровали жестко. «Калаш» разбираю-собираю за 30 секунд. Осталось пройти полуторамесячные сборы. Всего-то ничего, и мы — офицеры! Даже не верится. Чтобы лучше сохранились в памяти эти славные деньки, решил вести собственный дневник. На последнем теоретическом занятии майор Мальтов объявил о порядке отъезда на военные сборы, выделив с какой-то зловещей интонацией слова — «лагерь точно покажет, кто из вас воин, а кто — хрен собачий!». Несколько раз акцентировал, что проверка наших физических и психологических качеств будет основательной, и те, кто в себе не уверен, пусть сразу пишут рапорт на освобождение от сборов, чтобы потом «не лить слезы крокодильи». Вообще, этот самый майор — тот еще гусь! Меж собой мы его так и зовем — Гусь, потому что при небольшом росте и сухой комплекции у него весьма приплюснутый, вытянутый нос, словно гусиный клюв. Еще про него среди нас ходит то ли байка, то ли быль, якобы раньше он служил в одной из ракетных дивизий и дослужился аж до подполковника. И вот однажды на боевом дежурстве с ним приключилась история. Во время дежурства нужно было безвылазно находиться «на точке» — в бункере с пультом управления пуском баллистических ракет. На «точке» все предусмотрено, как положено, кроме… сортира. Он находился на улице и представлял собой бетонное сооружение с отверстиями в полу. Выгребная яма снизу была рассчитана на многие годы службы ракетного дивизиона. Как-то подполковника «приспичило», и он побежал в сортир, на ходу расстегивая портупею. Только присел он над «очком», как вдруг услышал, что нечто увесистое плюхнулось под ним. Сначала офицер не понял, что произошло, а когда «врубился», то хоть стреляйся! Не тут-то было, не из чего стреляться! Короче говоря, с ремня портупеи в черную бездну соскользнула кобура с табельным пистолетом! Сколько потом Мальтов, облачившись в защитный костюм с противогазом, ни пытался, так и не нашел оружие. В наказание, старшего офицера разжаловали в лейтенанты, после чего отправили на военную кафедру нашего института, где он сумел-таки дослужиться до майора…
День третий. Прошли сутки, как мы «едем на войну» (шутка). Наш поезд, пожалуй, самый медленный из всех существующих. В нашем вагоне в прошлом, вероятно, возили каторжан! Из постельных принадлежностей есть лишь грязные матрасы. Но это так не важно — проводник, он же кочегар, угля не жалеет, так что спим раздетыми почти догола. Стесняться особо не приходится — в вагоне чисто мужская компания. Хуже то, что спальных мест не хватает. Даже с учетом самых верхних, багажных полок. Поэтому приходится спать по графику, сменяя друг друга на полках. Постепенно каждый начинает раскрывать свое истинное нутро, порой с неожиданной стороны. Один парень чуть не подрался с проводником из-за того, что тот не хотел открывать туалет, расположенный возле служебного купе и в единственный нужник образовалась очередь.
Атмосфера демонстративного безделья все больше овладевает нами. Непристойные шутки и анекдоты стали нормой. Сопровождают нас майор Мальтов и подполковник Герасимов. Они едут в купейном вагоне, не знаем точно в каком. За время поездки командиры побывали у нас лишь по разу. Герасимов, в отличие от Мальтова, — классный мужик! Он провел среди нас больше часа, и сказал, что едем мы в Псковскую область, где нас будут учить практическому военному искусству, и что кормить будут «на убой». Говорил, что мы оздоровимся, окрепнем и по возвращении очаруем девушек мужественными торсами. Да-а-а, глядя на бледные лица ребят, не отличающихся атлетическим телосложением, трудно в это поверить! Мальтов же во время посещения был всем и вся недоволен. Некоторым сделал нагоняй за неприличный вид и крепкие словечки, и через десять минут ушел насупленный со словами: «Воздух здесь тяжелый, хоть топор вешай!». От чего воздуху быть легким, если в обед кормили гороховым супом, салом и макаронами с хлебными котлетами?
День пятый. Утром прибыли в пункт назначения — городок Остров. Странно — никакого водоема, а тем более острова, поблизости нет… На перроне майор построил нас и сделал перекличку, после чего передал командование местному военному. Тот строевым шагом прошел перед нами, четко повернул через левое плечо и зычным голосом представился: «Прапоршик Карпэнко! Здравствуйтэ, товарыши курсанты!». Было что-то трогательное, почти семейное в этом приветствии, поэтому мы расслаблено и как-то в разнобой прокричали в ответ: «Здравия желаем, товарищ прапорщик!» «Теперь я — ваш батько и мамка в одном флаконе. Напра-во! В казарму шагом марш!» — приказал тот. Нестройной колонной мы с личными вещами двинулись к неказистому строению. Весь день обустраивали свой быт, изучали среду обитания и выданную нам экипировку. Прапорщик руководил нашими действиями, успевая тут же их комментировать. Когда мы несли матрасы со склада в казарму, то для удобства держали их на голове. Карпенко командовал: «Отставить! Снять матрасы с головы! Здесь вам не санатория!» Во время примерки обмундирования (еще послевоенного образца?!) из стратегического резерва, обратились к прапорщику, мол, нельзя ли выдать что-то посовременнее? В ответ вояка отрезал: «Не болтать ерундой! Командованию лучше видать, кому старье выдавать!» Выдали кирзовые сапоги с портянками. Такой обувки никто из нас отродясь не видывал, однако пришлось и ее осваивать в ракетно-космический век!
День шестой. Совершенно не ощутил, как прошла первая ночь в казарме. Будто и не было ее! Только приклонил голову к подушке… уже побудка! На одевание и построение взводу дается всего минута. Этого времени, конечно же, никому не хватило. В казарме царила сутолока и неразбериха, сопровождаемые отрывистыми командами Карпенко. Его голос назойливо доносится и разных уголков огромного казарменного помещения, заставленного металлическими двухярусными койками и двойными тумбочками. Через несколько минут возни растрепанные, полусонные, мы худо-бедно построились, и началась перекличка. Двое не отозвались! Оказалось, они скоропостижно убыли в туалет, откуда их и конвоировал прапорщик. Прибывший майор Мальтов назначил командиров отделений и взводного, а также объявил распорядок сегодняшнего дня. Командиром нашего отделения стал Андрей Кутиков, двух других — Мурат Багиров и Леша Метлов. Им присвоили звания сержантов. Командиром взвода был назначен Валера Небродов, с присвоением звания старший сержант. Было не понятно, из чего исходили командиры, назначив именно этих ребят, ведь никто из них в армии раньше не служил?.. После подполковник Герасимов объяснил, что командиров выбрали из числа курсантов, чьи отцы были офицерами.
После приведения себя в порядок приступили к заправке постелей. Это особый вид искусства! Все грани постели должны быть идеально ровными, а угловые ребра абсолютно прямыми! Карпенко показал нам мастер-класс, превратив за несколько минут скомканную постель в наглядное пособие, — на идеально ровной, словно отшлифованной поверхности постели возвышалась геометрически правильная пирамида — подушка. Мы же за два десятка минут смогли создать из своих кроватей лишь подобие болотистой местности с кочками и канавками. Прапорщик посмотрел на это безобразие, и сказал, что тот, кто не научится заправлять постель, завтра получит по наряду вне очереди — на кухне будет «картоху чистить, да помои выливать»! Затем новоиспеченные командиры повели нас на плац делать зарядку. Конец февраля, мороз! Ветер прошивает насквозь, а мы в шапках-ушанках и послевоенных гимнастерках, обутые в тяжеленные сапоги, натянутые на неумело накрученные портянки. Основной комплекс упражнений нам показал прапорщик. Дальше вести зарядку он поручил Небродову. Мы делали наклоны, приседания, повороты и другие упражнения в течение двадцати минут, но окончательно прогрелись лишь после километровой пробежки. В казарму вернулись в приподнятом настроении, у всех разыгрался аппетит.
Завтрак — наваристая гречневая каша и чай вприкуску с толстым куском хлеба и тонкими слоями масла и сыра, показался необычайно вкусным! Жаль, добавки не положено, да и время ограничено. Затем начались теория и практика, в учебной части и на плацу. Занятия продолжались до вечера, с перерывом на обед. И повсюду нас сопровождал «батька родной» — прапорщик Карпенко. Вот всего лишь несколько фраз и реплик этого славного хохла — то, что удалось сегодня запомнить:
Прекратить юмором шутить и шутками морить!
Курсант — образец для подражания, а до блеска начищенная пряжка на ремне — зеркало его души.
Тише едешь — дольше спишь.
Не плюй в колодец — вылетит, не поймаешь!
Курсант, думай лишь о службе, — об остальном думают твои командиры.
Я научу любить Родину — мать вашу!..
Удивительно, что прапорщик обладает неистощимым запасом оригинальных высказываний. И никогда не повторяется!
День одиннадцатый. С утра все идет штатно, по заведенному распорядку. После учебы, ближе к вечеру, выделено время для самоподготовки и личных дел. Как сказал Карпенко, в это время «делай, что хошь, только устав не трожь», т. е. занимайся, чем хочешь, но устав не нарушай! Кто-то пишет письма, кто-то стирает, кто-то подгоняет обмундирование или гуталинит «кирзачи», а кто-то лечит мозоли на руках (от гимнастических снарядов) или ногах (от сползающих в сапоги портянок). Есть и те, кто с тупой настойчивостью расправляют и заправляют свою постель — им до чертиков надоели наряды по кухне! Урывками каждый обращается к тексту воинской присяги, которую необходимо выучить наизусть. А я вот отвлекаюсь на свой дневник. Событий так много, что не понятно, с чего лучше начинать… В целом, мы уже освоились с армейской жизнью, и я даже стал получать от этого удовольствие. Порой среди нас возникают и конфликтные ситуации. Слава Богу, пока обходимся «без дуэлей». Утро начинается в 6:30 с команды «Подъем!» «Пилот» (тот, кто на верхней койке) должен сосчитать до десяти (за это время «танкист», его кровать снизу, должен встать и отскочить в сторону) и, не глядя, прыгать вниз. Если «танкист» замешкается, «пилот» приземляется ему на шею. В этом случае «танкисту» нечего обижаться: «Не стой под стрелой»! Затем построение, перекличка, утренняя зарядка, обучение, обед, политзанятия, строевая, хозработы, дежурства, ужин, самоподготовка, вечернее личное время (один час). В 22 часа вечерние процедуры, а в 22:30 отбой. Но и в такой однообразной круговерти частенько возникают замечательные моменты. Приведу примеры. В соседнем взводе, который размещен в этой же казарме, служат студенты другого института. Среди них есть два приятеля — Данил и Кирилл. Первый — двухметровый детина с длинными конечностями, мешающими координации движений, особенно в строю. Второй — среднего роста, однако слишком толстый, можно сказать жирный, носит одежду 66 размера и обувь 50-го! Ни на того, ни на другого пока что не смогли подобрать подходящего обмундирования. Одеты они, как партизаны, в какие-то переделанные шинели со вставками из другого материала и в огромных, «убитых» кроссовках грязно-синего цвета. Чтобы не нарушать строй, Данила и Кирилла ставят замыкающими. Наблюдать за ними со стороны — уморительное зрелище!
Еще один момент. После обеда по расписанию обычно проходит занятие, которое мы прозвали «сончас». На самом деле — это занятие по идеологической подготовке. Оно проводится в небольшой аудитории, курсанты рассаживаются на стулья. Спереди возвышается трибуна. Два взвода едва вмещаются в тесную комнату и, не снимая шинелей, скрипят древними стульями. Как не сопротивляешься, но с полным желудком под монотонную «молитву» об идеологической борьбе впад/аешь в гипнотический сон. Периодически пытаешься раскрыть плотно сомкнутые очи, видишь сраженных сладкой негой сотоварищей, а также лектора, бубнящего себе под нос. Вдыхаешь воздух, пропитанный терпким запахом ваксы и табака, и снова впадаешь в полукоматозное состояние, пока откуда-то издалека, как из параллельного мира не донесутся слова идеолога части: «Вопросы есть? Нет… Тогда занятие окончено». Зевая и слегка пошатываясь, выходим с занятия «по идеологической релаксации», предоставляя возможность утомленному преподавателю проставить в свой отчет жирную галочку за очередную прочитанную лекцию.
День семнадцатый. Сегодня случилось то, что назрело давно. В свободное время несколько наших курсантов «душевно отметелили» в душевой своего командира Лешу Метлова. Подробности не знаю, по слухам он «заколебал» отделение придирками и недовольным командным «рыком». Досталось ему прилично. Теперь прихрамывает на обе ноги, скулы «стесаны» и под глазами «фингалы». Почти сразу появился майор Мальтов, видно кто-то ему донес. Он с ходу попытался разобраться, что произошло. Но Леша ребят не сдал, сказал, что поскользнулся в душе на обмылке, и ударился лицом о кран. Мальтов с ухмылкой произнес, что у тех «обмылков», видать, были крепкие кулаки. Сварливо бормоча, он ушел восвояси.
День восемнадцатый. На утреннее построение пришел подполковник Герасимов. Он напомнил о вчерашнем событии с Метловым и потребовал, чтобы подобное больше не повторялось. Затем объявил, что Леонид снимается с должности командира отделения и разжалован в рядовые, а на его место, с присвоением звания сержанта, назначается… Тут Герасимов сделал весомую паузу, внимательно посмотрел в мою сторону, вызвал меня из строя и объявил: «Командиром отделения назначается Иван Лосев! Приказ уже подписан командиром полка. Лосеву к исполнению новых обязанностей приступить немедленно». — «Есть, приступить к обязанностям командира отделения!» — отрапортовал я немного сконфуженный неожиданным назначением.
День двадцать второй. Сегодня курсанты нашей роты на центральном плацу дивизии принимали Военную присягу. С автоматом на груди каждый из нас произнес перед строем текст Присяги. О-о-очень впечатляющий момент! Внимательно наблюдал за курсантами подразделения. Впервые появилось чувство, что хоть небольшой по рангу, но все-таки я командир. За своих сильно переживал.
После принятия присяги полк поротно и повзводно прошел строевым шагом перед командиром и его заместителями. Во время прохождения очередного подразделения на лицах командиров невольно засветились улыбки. Аккуратной «коробочкой» перед ними прошел строй, но за последней шеренгой из самых низкорослых, совершенно не в ногу с курсантами, несуразно размахивая руками, подобно Кинг-Конгам двигались гиганты Даня и Кира. Теперь на них были новые, хорошо сшитые шинели и надраенные ваксой сапоги. Однако, смотрелись они как веселая пародия на вояк!
День двадцать пятый. Сегодня у нас были полевые учения. Погода выдалась на редкость мерзостная! Ранняя весна показала свой дурной характер. В легких хэбэшках цвета хаки, в чистом поле, простреливаемом резкими ветрами, среди редких чахлых кустиков мы копали в мерзлой земле окоп-укрытие для самоходного ракетного комплекса. Глубина укрытия должна быть не менее 2,5 метров, ширина — 5 метров, а длина — более 20. Примерно такой же длины должен быть пологий спуск в укрытие. Норматив на копку подобного окопа составляет шесть часов. Надо уложиться — кровь из носа! Иначе придется повторно выезжать в поле, пока не выполним норматив! Нас полностью обеспечили необходимым инструментом и оборудованием от лопат до отбойных молотков и фрез, работающих от дизельгенератора. Примерно через три часа работы из штаба поступила оперативная вводная — якобы дизель-генератор поврежден осколком и вышел из строя. Инспектирующий нашу работу офицер, получив из штаба такую директиву, просто отключил генератор. Пришлось перейти на ручную копку. Еще через сорок минут из штаба поступило другое известие — потенциальный противник готовится применить ядерное оружие, необходимо срочно применить спецсредства — защитные костюмы и противогазы! Скинули с себя влажную форменную куртку, в которой невозможно влезть в прорезиненный, похожий на водолазный, костюм. Помогая друг другу плохо работающими от холода и усталости руками, натянули на себя новое обмундирование, в том числе сапоги-бахилы, перчатки и капюшоны. Инспектор выключил секундомер по последнему облачившемуся курсанту и объявил, что мы еле уложились в пятиминутный норматив. Мы продолжили яростно копать укрытие с автоматом за спиной, и с противогазным подсумком на боку, обливаясь липким потом, сморкаясь и матерясь! Пошел моросящий дождь, который не мог промочить резиновые костюмы, а вот резиновые бахилы, натянутые на сапоги, жутко скользили по мокрому грунту.
Примерно за час до истечения норматива копки укрытия, над нами развернули широченную полиэтиленовую пленку, назначение которой было не очень понятно, но от дождя она нас прикрыла. Прошло еще минут двадцать, и стоящий на краю окопа инспектор скомандовал: «Газы!» Отставив носилки, лопаты и прочий шанцевый инструмент, откинув капюшоны, мы стали торопливо натягивать резиновые маски противогазов на потные головы. Холодные маски тут же прилипли к волосам и лицам. Через прочную гофрированную трубку маска соединяется с противогазной коробкой, вложенной в подсумок, и курсанты стали похожи на слонов, толпящихся на дне оврага. Вдруг появился сизый дымок, быстро заполнивший пространство окопа до пленочного потолка! По легенде учений условный противник применил слезоточивый газ удушающего действия. Я на пальцах показал личному составу букву «Х». Это означало применение газа под названием хлорпикрин. Бойцы понимающе кивнули, поскольку говорить в противогазе невозможно. Влажность под маской усилилась — текло отовсюду, а ведь носовой платок под маску не подсунешь! Сверху поступила новая вводная: «Пробита трубка противогаза!», что означало «Убрать трубку». По этой команде курсант должен задержать дыхание, отсоединить трубку от противогазной коробки, а затем и от противогазной маски, без промедления прикрутить коробку прямо к маске. И только после этого восстановить дыхание. Однако сделать это правильно, без заминки смогли не все. Воздух в легких иссякал, и «неумеха» вынужденно вдыхал порцию удушающего газа, но даже мизерная его доза вызывала приступ мучительного кашля. Это вынуждало выскакивать из «газовой камеры» на свежий воздух. В такой момент у «боевого слоненка» внезапно начинал раздуваться противогаз, слышались глухие звуки сиплого кашля. Через секунды такой боец устремлялся из окопа, буксуя резиновыми бахилами по мокрой глине, и «пробкой» выскакивал из-под полиэтиленовой пленки, срывая на ходу противогаз.
Наконец, над нами убрали пленку, и через некоторое время прозвучала команда: «Отбой газовой атаки — снять противогазы! Отбой ядерного нападения — снять защитные костюмы!». С нескрываемой радостью мы освободились от защитных спецсредств и надели куртки. Затем поступила другая вводная: «Генератор восстановлен!». Он тут же затарахтел, и отделение продолжило выполнять земляные работы, используя этот агрегат. До окончания отведенного времени оставалось всего-ничего! Однако мы сумели закончить работу минут на двадцать раньше нормативного времени и покинули готовый окоп. Почти сразу к нам подбежал прапорщик Карпенко. В процессе работы он несколько раз подходил к нам, советовал, подбадривал шутками-прибаутками типа «Бери больше, кидай дальше, пока летит — отдыхай!». Но в этот раз чувствовалось, что он взволнован и ему не до шуток, он выкрикнул: «Хлопцы, выручайте! Отделение Багирова не укладывается в норматив. Надо помочь!» Мы были вымотаны, но я без колебаний приказал ребятам забрать инструмент и следовать за мной. И мы рванули на помощь Багирову.
Выполнив задание сообща и предельно уставшие, мы стояли недалеко от окопов и с гордостью наблюдали, как армейские регулировщики в белых касках с красной полосой направляли ракетные установки в вырытые нами укрытия. Чуть погодя на «УАЗиках» подъехали представители штаба, а с ними и подполковник Герасимов. Он приказал построиться. Небродов отрапортовал, что его взвод поставленную задачу выполнил. Подполковник поблагодарил за хорошие результаты и объявил, что завтра нам будет предоставлен выходной. В ответ мы не совсем складно, но искренне прокричали: «Служим России!». Преодолев трудности, мы чувствовали себя настоящими воинами!
День двадцать седьмой. Выходной выдался трудным. Ночью мышечные боли не дали толком выспаться. Днем также чувствовались усталость и апатия. Многих мучили насморк, кашель и другие признаки простуды. Сегодняшний день, первый после выходного, начался как обычно с команды «Подъем!», и далее — в соответствии с принятым распорядком. Через полчаса выбежали на утреннюю зарядку. Шел холодный дождь со снегом, порывы ветра насквозь продували гимнастерки. Небродов пытался разогреть подчиненных интенсивными упражнениями, но это не помогло. Во взводе слышались реплики типа: «Еще не пришли в себя от учений, а тут выгнали на улицу, как собак! Командир, кончай экзекуцию, поворачивай в казарму!». Небродов старался не обращать внимания на жалобы, но решил все же сократить зарядку и вместо пробежки повернул взвод к казарме. Вход в казарму неожиданно преградил Мальтов. Он приказал Небродову вернуть взвод на плац, и продолжить занятие. В ответ взводный пытался что-то пояснить майору, но, почувствовав полное непонимание, махнул рукой и обижено прошел в казарму. Мальтов посмотрел ему вслед и лицо его побагровело. Он приказал сержанту Кутикову принять командование взводом, и продолжить зарядку. Таким образом, Кутиков, в основном и давивший на сознание Небродова относительно сокращения зарядки, был повышен в должности. Кутиков сразу проявил себя жестким командиром и стал рьяно исполнять приказ майора. В итоге мы вернулись в казарму самыми последними из роты.
После утреннего происшествия мы не видели Небродова весь день. Лишь когда вернулись в казарму после занятий, заметили его сидящим на кровати и собирающим чемодан. Было что-то беззащитное в его печальной позе. Первое, на что мы обратили внимание, — на Валеркиных погонах отсутствовали сержантские лычки! Подошли к нему и спросили, что решило командование? Валера нехотя ответил, что, скорее всего, его отчислят за неподчинение старшему по званию. Посоветовавшись с ребятами, я решил переговорить с Герасимовым. Но тот опередил меня, и явился сам. Подполковник сообщил, что по рапорту Мальтова командир дивизии может принять решение об отчислении Небродова из части, а это автоматически приведет к отчислению из института. Однако Герасимов пообещал сделать все возможное, чтобы «не сдавать Валерку в утиль».
День тридцать первый. Прошел уже месяц, как мы покинули свои дома и несем ратную службу. Время пролетело фантастически быстро! Совершенно другая жизнь окружает нас. Теперь для меня стало понятным название местечка, где мы обитаем, — Остров. Действительно мы, вчерашние студенты, живем на неком изолированном острове вдали от огромного континента гражданской жизни — полная автономность! Мысли, поступки, даже наши вкусы изменились. Например, я никогда не любил карамельные конфеты, где-то даже презирал их. Теперь же, когда иду в солдатский магазин за гуталином, то обязательно покупаю грамм двести-триста этой сладости и по пути в казарму примерно треть конфет поедаю! Очевидно, организм настойчиво просит сахар. Сейчас пришла в голову мысль — уже месяц нахожусь в разлуке с любимой девушкой, а почти не замечаю этого. Даже не возникает желания писать ей! А ведь когда был «на гражданке», дня прожить без нее не мог. Ребята тоже отмечают подобные метаморфозы, предполагая, что всему виною бром, или нечто подобное, якобы добавляемое в наш чай. Никакой эротики! Сны как у младенцев — под голубым небом зеленая травка, по которой гуляют желтые, пухлые коровы, периодически взлетающие ввысь, и превращающиеся то в пушистые облачка, то в дождевые тучи… Скорее всего, причина «антисекса» в другом. Непривычная для нас жизнь, загруженная необычными занятиями в среде однополых существ в принципе исключает эротические фантазии. Искренне надеюсь, что эротика все же вернется, когда потребуется!
Приятная новость — подполковник Герасимов отстоял-таки Валеру Небродова, и тот остался на сборах, однако рядовым курсантом. Его приписали к моему отделению.
День тридцать шестой. Состоялись стрельбы из всех видов стрелкового оружия. Стреляли из пистолета, автомата Калашникова, гранатомета, метали противотанковую гранату. В результате я набрал 93. Хороший результат! Мое отделение в целом показало лучшие результаты по взводу.
В соседнем подразделении неожиданно отличились «неформаты» — Кирилл набрал 99 баллов, а Данил дальше всех метнул противотанковую трехкилограммовую гранату. Здорово!
День тридцать восьмой. За успехи в боевой и политической подготовке командование наградило мое отделение поездкой на родину Пушкина! Мы побывали в селах Михайловское и Тригорское. Были у могилы поэта. Впечатлений выше крыши! В поездке я познакомился с девушкой из Питера и мы даже обменялись телефонами! Все-таки на «гражданке» гораздо интереснее, нежели на нашем пуританском Острове. Не желаю быть в роли одинокого Робинзона! Дайте мне Пятницу (женского пола!). Прекрасную Пятнашку я, кажется, уже нашел! Сегодня я вдохнул вольного воздуха и, видать, крыша поехала! Скорее в казарму, пока «не отказали тормоза»!
День сорок пятый. Наше военное обучение завершается. Сегодня состоялись гос. экзамены на присвоение офицерского звания. С утра сдавали нормативы по физподготовке — подтягивание и кросс по пересеченной местности. Положенные нормативы выполнили на отлично все бойцы отделения. Я свободно подтянулся на перекладине 25 раз, а ведь до сборов не подтягивался больше десяти! После в учебной части сдавали зачеты и экзамены по специальным воинским дисциплинам, основными из которых были устройство и эксплуатация ракетного комплекса и расчет траектории полета баллистической ракеты. На обед не ходили, обошлись сухим пайком, доставленным из столовой. После сдачи положенных дисциплин взвод построился в колонну и зашагал в столовую. По неофициальной традиции, после завершающего дня курсанты должны громко попрощаться с учебной частью. Для этого командир Прутиков приказал остановиться и, повернувшись к строю, торжественно начал декламировать фразу: «Вое-н-ным сбо-о-рам…». Эту фразу мы должны были завершить, единогласно выкрикнув слово «КОНЕЦ!». Но некая, я понял, группа заговорщиков, опережая остальных, отчетливо выкрикнула неприличное слово с тем же окончанием. Это прозвучало неожиданно для многих, в том числе и для Андрея Кутикова! Но еще большей неожиданностью стало внезапное появление майора Мальтова. Он будто поджидал за углом, и быстро подошел к нам. Майор обратился к командиру взвода: «Старший сержант Кутиков! Что это значит?!» Растерянный Андрей смущенно отрапортовал: «Не могу знать, товарищ майор!.. Возможно, Вам… что-то послышалось…». Майор вспылил: «Это у Вас беда со слухом, товарищ Кутиков! Очевидно, на экзаменах Вы получили легкую контузию, я отстраняю Вас от командования взводом до полного восстановления слуха!» Он окинул суровым «гусиным» взглядом строй, и вызвал меня: «Сержант Лосев! Принять командование взводом!» Приказ не обсуждается, и я принял командование.
Вечером пытался разобраться, кто же все-таки учинил такую пакость. Никто не сознался, хотя все походило на «ответный ход», некую коллективную месть Андрею за недавний случай с Небродовым. Такое предположение сам Валера Небродов не поддержал, похоже, он тоже не понял, почему так произошло.
День сорок седьмой. Сегодня у нас праздник, который официально называется «Прощание с полковым знаменем!». Можно сказать, что срок нашего армейского обучения закончился. Готовимся к отъезду. Рота в полном составе выстроилась в парадной форме на плацу перед трибуной, на которой собрался весь комсостав и приглашенные лица. Командир полка поблагодарил нас за службу и поздравил с присвоением офицерского звания. Переполненные гордостью, мы прокричали: «Служим России!»
Зазвучал торжественный марш, и подразделение Почетного караула вынесло полковое знамя на плац. Знаменосцы встали перед трибуной. Печатая шаг, мы прошли перед Знаменем, отдавая честь! Даже Даня и Кира не портили строя.
Проходя перед трибуной повторно, каждый взвод должен был спеть свою строевую песню. В соответствующий момент я набрал в легкие побольше воздуха, и запел нашу песню, тут же подхваченную «новоиспеченными» офицерами:
Солдатушки, браво ребятушки, кто же ваши отцы?
Наши отцы — добры полководцы, вот кто наши отцы!..
Прошагав у трибуны, мы вышли с плаца на бетонную дорогу, направляясь в казарму, не прекращая петь песни. Весеннее солнце ласкало землю горячими лучами. На обочине зеленела молодая травка, на душе было радостно и легко.
День пятидесятый. Вот и наступил последний день нашего пребывания в казарме. С утра все переоделись в гражданскую одежду. Поначалу трудно было поверить, что эта одежда была нашей. Рубашки, свитера и куртки стали малы, штаны и кроссовки, наоборот, — велики. Прав был подполковник Герасимов, когда говорил вначале сборов, что военная служба нас изменит.
Построились в последний раз — уже в гражданской одежде. Прозвучали напутствия командиров, пожелания успехов и счастливой дороги домой! Подъехали темно-зеленые автобусы с желтой полосой по бортам, заиграл полковой оркестр. Под музыку погрузились в автобусы и тронулись в путь. Возникло мимолетное чувство, будто возвращаемся в другую, почти позабытую жизнь. Автобусы медленно проехали возле оркестрантов и трибуны. Те уже зачехляли свои инструменты. Офицеры, улыбаясь, пожимали друг другу руки.
По стойке смирно продолжал стоять в парадной форме лишь прапорщик Карпенко, отдавая честь отъезжавшим автобусам! Парни приложили ладони к запотевшим стеклам, выражая признательность этому душевному человеку, общему любимцу. В эти секунды слезы затуманили глаза не только у меня. И мы не сговариваясь, без всякой команды и, неожиданно для самих себя, сотрясли автобус троекратным «ура!».
Из водительской кабины выглянул слегка напуганный водитель-срочник, но увидев, что все в порядке, улыбнулся и показал пальцами букву «V» — виктория. И это точно, за полста дней каждый из нас одержал огромную победу, в первую очередь над собой!
……………………………………………………………………………………
На этом обрываются дневниковые записи Ивана Лосева. Под названием «Браво, ребятушки» дневник был опубликован. Прошло несколько лет, но я не получил какой-либо информации ни о Лосеве, ни о героях его записок. Эта история стала понемногу забываться… А недавно старшая дочь Мария объявила нам с женой, что желает познакомить нас с хорошим парнем. Жена разволновалась, хотя этого парня, как оказалось, дочь знает давно. По ее словам, он — активный, увлеченный, работает инженером-конструктором.
В согласованное время к нам пришел рослый широкоплечий молодой человек с красивым букетом, который вручил моей супруге со словами: «Прекрасной маме за чудесную дочь!». Затем представился: «Иван Лосев!», и мы пожали друг другу руки. Честно говоря, его имя в сочетании с фамилией меня несколько сконфузили. Преодолевая чувство неловкости, я пригласил Ивана пройти в комнату, и в голове моей назойливо вертелся вопрос — неужто это автор того самого дневника?! Поначалу я не признал в этом парне попутчика, с которым ехал когда-то рядом в электричке. Скорее всего, однофамилец — подумал я, и мы приступили к чаепитию с пирогами.
После чая дочь принесла гитару и объявила: «А ведь Ваня еще отличный певец и музыкант! Вань, спой!» Иван улыбнулся Маше, взял гитару, подстроил ее и мягким бархатистым баритоном запел битловскую «Герл». После наших аплодисментов спел еще «Иестедей». Потом, выдержав паузу и хитровато подмигнув мне, Иван объявил: «А сейчас прозвучит строевая песня, которую мы пели на сборах. Подпевайте, кто знает!»
Солдатушки, браво ребятушки, кто же ваши деды?
Наши деды — славные победы, вот кто наши деды!...
Теперь все встало на свои места — именно этот парень и был командиром взвода в Острове, а потом моим попутчиком в электричке. В этом у меня не осталось никаких сомнений! Я уловил момент, когда жена с дочкой вышли на кухню, и обратился к Ивану с вопросом насчет его дневника. Ваня тут же откликнулся: «А я ведь вас тоже узнал! Не сразу, но узнал. Все хотел спросить, не находили ли вы мой блокнот?». Я подошел к книжному шкафу и вернулся с блокнотом и первой публикацией рассказа: «Твой дневник опубликован! Посмотри его в печатном виде, интересно узнать твое мнение». Иван довольно быстро прочел дневник и задумчиво произнес: «Будто вновь в Острове побывал!.. Но название лучше поменять». Вскоре он предложил свой вариант, с которым я сразу согласился, ведь Иван обладает авторским правом на рассказ об армейской службе и на его название. Вдруг мы вспомнили, что сегодня не простой выходной день, а мужской праздник — День защитников Отечества! В этот день бывшим воякам не грех и по рюмочке пропустить! Мы солидарно прошли к столу, у которого, радостно щебеча, хлопотали наши хозяюшки.
-
Поначалу этот рассказ хотелось назвать «Восемнадцать с плюсом», намекая на возраст его главных героев, одновременно имея в виду, что рассказ содержит сценки не для слабонервных.
Вот что происходило в одном поволжском мегаполисе, который, помимо прочего, является и студенческой «меккой» — здесь с десяток крупных вузов, потому и многотысячный молодежный контингент. Это создает определенные сложности, так как среди огромного числа вариантов молодым людям порой нелегко сделать правильный выбор и создать крепкую семейную пару, и быть вместе раз и навсегда! Лишь у некоторых счастливчиков это получается с первого раза. Тематические вечера и дискотеки почти всегда переполнены нарядными девушками и остроумными веселыми парнями. Конечно, не только стихи и музыка заставляют синхронно стучать юные сердца и разжигают шекспировские страсти! Речь о студенческой дискотеке, посвященной Международному женскому дню. В просторном фойе центрального корпуса авиационного института гремела музыка и звучали песни популярного студенческого ансамбля. Парни — будущие авиаинженеры — галантно приглашали девушек в ярко освещенный центр зала, окруженный старинными колоннами, где каждый танцевал, как умел. По периметру молодые люди вели оживленные беседы, или же расставались сразу после танца, надеясь завести новое знакомство. Но случалось, что особи мужского и женского пола скучали или тосковали до зевоты… Это о студенте-второкурснике Диме. Пришел он на дискотеку не по собственному горячему желанию — спровоцировал сосед по общежитию, Мишка. Михаил оказался здесь в родной стихии — знакомился с девушками быстро и настойчиво, в антрактах бегал в буфет глотнуть пивка. Веселился он на полную катушку, пока вовсе не исчез из поля зрения с одною прекрасной особой! Дмитрию же в тот вечер все было не по нутру. Через день предстояла сдача курсовой работы. Может, из-за того, что курсовая не была закончена, а может, пока еще не созрел для кавалерских наскоков и ухарства. Когда музыка временно прекратилась и танцоры стали отходить к колоннам, Дима решительно направился через центр зала в сторону гардероба, намереваясь поскорее покинуть шумное мероприятие. Однако вновь грянула музыка и в голове студента-беглеца мелькнула мысль: «А не станцевать ли напоследок?..» Навстречу ему шла девушка-блондика в элегантном черном платье с белым кружевным воротничком. Немного смущаясь, Дмитрий пригласил незнакомку на танец. Удивленно взглянув на парня, танец, наверное, не входил в ее ближайшие планы, она согласилась. Освещение было скудноватым для взаимного разглядывания, а громкая музыка не позволяла свободно беседовать. Видимо что-то заинтересовало их друг в друге и после танца они вместе отошли в сторонку.
Через некоторое время Дима и Тамара (так девушка представилась) увлеклись разговором, быстро перейдя «на ты». Они болтали, пока не завершилась дискотека. Потом вышли на улицу, и пошли по ночному городу, наполненному ранним весенним теплом. С карнизов свисали громадные сосульки, и крупные капли воды звонко шлепали в подсвеченные уличными фонарями зеркала луж, наигрывая некий музыкальный ноктюрн. Сосульки навеяли у Димы воспоминание, и он тут же рассказал об этом случае девушке. Недавно он проходил мимо крупного магазина, из его дверей вышел седобородый старик, держа за руку мальчугана лет пяти. В другой руке дед нес хозяйственную сумку. Оба были тепло одеты… Поверх шапки у мальчонки был дополнительно повязан шерстяной шарф. Дед, ненадолго отпустив руку мальчика, раскрыл сумку и стал в ней что-то искать. В этот момент огромная сосулька сорвалась с карниза над третьим этажом, упала мальчугану прямо на голову. От удара сосулька рассыпалась на множество мелких, хрустальных осколков! От неожиданности мальчишка остолбенел, глаза его широко округлились, но ноги не выдержали удара, и он резко сел на заснеженный тротуар. Затем малыш так истерично заплакал, что прохожие стали оглядываться. Дед, вероятно глуховатый, оглянулся последним. Недоумевая, дедушка осмотрел внука, осыпанного ледяной крошкой, схватил за руку, приподнял с тротуара и, громко ворча, потащил за собой. Звонкий плач слышался, пока они не свернули за угол.
Судя по тому, что мальчик шел самостоятельно, лишь плакал громко, пострадал он не сильно, а испытал лишь стресс. Толстая шапка, обтянутая шарфом, сыграла роль строительной каски и спасла мальчика от серьезной травмы. Студенты обсудили эту историю с юмором. Тома училась в мединституте и практиковалась в приемном отделении детской больницы, куда доставили мальчика с перебинтованной головой. Может, это и был тот малыш? Диму заинтересовала медицина, и он стал задавать Томе вопросы о ее практике. Тамара отвечала, что в медицине много интересных моментов, но вообще говоря, работа с болью и кровью совсем не для слабонервных. Некоторые студенты не выдерживают посещения операционной, там им становится так дурно, что навсегда пропадает интерес к медицине! Дима самонадеянно произнес, что это все полная фигня. Он готов хоть сейчас, без подготовки, войти в операционную, как дрессировщик входит в клетку со львами! Тома остановилась и, внимательно посмотрев на парня, спросила: «А не слабо? Крови не испугаешься, не сбежишь?» — «Ни в коем случае! У дедушки в деревне я в детстве насмотрелся, как колют свиней, да баранов режут…» — ответил кавалер. Чуть свысока посмотрев на девушку, он в качестве примера ввернул одну из авиационных баек: «В летных училищах тоже не просто… Некоторых курсантов отсеивают после третьего курса из-за неспособности самостоятельно, без инструктора, оторваться от земли и взлететь. Или, к примеру, первый раз в жизни предстоит прыгнуть с парашютом… Вот это испытание! А в хирургии нет ничего опасного для наблюдателя, если конечно не работать скальпелем, или не лежать под ним. Тут Дима самонадеянно предложил Тамаре пари на то, что сможет продержаться в операционной не менее часа… Тамара улыбнулась и спросила, какими будут его условия, если он выиграет пари. Студент-технарь задумался и, слегка зардевшись, произнес, что тогда он получит право ее целовать пока не надоест! «Ишь какой шустрый!» — засмеялась девушка, и полушутя ответила: «Хорошо, но только, если после поцелуев ты на мне женишься!..» Дмитрий немножко струхнул, так как женитьба пока не входила в его планы. Однако, ретироваться он не стал — «гусары без боя не сдаются»! И парень слегка растерянно промолвил: «Согласен. Но, как я попаду в операционную?..» — «Если мы встретимся через неделю, я расскажу, как можно это сделать… Кстати, я пришла — вот мой дом, моя общага!» — сказала Тома, улыбнувшись. В ее глазах мелькнули то ли веселые искорки, то ли отблески света фонарей. Студенты попрощались и разошлись по домам.
В эту ночь Дмитрий долго не мог заснуть. Он снова и снова вспоминал встречу с Тамарой все, что сказала она, и что говорил он сам. К нему пришла мысль, что пари, которое он вдруг затеял, для него было заведомо проигрышное… На самом деле, пари предусматривало лишь два варианта. Либо он доблестно проходит испытание, проникнув в хирургическое отделение, после чего он чуть ли не обязан будет жениться. Либо отказывается от испытания или не выдерживает его, превращаясь в глазах хорошенькой девушки в слабака и пустозвона… Как говориться, сам себе расставил капканы. Надо решать, как теперь в них не попасть! Студент долго ворочался и заснул лишь под утро.
Думы о Тамаре не отпускали Диму и после — он даже аппетит потерял. Сокурсники смотрели на него с удивлением — не заболел ли? Точно заболел, и название этой болезни — любовь! Ему казалось, что зря они условились встретиться через неделю — слишком большой срок… На пятый день после знакомства влюбленный студент не выдержал и, отложив учебные дела, ринулся на поиски своей нимфы. Точного адреса Тамары он не знал, знал лишь, где находится общежитие. Студент устремился туда самым коротким путем. Прошел несколько кварталов, затем, для сокращения пути, пошел через двор старой центральной больницы, больше напоминавший сквер или лесопарк. Выходил Дима уже с противоположной стороны двора через старинную арку и нос к носу столкнулся с Тамарой! Как позже рассказывала Тома, ей тоже хотелось встретиться, Дима ей понравился, и она также шла на его поиски. И вот под аркой они, не договариваясь, встретились — значит судьба! Сначала молодые люди постеснялись сознаться в своих чувствах к друг другу и сделали вид, что вовсе не думали о встрече. «Здравствуй, Дима! Я вот… на практику иду… в больницу — сказала Тамара, как бы мимоходом. — Ты сам-то еще не передумал попасть в операционную? Давай расскажу, что для этого надо сделать…» — «Привет, Тома! — ответил парень. — Я тут гуляю и попутно изучаю подходы к этой самой операционной, в которую мечтаю попасть!..» Оба рассмеялись своим придумкам и, забыв про учебу, пошли бродить по весеннему городу. Вместе им было хорошо и спокойно. Возле трамвайной остановки бабушка продавала подснежники. Тамара остановилась и восторженно посмотрела на цветы. Не раздумывая, Дима купил все оставшиеся у продавщицы подснежники вместе с корзиной и с наигранным пафосом передал девушке: «Красавица! Дарю тебе почти всю свою стипендию!..» И девушка, олицетворяющая в его глазах прелестную Весну, приняла подарок. На том вскоре и разошлись.
После этого Дмитрий окончательно решил — дело чести выиграть заключенное пари и завоевать сердце Тамары. Он наметил удобный день для посещения хирургического отделения, прислушавшись к советам девушки, которые заключались в том, что в тот период в больнице проводились учебные занятия для студентов мединститута. Нужно было притвориться студентом-медиком, опоздавшим на занятие и забывшим дома медицинский халат, и соответствующим образом обратиться к санитаркам в гардеробе. Женщины обязательно помогут. Экипировавшись, нужно присоединиться к любой группе студентов-практикантов, а далее действовать по обстоятельствам. Вроде ничего сложного в затее не было. С таким настроем студент-технарь отправился выигрывать заветное пари.
Перед входом в здание больницы навстречу Дмитрию попались санитары, которые выносили носилки с телом, покрытым простыней. Из-под простыни торчали две босые ступни желтого цвета. «Нечего себе начало!..» — вздрогнул Дима. Санитары шустро сбежали по ступенькам крыльца и направились к неказистому мрачному зданию, расположенному неподалеку — видимо, к моргу. По совету Тамары, парень направился в больничный гардероб. Там скучали две пожилые женщины. Ссылаясь на свою рассеянность и забывчивость, Дима попросил у них халат. Женщины засуетились, и вскоре одна из них принесла несколько застиранных халатов серовато-белого цвета, и только один из них парень с трудом напялил на свои широкие плечи.
В таком одеянии Дима меньше всего был похож на практиканта, скорее на санитаров, выносящих покойников. Поблагодарив за халатик, псевдомедик вышел в больничный коридор. Почти сразу Дмитрий увидел группу студентов, во главе с Доктором Айболитом — очень уж он был похож на сказочного персонажа! Дима пристроился к группе, стараясь не отстать и не заблудиться в лабиринте многочисленных коридоров. Студенты странно поглядывали на него, мол, откуда взялась эта бледно-серая ворона? Сами они были в белоснежных, отутюженных халатах, а Айболит, очевидно главный врач, блистал своими глубокими медицинскими знаниями и эрудицией. Словно стая стерхов с вожаком, группа понеслась по коридорам, пока не залетела в двери с табличкой «Хирургическое отделение». Здесь практиканты пошли помедленнее узким коридором, периодически расступаясь и пропуская то носилки-каталки с лежачими больными, то инвалидов на костылях и в колясках. Ведомые главным, заходили в палаты, где на железных кроватях с панцирными сетками и неровными ватными матрасами полусидели и лежали бледные люди, перебинтованные во всевозможных местах. Доктор подводил студентов к некоторым пациентам, озвучивал анамнез их заболеваний, а также результаты произведенного хирургического вмешательства. По указанию доктора медсестра снимала с некоторых больных окровавленные бинты для лучшего обзора состояния раны или операционных швов. В палатах смешались запахи йода, перекиси, но запах хлорки доминировал. Эти запахи были для Димы неприятны, не то, что в цехе вертолетного завода, где ему прошлым летом довелось проходить производственную практику. Там пахло моторным маслом, окалиной, краской — привычные технарям ароматы! Дмитрию не понравилась и больничная аура, в которой отсутствовала жизненная сила и радость бытия, зато явно присутствовали боль, страдания и плохо скрытая злоба больных людей на их собственное жалкое состояние. Доктор со студентами продолжили экскурсию по больничным палатам, а Дмитрий расслабленно брел следом, абсолютно не вникая в объяснения и наставления главврача. Однако, расслабляться было рано! В женской палате доктор подвел практикантов к молоденькой пациентке. Когда студенты выстроились полукругом и примолкли, Айболит объяснил, что у девушки образовался гнойный абцесс после неудачной инъекции в ягодицу, который быстро распространился на паховую область. Пришлось сделать несколько разрезов и вставить дренажные трубки для удаления гноя и снятия воспаления. Чтобы продемонстрировать результат проведенного лечения, врач приподнял одеяло, прикрывающее нижнюю часть тела девушки, но при этом произнес фразу, смутившую Диму: «Мужчин прошу срочно удалиться!..» Новоявленный «медик» принял это высказывание за приказ, поэтому резко развернулся и направился к двери… Боковым зрением парень увидел, что парни, улыбнувшись, проигнорировали слова доктора и остались на своих местах. До Дмитрия дошло, что фраза Доктора Айболита — просто дежурная шутка! Чтобы выйти из неловкого положения, он по дуге подошел к стене, где висели планшеты с какими-то инструкциями и сделал вид, что они его очень заинтересовали… Чуть погодя, Дима вернулся к кровати девушки с чувством, что едва не облажался!.. Никто из присутствующих не обратил внимания на его маневры — студенты были увлечены пояснениями профессора. Хождение по палатам утомило Дмитрия, ему едва удавалось скрыть безразличие и зевоту. Вдруг доктор радостно потер руки и объявил: «Осмотр окончен! А теперь самое интересное — практическая хирургия. Следуйте за мной!..» И «стая белокрылых стерхов, с сероватым гусем в хвосте» полетела за вожаком к операционному полю…
Дима почуял такие тошнотворные запахи, что ему показалось — он здесь и пяти минут не продержится! Пахло одновременно спиртом, перекисью водорода, кровью, да еще чем-то не определенным, но не менее тошнотворным. Не смотря на работающую вентиляцию и приоткрытые фрамуги! В большой комнате одновременно работали три хирургических бригады, было слишком тепло, даже жарко из-за множества аппаратуры и, особенно, из-за мощных светильников над операционными столами. Хирургам было жарче всех. Они были облачены в легкие накидки на голое тело, но пот сочился по их лицам из-под шапочек, а медсестры периодически протирали их влажные лбы салфетками. Практиканты поднялись на специальный помост возле стены, откуда обеспечивался хороший обзор всего, что происходит на хирургических столах. На двух столах оперировали мужчин, на третьем — женщину. Обстановка в помещении была сосредоточенной и напряженной. Каждая бригада состояла из трех-четырех человек. Кроме хирурга в бригаду входил ассистент, медсестра и анестезиолог-реаниматолог. Хирурги работали сноровисто, без задержек, слышались лишь их отрывистые команды медсестрам подать тот или иной инструмент. Ассистенты хирургов были на подхвате — выполняли вспомогательные работы — вскрытие полостей и наложение заключительных швов. Большая часть ответственных работ выполнялась хирургами. А вот врачи-анестезиологи, казалось, бездельничали. Обеспечив анестезию, они спокойно сидели в сторонке у осциллографов, показывающих сердечный пульс пациентов, и лишь изредка контролировали кровяное давление. Доктор вполголоса сказал, что на первом столе делают относительно простую операцию — у пожилого мужчины удаляли пораженный участок пищевода — меняли его на синтетическую трубку-протез. На втором столе, у более молодого мужчины удаляли аппендикс — операция тоже несложная. На следующем столе лежала женщина с варикозным расширением вен на ногах, вены были закупорены холестериновыми бляшками. Ей производили чистку и восстановление вен при местном обезболивании. Женщина была в сознании и терпеливо переносила экзекуцию, но по щекам ее текли слезы. Дмитрию было очень жалко оперируемых, особенно женщину, героически переносившую испытание, выпавшее на ее долю. У Димы на глазах тоже навернулись слезы, предательски выдававшие его!..
Тем временем, на первом операционном столе ситуация, похоже, обострилась. На одном из приборов сработал зуммер и запищал осциллограф. На мониторе синусоидальная кривая, показывающая пульсацию сердца, сначала резко уменьшилась по амплитуде, а затем сигнал превратился в горизонтальную прямую. Врач-анестезиолог, он же реаниматолог, мгновенно среагировал и засуетился возле оперируемого — подкатил со стороны головы пациента некий агрегат с проводами и гофрированными трубками различного диаметра. На самой толстой трубке диаметром примерно три сантиметра был длинный хромированный насадок того же диаметра, но с коническим сужением. Реаниматолог откинул вниз опорную площадку в изголовье пациента и запрокинул его голову так, что отчетливо послышался хруст шейных позвонков, а рот самопроизвольно открылся. Стало понятно, что возникла критическая ситуация… Вот вам и простенькая операция, которая до сих пор не вызывала вопросов! Реаниматолог решительно стал заталкивать насадок в трахею больного, Делал это он так жестко, что было заметно, как раздвигаются трахейные хрящи, которые, казалось, вот-вот лопнут, не выдержав давления! После того, как трубка почти уперлась в уперлась в бронхи, врач подключил подачу кислорода. Через секунды пациент ожил, а осциллограф зарегистрировал возвращение пульса. После этого реаниматолог осторожно вытянул трубу из глотки пациента, вернул его голову в первоначальное положение, рот самопроизвольно закрылся, губы сомкнулись… Было заметно, как трудно дались эти восемь—десять минут врачу, вернувшему пациента к жизни! Врач взял полотенце и протер им свое красное потное лицо и шею, а потом зачем-то другим концом полотенца потер лысину оперируемого мужчины. Хирург и его окружение никак не реагировали на происходивший реанимационный процесс, они не прекращали манипулирование инструментами. Дмитрий был взволнован так сильно, что его сердцебиение, похоже, превысило сто ударов в минуту, артериальное давление подскочило, руки дрожали, будто он сам участвовал в реанимации! Студенты-медики тоже беспокоились — возбужденно перешептывались и жестикулировали. Айболит внешне был спокоен, он показал жестом, чтобы практиканты не отвлекались, и успокоились… Дима не дождался завершения операций, ему нестерпимо захотелось выйти из операционной, чтобы уйти подальше от крови и страданий, очень захотелось вдохнуть свежего воздуха. Он представил как завтра эти прооперированные люди придут в сознание после наркоза и испытают сильнейший болевой шок — последствия операции. Пожилой мужчина, который только что заглянул в мир иной, наверное, не будет понимать, отчего так сильно болит гортань, хотя оперировали совершенно в другом месте. Все-таки, самое неприятное, болезненное и трагичное останется вне сознания этих пациентов. В этом, наверное, и заключается магия хирургии.
Студент-технарь стоял на широком больничном крыльце, залитом лучами весеннего солнца, и полной грудью вдыхал такой вкусный свежий воздух. Только сейчас парень осознал радость бытия! Как хорошо, когда вокруг люди… живые, здоровые. Они стремительно несутся навстречу друг другу, едут в авто, трамваях и троллейбусах. Перемигиваются светофоры и реклама переливается всеми цветами радуги! Жизнь — великое волшебство, счастье, радость! Но почему-то эти очевидные факты так не часто доходят до сознания. По крайней мере, пока не заглянешь по ту сторону тонкой и беззащитно-хрупкой грани, неощутимой и непрозрачной стены. За той гранью начинаются тяжкие, порой неизлечимые болезни, старость, необратимый распад плоти, души, и, в конце-концов, падение в вечную и бесконечно-черную бездну, из которой не существует возврата… Но нет, нет и нет! Жизнь прекрасна и удивительна — неподалеку появились прекрасные девушки-феи, подтверждающие правильность предыдущих рассуждений… Дмитрий залюбовался стайкой молоденьких, пестро одетых девушек, переходящих перекресток под зеленое подмигивание светофора. Те направлялись к больнице, в его сторону и, когда подошли ближе, то к своей радости парень увидел среди них Тому. Она тоже заметила его и, приотстав от подруг, подошла: «Здравствуй! Ну что, выдержал испытание, не пожалел о пари?» Дмитрий улыбнулся и отрапортовал: «Все прошло отлично! Готов к новым испытаниям!..» — «Ну, ты герой!.. — иронично молвила Тамара, чуть помолчала и задумчиво добавила: — Герой моего романа!..» Вопреки условиям пари, она первая обняла бравого студента и крепко-крепко расцеловала. Для парня это была лучшая из всех наград, которую он когда-либо получал. Награда, которую Дмитрий запомнил на всю долгую и счастливую жизнь со своей избранницей — девушкой по имени Тамара!
-
Та моя командировка была, мягко говоря, хреновой! Впрочем, судите сами — незадолго до Нового года в один из морозных и снежных дней начальство приказало экстренно выехать в столицу за «жизненно важными для предприятия приборами и устройствами». Уж лучше бы оно приказало долго жить. К тому же в напарники мне достался молчаливый и меланхоличный сотрудник нашего отдела Антон, убежденный холостяк, к которому прочно приклеилось прозвище «Флегматон». На самом деле, его флегматичность, внешняя невозмутимость, а порой и откровенное безразличие к окружающему были выше человеческого понимания.
Срок окончания командировки был неопределенным, так как зависел от срока изготовления приборов на смежном московском предприятии, и мы договорились с Антоном, что билеты туда берет он, а обратно я. Начались скорые сборы и сумбурное завершение многочисленных неотложных дел. На следующий день Флегматон, за три часа до отъезда передал мне билет и отрешенно произнес: «Отправление в половину девятого вечера…» Я метнулся домой, с помощью супруги оперативно собрался и попрощался с домом. Тепло одетый, влез в промерзший до состояния инея внутри салона и основательно забитый пассажирами автобус-маршрутку. Представлялось, что до отправления поезда оставалось достаточно времени. Я расслаблено сидел у бокового окна, покрытого изнутри морозными узорами. Дыханием отогрел смотровое окошко и задумчиво смотрел на искрящиеся сугробы, парящие вентиляционные решетки в домах и на тротуарах. В голову лезли мысли, типа все ли успел доделать и все ли нужное взял с собой? По снежной шуге автобус полз медленно, подолгу замирая у светофоров и на остановках. Неприятное предчувствие подтолкнуло меня уточнить время отправления поезда. Из внутреннего кармана дубленки достал билет и стал изучать. Когда посмотрел время отправления, то буквально бросило в жар! Оказывается, поезд отходит не в тридцать, а в пятнадцать минут девятого, значит, до его отправления оставалось всего-то минут десять, а до вокзала еще несколько кварталов езды! С той минуты моим секундомером стал собственный пульс.
Расталкивая пассажиров увесистой дорожной сумкой, я продирался к передней двери автобуса, одновременно поминая непечатными словами и выражениями раздолбая Флегматона. Встал за спиной у водителя и через лобовое стекло смотрел вперед, желая, наконец, увидеть долгожданный вокзал. Примерно в 5 минут девятого мы наконец-то въехали на привокзальную площадь. Я умолял водителя остановиться среди площади, так как очень опаздываю. «Не положено!..» — хамовато буркнул тот, и невозмутимо проследовал дальше на конечную остановку. До отправления поезда оставалось не более двух минут, а до вокзала метров пятьсот, когда я стартовал из автобусного чрева… А далее, говоря солдатским языком, состоялся кросс по пересеченной местности при полной боевой выкладке в суровых климатических условиях.
Бежал я так, как не никогда — ни до, ни после того случая! Несся кратчайшей дорогой, практически по прямой, не замечая сугробы, пешеходов, ограждения, урны и прочие «подставы». Дубленка распахнулась и словно крыльями хлопала за спиной, а шапка едва держалась на голове, приходилось прижимать ее к голове свободной рукой. Сумка, болтающаяся на плечевом ремне, нещадно молотила по телу и путалась в дубленке. Когда я увидел свой красный поезд-экспресс, стоящий на первом пути, до него оставалось метров восемьдесят. Тут объявили отправление, из репродукторов донесся марш «Прощание Славянки», и поезд тронулся!..
Я вбежал на перрон, когда состав набирал ход и двери в вагоны были уже закрыты. Лишь в последнем вагоне проводница, заметив меня, держала дверь открытой. На бегу ухватился за поручень и подтянулся в тамбур. Сипло дыша, но с чувством радости (успел-таки!), я остановился, чтобы передохнуть. Проводница напоследок выглянула наружу и воскликнула: «Скорее, скорее же!» — наверное, еще кто-то опаздывал. В распахнутой двери мелькнула крыша легковушки с желтым фонариком сверху — такси догнало поезд прямо по перрону. Почти сразу кто-то невидимый в темноте стал забрасывать багаж в тамбур. Затем на ступеньках появилась румяная, расфуфыренная и смешливая блондинка. Она была в красивой белоснежной шубке, без шапки, а ее кудри на голове трепал морозный ветер. Блондинка бегло поздоровалась и прокричала в темноту по-английски: «Come to me, my Angel! Quickly, please! (Иди ко мне, мой Ангел! Поспеши, пожалуйста!)». Следом за ней в тамбуре появился некий мужчина, одетый явно не по погоде. Это был коренастый и седовласый мужчина с лицом красным от мороза. На его голове красовалась экстравагантная коричневая ковбойская шляпа с серебристым пояском, завязанным на подбородке. Широкие поля шляпы были залихватски загнуты. Мужчина был в приталенной легкой кожанке с висящими «индейскими» оборками на рукавах. Однако, не смотря на широкую белозубую улыбку и явные признаки остаточной спортивности, даже при тусклом тамбурном освещении были заметны глубокие морщины на мужественном лице, показывающие, что возраст «ковбоя» значительно больше пятидесяти. На мой взгляд, он ничем не напоминал ангела, но для натуральной блондинки, очевидно, был тем самым волшебником, исполнившим ее самые сокровенные «девичьи мечты». Ковбой, смеясь и балагуря на своем заморском языке, заключил в объятия спутницу, и они смачно, не стесняясь присутствующих, поцеловались. Их суматошные возгласы, шлейф винных паров, а также длинное, богато отделанное, шелковое платье, выглядывающее из-под женской шубки — явно указывали на то, что эта парочка попала на поезд прямиком от свадебного стола. И теперь американский жених увозит русскую «герл» на свое ранчо в далекую Калифорнию.
Закончив любезничать, девушка попросила меня помочь донести один из чемоданов. Тот оказался не только громоздким, но и очень тяжелым — можно было предположить, что в нем уместилось все приданное состоявшейся невесты. Чувство галантности и российской доброжелательности, возникшие в тот момент, не позволили отказать, и я, с чувством обманутого верблюда, нагруженный поклажей потащился за «молодыми». «Сладкая парочка», увлеченная друг другом, не обращая внимания на мое отставание, налегке ушла в отрыв. Мне же стало совсем тяжко. Громоздкий, тяжеленный, и к тому же чужой чемодан, узкие вагонные коридоры, вибрирующие и качающиеся полы, да еще и собственная сумка — все это делало мои движения неприятными до тошнотворности. Особенно противно было в переходах между вагонами, где мотало, дергало, нижние панели разъезжались под ногами, а безжалостные двери на скрипучих петлях наотмашь били по рукам и бокам! Таким образом я пробирался через десяток вагонов, в том числе через купейные, плацкартные (где, кажется, обнюхал все ноги, торчащие с верхних полок!), через вагон-ресторан с резким запахом солянки и вареной курицы. Наконец добрался до места, где меня ждала «американка». Она весьма сухо поблагодарила меня, и с помощью «ангела» стала заталкивать чемодан в купе. Я же тупо побрел дальше в начало состава и вскоре оказался возле своего купе.
Дверь в купе была приоткрыта, постели заправлены белоснежными простынями, а окна закрыты голубыми занавесками с изображениями розовых ангелочков в окружении белых облачков. На нижних полках у столика с одной стороны восседал Антон, а напротив сидела девушка-попутчица. Они, дружелюбно беседуя, попивали из стаканов в узорчатых подстаканниках ароматный чай и аппетитно хрустели печеньями… Собеседники нехотя прервали разговор, и взглянули на меня. На лице Флегмона отразилось небывалое удивление, а девушка просто обомлела. Очевидно, было чему удивиться и даже ужаснуться. Я представил себя на их месте. Действительно, почти через сорок минут спокойной поездки в дверном проеме вдруг возникает непонятный мужик с потной рожей, в мохнатой шапке набекрень, из-под которой в разные стороны торчат мокрые волосы. На этом субъекте распахнутая дубленка, из-под которой струится пар. Мне даже показалось, что меня тут вовсе не ждали и не вспоминали! Стало обидно до чертиков. «Вот какая вы зараза, Антон-Флегматон! Своих кидаете, а потом и чай со смаком попиваете!» — ярость закипела в моей душе. Однако присутствие незнакомки несколько охладило мой пыл. Не хотелось в глазах посторонней девушки показаться ужасным злодеем. Поэтому, не обращая внимания на глупый вопрос Антона о том, где я и по какой причине долго пропадал, лишь предложил: «Наливайте и мне! Третьим буду!» И бесцеремонно стал раздеваться да развешивать для просушки на верхние полки свою одежду, насквозь промокшую от пота.
Дорога до Москвы пролетела для меня как мгновение. Сказался резкий переход из стрессовых и физических нагрузок в состояние полного покоя и расслабления. Почти сутки я проспал сном праведника. При этом для меня не были помехой навязчивое ухаживание холостяка Антона за попутчицей, их оживленные беседы, перешептывания и смешки, а также их частые чаепития с аппетитным хрустом печений и сушек.
В самой столице все прошло по заданной программе, без «сучков и задоринок». Вовремя согласовали со смежниками все рабочие и производственные вопросы, определили срок подготовки приборов и, соответственно, дату нашего отъезда из «белокаменной». В свободное время я даже успел «окультуриться», посетив Художественный музей, картинную галерею Глазунова и театр на Таганке и, конечно же, следуя нашему уговору, заказал билеты на обратную дорогу. А вот Флегматон, вопреки прозвищу, вечерами вел активный и независимый от меня образ жизни. Его знакомство с недавней попутчицей переросло в нечто гораздо большее. Екатерина, так ее звали, оказалась коренной москвичкой, отец которой служит капитаном 1-го ранга. Всю командировку Антон был не узнаваемым, в хорошем смысле слова, он словно светился изнутри и совсем не спешил возвращаться домой.
Увы, с билетами вышла непредвиденная заминка. Купить их за пару дней до отъезда проблематично в любом городе, а чтобы выехать из Москвы, да еще в канун новогодних праздников, — это архисложно. В железнодорожных кассах подходящих билетов не оказалось, а на самолете лететь мы не планировали, так как наш груз, состоящий из электронных устройств и приборов, мог вызвать большие проверки и объяснения при входном контроле! Поэтому пришлось обратиться к знакомым москвичам. Один из них пообещал «железно достать» ж/д билеты и в день отъезда привезти их нам в гостиницу. Однако, у знакомого возникли непредвиденные трудности и в оговоренное время билеты отсутствовали. В такой неопределенной обстановке было не возможно вызвать такси, а когда с билетами прояснилось, то многие таксисты отказались, т. к. не могли приехать вовремя. Согласилось подать машину лишь агентство под названием «Ангел». Для выбора других вариантов времени не оставалось! Вначале пришлось ехать за билетами в противоположную от вокзала сторону. Практически на ходу, не выходя из такси, через приспущенное боковое стекло я забрал билеты у знакомого, расплатился, и мы помчались на привокзальную площадь. Мельком глянул в билет и понял, что до отправления поезда оставалось более двух часов, времени вроде хватает… Однако, Москва знаменита своими автомобильными пробками. Маршрут нашего движения пролегал через центр по Садовому кольцу, как раз в вечерний час пик. Сплошные многокилометровые потоки автомобилей растянулись в каждом направлении в пять рядов. Если в одном из рядов возникала заминка, то замирал весь ряд. Почему-то все время казалось, что машины в соседних рядах едут гораздо быстрее. К тому же, наш водитель управлял слишком осторожно, сверяя маршрут с навигатором. С каждым километром движение все больше стопорилось, и порой вовсе замирало на пятьдесят минут. Антон дремал на заднем сидении, безмятежно склонив голову на баул с приборами, я же сильно нервничал и поглядывал на часы. Ехать до вокзала оставалось километров пять и менее получаса свободного времени. Но когда осталось полкилометра, то движение встало окончательно. Занервничал и водитель, понимая, что попали в ловушку, и стал соображать, как нам помочь вовремя добраться. Он нашел на обочине свободное место и завернул туда. Мы с водителем покинули машину и с громоздкими баулами побежали к «Площади трех вокзалов». В тот день в столице после 20-градусных морозов потеплело до нуля, выпал обильный снег и образовалась слякоть. Наша обувь сразу промокла, но это не остановило. Одетые как полярники во все теплое, мы с грузом лавировали среди стоящих рядами машин. До отправления поезда оставалось две минуты, когда мы вбежали в здание вокзала. Оставляя на полу мокрые следы, за минуту проскочили через огромный и суматошный зал ожидания. За считанные секунды до отправления мы выскочили на общий перрон и стали искать свой поезд… Но его почему-то не увидели, хотя все пути были заняты. На информационном табло название нашего поезда тоже отсутствовало! Неужели мы не успели?! Как же так получилось? Ведь поезд должен отправиться в 19:12 по московскому времени, и большие часы на стене вокзала показывали 19:12! Судорожно достал билеты и начинал их изучать. Антон с водителем пристроились рядом, также пытаясь разобраться. Плохое освещение, волнение и множество слов и цифр на билете не позволяли выделить главное. «Время отправления 20 часов 16 минут, а не то, что вы назвали!» — вдруг радостно воскликнул водитель. «Где, где это написано?!» — в один голос переспросили мы с Антоном. «Да вот же!» — показывает водитель пальцем в нужное место. И тут на полутемном вечернем перроне, накрытом сверху огромным стеклянным куполом, словно включили яркое освещение. Наступило прозрение и стало понятно, что, заполучив билеты от знакомого, я посмотрел совсем не туда куда надо, и поэтому перепутал время отправления с датой отправления поезда! На самом же деле наш поезд отправлялся 19 декабря именно в 20:16. Такой вот казус произошел, как бы Антону в отместку за то, что он в начале нашей командировки также неправильно назвал мне время отправления поезда. Однако в столице такой самообман оказался для нас спасительным! Мы невольно получили существенный запас по времени, сумев в условиях непредсказуемых московских пробок заблаговременно добраться до своего поезда.
Попрощались с водителем, и едва пришли в себя, как к перрону подали наш состав. В числе самых первых пассажиров, неспешно, с достоинством мы вошли в вагон и прошли к своим местам. Разложились, переоделись, поболтали о том, о сем и решили, что пора перекусить. Вдруг у Антона затрезвонил мобильник. По радостной интонации и веселому «чириканью» в трубку я понял, что звонит Катя. Немного пообщавшись, Антон произнес: «Катюха, сейчас выйду!» Парень накинул куртку на трико и, предупредив, что ненадолго, выскочил из купе. «Понятно, дело молодое, неотложное!..» — подумалось мне, и я стал готовить бутерброды к ужину.
На перроне объявили отправление, затем пожелали счастливого пути. Немного погодя, поезд мягко тронулся и начал набирать ход, а Антона все не было. Стало волнительно, куда он запропастился? «Наверное, в коридоре стоит, расписание изучает» — успокаивал себя. Прошло еще немного времени, а потом — еще три раза по столько же, Антона все не было. На всякий случай выглянул в коридор, и увидел там бредущего Флегматона… Ох, в каком виде он был! Растрепанный, с багровым лицом парень зашел в купе, тяжело дыша, не раздеваясь, сел к столу и торопливо стал хлебать остывший чай. Отдышавшись, Антон произнес: «Понимаешь, решил Катюху до подземного перехода проводить, и не заметил отхода поезда! Едва догнал его и едва забрался в последний вагон… Хорошо, хоть проводница добрая попалась, открыла дверь и впустила! При этом припомнила, что в прошлой поездке с Урала какие-то американцы также на ходу запрыгивали»…
Я смотрел на этого парня и думал, что эта командировка ему, впрочем, как и мне, надолго запомнится! А еще подумалось, что возле людей постоянно и настойчиво вьются маленькие-премаленькие, эфемерные бледно-розовые амурчики, которые норовят запустить свои стрелы в чьи-то одинокие сердца. И еще представилось, что нас, наши души охраняют, а порой от бед спасают невидимые ангелы-хранители. Именно поэтому порой все завершается удачным хэппи-эндом, вопреки неимоверным козням. Несомненно, наша поездка с Флегматоном также прошла под сенью ангельских крыльев, ведь ангелочки обозначали свое присутствие на каждом шагу. Теперь это явственно чувствовалось и вызвало чувство благодарности такому покровительству!
Ну а дальше произошло следующее. Через шесть месяцев после этой командировки Антон женился на Екатерине, а еще через полгода у них родились белокурые и кучерявые близнецы — мальчик и девочка — вылитые херувимчики. Вот для кого наша поездка оказалась явно во благо!
-
В весенний субботний день Тимофей вышел из трамвая и целенаправленно зашагал в общественную баню. Что такое баня для студента успешно сдавшего зачетную сессию, объяснять не надо. Это святое, не иначе. Особенно для тех, кто живет в общаге, презрительно фыркает при упоминании о ванне и никогда не слышал слова «джакузи». Так вот, по такому случаю Тима нес потертый студенческий портфель, в котором конспекты и методички заменили банные принадлежности и сменное белье. В кошельке студента была сумма, достаточная для покупки билета и веника, да еще кружки пива с солидным куском пиццы, без которых баня, что брачная ночь без невесты. Короче, как шутят студенты, — «Решил сходить в баню, заодно и помыться!». В предвкушении удовольствия все мысли в голове студента, можно сформулировать так: «Сегодня я позволю себе все, что захочу!» С вожделенной улыбкой, соответствующей настроению, Тимофей шагал по улице мимо торговых точек под перезвон трамваев и посвистывание весенних птах. Вдруг студент услышал чей-то вкрадчивый голос: «Маладой, сымпатичный, дай закурыть!». Тима оторопело притормозил, увидев отходящую от киоска колоритную цыганку. Надо сказать, что родители с детства внушали парню недоверие и опаску к представителям этого народа. Обычно Тима старательно обходил по большой дуге людей цыганского сословия. На этот раз он столкнулся с цыганкой лоб в лоб. Она не то, чтобы преградила Тимохе путь, но каким-то образом всецело завладела его вниманием. Цыганка не выглядела неопрятной попрошайкой или спекулянткой с вокзала, которых предостаточно в людных местах. Студенту не раз приходилось видеть молодых талдычащих женщин, одетых в длиннющую пеструю одежду с младенцами на руках, но всегда издалека. Как правило, возле них вились сопливые малолетки, выпрашивающие у прохожих копеечки.
Тимофею припомнился случай во время летней практики в совхозе. Группа цыган окружила местного председателя, требуя денег. Как рассказывали, цыгане были наняты восстанавливать металлические бороны — ремонтировать их, точить зубья. Выполнив это задание не особо старательно, цыгане стали требовать расчет. Однако механик плохую работу не принял, о чем и доложил председателю. Было решено уменьшить сумму оплаты за допущенный брак. Насупившись, цыгане ушли, однако вскоре вернулись вместе со своим бароном. Тот отказался что-то переделывать и стал запальчиво требовать в два раза большую сумму. Разгорелся ожесточенный спор. На крики сбежались деревенские мужики и бабы. В центре толпы размахивали «крыльями» председатель и цыганский барон, как боевые петухи. В самый кульминационный момент «диалога» позади председателя возникли два цыганенка. Один из них аккуратно просунул между ног председателя черенок лопаты, а другой ухватился за его свободный конец. Глава сельсовета не заметил мельтешащих рядом пацанов, а те дружно крутанули черенок по правилу буравчика. Председатель, как подкошенный, рухнул на газон, одновременно уронив и свой авторитет. Особенно в глазах цыган, разразившихся многоголосным хохотом. Селяне подхватили поверженного председателя и отнесли в контору, а позже он обреченно заключил с цыганами мировую, выдав изначально востребованную ими сумму.
Воспоминание не способствовало позитивному восприятию Тимофеем подошедшей к нему цыганки. Раздраженно ответив, что не курит, он пошел было дальше, но тут цыганка саркастически произнесла вдогонку: «Нэт сыгарет, так дай дэсять рублей… Жалко что ли?!» Студенту показалось унизительным проигнорировать эту просьбу. «Не такой уж я жмот, чтобы не дать какую-то десятку!» — подумал он и гусарским жестом дал цыганке засаленный червонец. Широкий жест не поставил точку в их общении. Цыганка взяла деньги и по-хозяйски преградила студенту путь: «Парнышка, такой подарок я должна отработать! Хошь скажу, как тэбя завут?» Тимофей был уверен на все сто, что цыганка не назовет его имя! Имя не слишком распространенное, а на лбу, как говорится, не написано. «Вот тут-то ее “лабуда” и вскроется!» — решил студент, вспомнив слово, сказанное одним из институтских преподавателей, относительно чей-то курсовой. Усмехнувшись, парень уверенно произнес: «Называй!» Цыганка поймала взгляд Тимофея, и он сразу почувствовал себя кроликом перед удавом. Взгляд гадалки будто проник глубоко внутрь и словно палец музыканта стал перебирать мозговые извилины, как гитарные струны. А на его голову будто надели звукопоглощающий шлемофон. Студент перестал воспринимать уличные звуки и погрузился в поролоновую тишину. Сколько длилось такое состояние, определить было трудно — словно вечность прошла! Тимохе не только расхотелось шутить, но даже идти на долгожданную помывку и сдувать пену с пивной кружки… Он видел лишь напряженные глаза цыганки и появившуюся испарину на ее лбу. Неожиданно взгляд цыганки стал мягче и перестал шевелить мозги студенту. Он вновь услышал полифонию улицы. Цыганка расслабилась и произнесла в растяжку на выдохе: «Тэбя завут… Ты-и-ма!». Тимофей сразу признал свое имя и понял, как недооценил паранормальные способности этой женщины в пестрой косынке, по-пиратски завязанной на затылке. Пользуясь замешательством молодого человека, гадалка предложила Тиме экскурс в его дальнейшую жизнь, и повела за киоск. Там собралась группа молодых цыганок, заинтересовано наблюдавших за действиями своей атаманши, с целью перенять ее опыт. Студент как ручной выложил за гадание стольник, а затем еще… и еще… Правильно угаданное имя резко укрепило его веру в гадание. А цыганка была, что называется, на пике куража и нагадала на картах о том, кто будет избранницей Тимы, как она будет выглядеть, когда именно состоится их свадьба и сколько впоследствии у них родится детей. Перед каждым предсказанием цыганка зажимала в кулаке очередную сотню, приговаривая при этом, что если гадание сбудется — «дэнги по ветру полетят», а если нет — останутся в ее руке. После каждого предсказания она дула в кулак и раскрывала ладонь — та оказывалась пустой! «Улетэла дэнежка — значыт сбудытся!» — удовлетворенно объявляла цыганка. Понимая, что вскоре денег не только на пиво, но и на баню не останется, студент решительно отказался от дальнейшего опустошения кошелька… Напоследок цыганка предложила: «Принэси пятсот, и самая красывая дэвушка будэт тэбе всу ночь гадат!» При этом она указала на одну из присутствующих молоденьких цыганок… Ошалевший Тима, не слушая гадалку, метнулся на оживленную улицу. Он понял, что его субботние развлечения действительно улетели по ветру. Вернее, остались в бездонном кармане разноцветной юбки этой ведуньи…
С той поры много времени утекло. Тима женился на хорошенькой девушке, которая к его удивлению оказалась точно такой, как описала цыганка, а свадьба состоялась именно в тот год, месяц и день, какой та назвала. В дальнейшем инженер Тимофей Павлович стал приходить к мысли, что не зря когда-то променял пиво с пиццей на общение с гадалкой. Хотя, на самом деле трудно понять — было ли то гадание предсказанием судьбы или же ее программированием. Когда же стали рождаться дети, причем в том порядке и того пола, как предсказала цыганка, Тимофей совершенно уверовал, что гадальные карты легли тогда точно на его судьбу. Цыганка будто настроила его жизнь на некую чудную мелодию!
Тимофей Павлович оторвался от компьютера, с помощью которого по заданию начальства делал внеурочную работу, и взглянул на своих детишек. Они сидели стайкой на диване и зачарованно смотрели по телевизору старый мультфильм про Бременских музыкантов. Детей было на одного меньше, чем в предсказании, хотя, конечно, это поправимо… На экране ТВ шел эпизод, в котором брутальная цыганка деловито раскладывала игральные карты — «погадать на короля». Внешне она напоминала ту, что когда-то раскладывала его собственный пасьянс. Мультяшная цыганка вдруг пристально взглянула на Тиму, будто требовала подтверждения исполнения ее гаданий. Ее пронзительный взгляд странно подействовал на Тимофея. Он резко встал со стула и устремился к дивану, где подхватил на руки младшую дочурку и закружил с ней по комнате в ритме ламбады! Детишки сначала удивленно взглянули на папу, а потом заулыбались, дружно хлопая в ладошки. В наступившей кутерьме никто не заметил, как в дверях появилась мама и стала фотографировать этот страстный танец на мобильный телефон. В этот момент телевизионная цыганка незаметно исчезла с экрана, оставив азартно танцующего папашу перед неразрешенным до конца вопросом: что есть цыганское гадание — лабуда или ламбада?!
-
Чаша лесного озера была заполнена чистейшей водой. Прибрежный желто-серебристый песок окаймляли вековые сосны, и возле них даже самый крупный человек смотрелся муравьем. Целый океан солнечного света и ароматного воздуха! Для нашего суетливого, засоренного пространства, обители рода человеческого, это — редкая идиллия. Но куда же без людишек? И тут без них не обошлось! Какая-то группа копошилась на пляже… Трое подвижных парней в спортивной одежде непрерывно вертелись вокруг кряжистого бородатого мужика, который возвышался средь них как дуб среди березняка. Не было слышно, о чем они судачат. Однако по доносившимся иногда возгласам и междометиям было ясно — разговор перешел в жаркий спор. Возле спорщиков догорал костер. Один из парней вдруг выхватил из костра тлеющую головешку и стал размахивать ею перед бородачем…
Свидетелями инцидента стали молодые специалисты Андрей и Сергей, стоявшие в тот момент поодаль. Ввязываться в чужие разборки не хотелось, да и задача у них была иная. Парни, работающие в небольшой инжиниринговой компании, подыскивали подходящее место для проведения корпоратива. Был юбилей компании, который решили отпраздновать двухдневным отдыхом на турбазе. С начальником базы созвонились заранее. То был некий дядя Миша. Прошли по территории базы, выбрали несколько подходящих для проживания домиков, но начальника базы на месте, как назло, не оказалось. Его сотрудница сообщила, что тот ушел на пляж наводить порядок. Туда и направились парни…
Тем временем наступил апофеоз разборки. Бородач, ловко перехватив одной рукой мелькавшую перед его лицом головешку, другой ухватил нападавшего за болтающийся капюшон ветровки. Парнишка, отпустив палку и пытаясь вырваться, крутанулся так, что оказался к мужику задом. Бородач не упустил момента и дал озорнику такой мощный пинок, что тот, потеряв шлепанцы, перелетел через костер к своим перепуганным дружкам, где и приземлился на четыре точки. Дружки подхватили бедолагу и, перепугано оглядываясь, засеменили по берегу в кусты. Бородач бросил головешку в костер, подобрал оставленные шлепанцы и метнул их в отступавших. Затем он помыл руки в озере и направился к тому месту, где его поджидали инженеры. Парни поняли, что это и есть искомый дядя Миша. Хозяин, разгоряченный разборкой, продолжал сотрясать воздух руганью: «Ходят тут всякие засранцы! Свинячат, где не попадя, за собой не убирают… Я научу таких природу любить!..»
Сергей с Андреем рассказали начальнику базы о цели своего приезда, забронировали места для проживания и отдыха, и вскоре поехали домой. По пути они делились впечатлениями. «Настоящий хозяин озера! Здесь такой и нужен, иначе никакого порядка не будет…» — такой вывод сделали коллеги о дяде Мише. Затем прикинули, сколько человек приедет на корпоратив. Всего получилось человек двадцать пять. В основном мужчины, женщин ожидалось не больше пяти — все замужние. Холостяка Андрея такой расклад несколько расстроил — ему хотелось, чтобы было обратное соотношение. Он спросил у Сергея: «Ты что же свою жену не посчитал!» К удивлению своему услышал, что брать жену на уикэнд тот не собирается. Дескать, давно с ней в разладе и дело идет к разводу. Андрей совершенно нечаянно затронул больную для Сергея тему. Тот стал жаловаться на несложившуюся семейную жизнь и на супругу, портящую его существование своими зловредными кознями. Так и ехали под бесконечное нудение окольцованного супруга.
В выходной в соответствии с утвержденным сценарием работники компании стали съезжаться на турбазу и размещаться в небольших домиках в тени реликтовых сосен. Анд рей и Сергей по-хозяйски занимались расселением гостей. Некоторые приехали с малолетними детьми, и те внесли в обстановку элементы детсада, что Андрея напрягало. Сергей все-таки привез на пикник жену, но демонстративно дистанцировался от нее с безразличным выражением лица. В глазах молодой женщины прятались непонятная грусть и одновременно какая-то детская насмешка, чем вызвала у Андрея смешанные чувства и странный интерес. Он представился. «Эльвира…» — ответила женщина, и без задержки ушла в домик. Подъехал «лэнд краузер» шефа. Геннадий Владимирович прибыл с женой и детьми. Шеф громко поздоровался и сказал стоящему рядом Андрею, что у него в багажнике подарок от главного заказчика работ, и этот подарок надо выгрузить. Подарком были два сорокалитровых кега с пивом. Ящики же с вином и водкой давно стояли в тенистом месте. Откуда не возьмись, появился дядя Миша, неся двумя руками щуку метровой длины: «А вот к пиву рыбка приплыла! Дешево отдам!» — воодушевленно молвил бородач. — «Почем отдашь?» — поинтересовался Геннадий Владимирович. — «Литра три пива — и в расчете будем! — ответил “хозяин озера”, — А ежели пару пузырей дадите, баньку истоплю!» — «Коль пошла такая пьянка, так готовь скорее баньку! — скаламбурил шеф. — Вот тебе две бутылки, а рыбину к очагу неси на уху». Андрей и Роман покатили кеги к длинному столу, его накрывали на просторной площадке между каменным очагом и домиком, выбранным шефом и его семейством. О Романе стоит рассказать — он кучерявый брюнет цыганской крови, что отразилось и в его характере. Правда, в отличие от соплеменников, Роман честен и трудолюбив, хотя порой весьма горяч и импульсивен, однако справедлив!
Через некоторое время все было готово к торжеству. Широкая терраса домика шефа была оборудована под сцену, там установили магнитофон с мощными колонками. Шеф со сцены поздравил всех с наступившим юбилеем, торжественно объявил о начале праздника и включил магнитофон. И праздник начался! Выступала самодеятельность, плескалась в чашках уха, а кеги опустошались под нескончаемые тосты и поздравления! Пожалуй, музыку было слышно и на противоположном берегу озера, а ноги сами просились в пляс. Танцевали все, включая и шефа, и детишек. Роман выделывал такие коленца и с таким азартом, что окажись он в этот момент в таборе, — его бы сразу выбрали пожизненным цыганским бароном!
Утомившись от энергичных танцев, Андрей выбрался из круга на край поляны, где среди кустов калины и шиповника были установлены скамьи и лавки для отдыха. Свободное место нашлось лишь на одной из скамеек, где в обмякшей позе, закрыв глаза, полулежал Сергей. Рядом, поставив босые ноги на сиденье и пристроившись на спинке, сидела Эльвира. Она с интересом наблюдала за танцорами. «Чего не танцуем?» — перекрикивая музыку, громко спросил Андрей. — «Да вот не с кем! Этот (она кивнула на Серегу), похоже, дотанцевался до лавочки!.. — сказала Эля и, улыбаясь, показала рядом с собой: Садись, пока не заняли…» Андрей присел на скамью по другую сторону от дремлющего Сергея. Места оказалось мало, и парень случайно коснулся рукой женской ноги. «Я не помешаю?» — спросил он и, подняв голову, увидел опьяняюще завораживающие женские глаза. Эля наклонила к нему голову и прошептала, обжигая ухо словами: «Совсем нет, я рада, что так тесно!..» Андрюху дрожь прошибла и голова пошла кругом. И вовсе не от выпитого, а от нахлынувших чувств! Сердце заколотилось от предположения, что между ним и Эльвирой может произойти нечто интимное, и возможно, очень скоро! Он понял, что женщина одинока и тоскует по мужской ласке. Чтобы проверить свои домыслы, Андрей украдкой дотронулся пальцами до ее лодыжки, и та, вздрогнув, подалась навстречу. Он погладил ладонью ее ногу, краем глаза наблюдая за Серегой. В голове Андрея стали рождаться планы, как бы незаметно забрать и увести красавицу куда-нибудь подальше от посторонних глаз! Тут, совсем некстати, в круг танцующих протиснулся дядя Миша и громогласно объявил: «Господа отдыхающие! Баня готова, желающие могут париться!..» Большая часть танцоров разбежалась по домикам за банными принадлежностями. Очнулся и Сергей, он встал и, недовольно бурча, шатаясь пошел в свой домик. Эльвира быстро провела ладонью по волосам Андрея и, не проронив ни слова, поспешила за мужем. «Нечего на замужних заглядываться! Не пара она мне… Лучше иди-ка ты в баню — стресс сними… Не облизывайся попусту!..» — приструнил себя парень, и пошел вслед за всеми. Баня — это не только место для омовения и наведения телесной чистоты.
Баня — это, если хотите, мировоззрение или даже философия, определяющая сознание индивидуума именно в то время, когда тот находится в банном помещении, и даже в предбаннике. В «сандуновских» банях, в сауне, либо в общественной бане один и тот же человек чувствует себя по-разному. Где-то ему не очень комфортно, а где-то просто в кайф! Баня, подготовленная дядей Мишей, оказалась не той, которую все ожидали увидеть. Личная баня за его домом — это просторная бревенчатая изба из трех помещений. В ней можно получать удовольствие часами, то парясь, то попивая ароматный чаек из пузатого медного самовара. Ею любуются все приезжие, как говорится, без зависти мимо не пройдешь! Та же банька, что предлагалась гостям, была неким походным вариантом, где одновременно помещалось не более пяти человек, а раздеваться нужно было перед входом.
Баня располагалась на берегу озера. Это был некий шатер или чум из полиэтилена с круглым отверстием вверху. Внутри него был сложен каменный очаг пирамидальной формы. Дядя Миша жег в нем костер, пока не раскалил камни. Затем выгнал весь дым, закрыл вход пленкой и дал бане настояться… Вот теперь — добро пожаловать, гости дорогие!
Первая декада октября в этот год баловала поздним бабьим летом. Париться заходили небольшими группами, в порядке стихийно образовавшейся очереди. Поначалу баньку предложили женщинам, из-за их малочисленности. Мужики расположились на пляже неподалеку. Потягивали пивцо, покуривали, байки травили — в общем, старались не скучать. Прислушивались к веселому щебетанию и повизгиванию женских голосов, доносившихся из шатра. Наконец, раскрасневшиеся женщины в купальниках гурьбой выбежали из бани и бросились с разбегу в осеннюю воду. Визг поднялся на все озеро! Затем они попарились еще, после чего допустили в шатер мужчин. Температура в шат ре была выше ста градусов, как говорится, «настоящий Ташкент»! Капли конденсата, падающие с потолка на голые тела, казались расплавленным оловом и заставляли вздрагивать! Здесь вовсю суетился дядя Миша-крепыш, без устали распаривая в больших ведрах березовые и еловые веники, и поливая разогретые камни. В баньке появился удивительный лесной дух! Михаил успевал похлестать спины и зады желающих получить максимум удовольствия! В наступивших сумерках распаренные мужички нагишом выбегали и прыгали в бодрящую воду, алеющую в наступившем закате. Тела пловцов выглядели, как у вареных раков. Еще не все женщины переоделись и ушли с пляжа. Восторженные зрительницы сопровождали нудистов аплодисментами и смехом. Мужчины, немного проплыв, возвращались в парную, и так по нескольку раз. Разве подобные природные радости возможны в банях типа «сандуновских»? Да ни-ког-да!
Андрей не выдержал длительного банного марафона. После нескольких заходов в баню собрался и одним из первых отправился продолжать застолье. Он ощущал блаженство, наслаждаясь чувством легкости. Чтобы сократить путь, парень решил идти не по тропе, а напрямую через подлесок к освещенной поляне, где раздавалась веселая музыка и мелькали силуэты танцующих сотрудников. Чуть в стороне он заметил женскую фигуру с накинутым на голову капюшоном. Женщина шла к озеру, а когда уже разошлись, он вдруг услышал оклик: «Андрей, это ты?». Повернувшись, Андрей в лунном свете увидел Эльвиру. Она стояла теперь с откинутым капюшоном и распущенными вьющимися локонами. Сложные чувства охватили в этот момент Андрея — он вроде хотел и не хотел этой встречи, не чувствуя необходимости продолжения отношений с симпатичной, но замужней женщиной… Внутренний голос упорно твердил ему, что надо прекратить всякое общение с ней, и идти своей дорогой. Поэтому парень ответил нейтрально: «Да, это я…» «А я к озеру иду…» — сказала та, и добавила потише «…хотела там увидеть тебя!» Эля подошла совсем близко, на расстояние вытянутой руки. Теперь Андрей хорошо видел ее несколько смущенное лицо, большие глаза, отражающие лунный свет и слышал ее неровное дыхание. Парень понимал, к чему может привести эта нежданная встреча, но все еще не желал ее продолжения. Чтобы охладить пыл, он спросил: «А Серега-то где?..» «В домике… давно не появлялся… спит, наверное, пьяный…» — прошептала Эльвира. Она еще приблизилась к парню. Андрей почувствовал обжигающее дыхание Эли и томное желание ее сильного тела. И тормоза у Андрея отказали! Он сдавил соблазнительницу так, что та вскрикнула. Их губы сомкнулись и слились в продолжительном поцелуе… Руки хаотично блуждали, головы кружились, а мысли путались!..
Все-таки некие сторожевые индикаторы в их головах продолжали функционировать. Эля вдруг ослабила объятия и, резко отпрянув от парня, стала прислушиваться. Она взглянула через плечо Андрюхи и ее глаза округлились от ужаса! Она вырвалась и метнулась в кусты… Теперь и Андрей услышал позади хруст валежника, кто-то мощно навалился ему на спину, сжав «лапищами» шею… Неизвестный стал злобно душить его! «Неужели медведь?! Откуда он здесь?!.» — мелькнуло в голове Андрея перед тем, как он оказался ничком на земле, вдавленным лицом во влажный мох. Опуская подробности борьбы, можно сказать, что Андрею удалось-таки вырваться из медвежьих объятий и оседлать своего обидчика. И только тогда он разглядел перекошенное от ярости лицо своего сотоварища Сергея… Но теперь уже лихо было разбужено! И взбешенный Андрей одной рукой, как клещами, сдавил горло противника, а другой стал молотить куда попало по башке этого «медведя». Серега хрипел и, брызгая слюной, рычал и стонал: «Гад!.. С моей бабой связался!.. Думали… сплю… ничего не вижу… не знаю… Удавлю обоих!.. Гады подколодные!.. Заразы!..» Он гримасничал, дергался, выворачивался, швырял в лицо Андрею траву и песок. Пытался несколько раз укусить соперника. Сил у обоих почти не оставалось, но жесткая борьба продолжалась довольно долго. Тем временем, всего в нескольких десятках метров от них гремело веселье. Звучала музыка, произносились тосты, слышался задорный смех. Потом все стихло, в наступившей тишине звонко зазвенела гитара, и мужской голос затянул душевную цыганскую песню — пел Роман… Но недруги этого не слышали, нещадно мутузя и матеря друг друга. А поднявшийся в верхушках сосен ветер заглушал резкие возгласы, издаваемые драчунами. Серега, изловчившись, все-таки врезал Андрюхе промеж глаз, да так, что тот, взревев по-львиному, нащупал свободной рукой камень и со всей злостью замахнулся им. Еще секунда, и одним ненавистным ревнивцем станет меньше! Но огреть Серегу не получилось — чья-то крепкая рука перехватила руку Андрея, а зычный голос сверху произнес: «А ну, кончай разборки!.. Брысь отсюда!..» Это оперативно появился дядя Миша, чтобы навести порядок в своей вотчине. Применив грубую силу, он расцепил и разогнал дерущихся! Дюже силен был этот бородач, с ним не поспоришь!
После схватки Андрей, хромая, пошел к озеру и начал умываться. Кровоточащие раны и царапины на лице саднили, голова гудела и пухла от хаоса вопросов: «Почему взбеленился Серега? Ведь сам же мозги парил, что готов развестись с женой… Да и Эля, судя по всему, созрела для такого шага! Чего же тогда в драку лезть, устраивать мордобой?..» Парень решил больше не оставаться в такой тревожной обстановке до конца выходных, и уехать как можно скорее. Даже свои вещи из домика не захотел забирать. Андрей нащупал в кармане чудом не выпавшие ключи от машины и направился прямиком к автостоянке. Теперь он чувствовал себя не только трезвым, но и правым так поступить! Он брел среди сосен по слабо освещенной дорожке, погруженный в печальные мысли. По закону подлости, встречным курсом двигался ненавистный Серега! Тот тоже не ждал встречи, но, завидев «кровного врага», Сергей набычился и угрожающе направился к Андрею. Понимая неизбежность новой драки, Андрей досадливо сплюнул, закатал рукава и принял боксерскую стойку. Однако судьба и в этот раз учудила по-своему. Неожиданно откуда-то из-за кустов выскочил кучерявый Роман и в высоком прыжке ударил Сергея в грудь сразу обеими ногами. Тот свалился, как подкошенный сноп. Цыган запрыгнул на Серегу и принялся наотмашь молотить его! Видно, для этого у Романа имелись веские, не понятные другим, причины. Для Андрея же такое развитие событий оказалось благоприятным. Он осторожно обошел катающихся по опавшим сосновым иглам драчунов и продолжил движение к своей цели. У него не возникло и малейшего желания их разнимать. Оказалось, сделать это было кому — на помощь явился тот же дядя Миша. Он басовито прокричал: «Да что за жизнь такая!.. День и ночь эти петушиные бои… задолбали!» Затем нагнулся и подхватил каждого из «бойцов» за шиворот. Оторвал их как котят от земли и, развернув в разные стороны, придал ускорение коленом со словами: «Объявляю ничью! Геть отсюда!..»
Тем временем пошел плотный осенний дождь, заметно похолодало. Андрей сел в машину, запустил и прогрел двигатель, затем тронулся. Свет фар выхватил из темноты женщину с пакетами в руках. Она, взмахнув пакетом, попросила остановиться. Андрей притормозил и с осторожностью приоткрыл забрызганное дождем боковое стекло. Из темноты на него глянуло лицо Эльвиры: «Я принесла твои вещи… Забери их…» Парень вышел из машины, чтобы взять пакеты. Но Эля неожиданно обняла Андрея и горько заплакала: «Не оставляй меня! Сергей может сделать со мной какую-нибудь подлость!.. Он такой мерзкий!.. Увези меня!.. Спаси!». Андрей стал гладить Элю по щекам, пытаясь успокоить. Его ладони стали мокрыми от ее слез, или от дождя — трудно было понять. Жалость и желание помочь, а может, пробуждающаяся любовь, охватили Андрея. Но задумавшись на минуту и отбросив сомнения, он распахнул дверцу автомобиля, и решительно произнес: «Садись! Поедем вместе. Никого не бойся — я с тобой!..». Лицо Эли просветлело, а дождь резко прекратился.
Когда они отъехали от озера сравнительно далеко, и дорога стала ровнее, Андрей взглянул на притихшую спутницу. Она, откинув голову на подголовник сиденья, безмятежно спала… Улыбка, застывшая на миловидном лице, делала женщину еще более очаровательной… Над зеркалом лесного озера забрезжил рассвет. Начинался новый день, а для этих двоих, знающих друг друга лишь сутки, возможно, наступила совершенно новая жизнь, чем-то похожая на сказку…
-
В жизни случаются всякие метаморфозы… Инженеры, например, превращаются в космонавтов, а врачи — в художников. Порой человека охватывает безумное желание реализовать свои тайные мечты и фантазии. К примеру, стать супергероем с накаченными бицепсами и рельефным прессом, чтобы спасти человечество от какой либо напасти! Далеко не у всех, не всегда и не все мечты сбываются. Однако, самые упорные, целеустремленные и последовательные достигают многого и меняют, если и не мир, себя-то уж точно. Яркий пример — молодой инженер Тимофей Климов. До тридцати трех лет он будто катился по рельсам — жил в автоматическом режиме, не прилагая особых усилий для своего нравственного, умственного и физического развития. То есть существовал в схеме: родился — учился — распределился — женился — родился первенец — получил жилье — второй ребенок родился… В определенный момент молодой человек понял, что жилплощадь для семьи мала, и зарплаты до конца месяца не хватает… К тому же здоровье, увы, не то, и хвори заметно чаще терзают изрядно утомленное тело. Тут-то Тимофей и возжелал что-то кардинально поменять в своей жизни. Он задумался, с чего же ему начать самоперестройку? Жену не поменяешь — детей некуда девать. С работой тоже сложности — в других местах больше вряд ли заплатят… Так с чего стартовать? Подошел он к окну, задумчиво выглянул на улицу, а там — красотища неописуемая! Зима наступила снежная, натуральная, розовощекая! Еще вчера везде была грязь и осенняя промозглость, а над головой — небо, что твоя чугунная сковорода, перевернутая вверх дном. Теперь же — вокруг деревья в пушистых снежных свитерах и рукавичках! На серебристых ветвях снегири повисли краснобокими новогодними игрушками! Под деревьями люди, как снеговики, лыжи к ногам прилаживают и от самого порога отправляются в лес на прогулку по белоснежному, искристому покрывалу. Такая картина соблазнила Тимофея. Не удержался он, достал из кладовки слегка рассохшиеся и запыленные, но все же пригодные для катания старенькие лыжи, которыми давно не пользовался. Натер инженер рабочую поверхность соответствующей мазью, погладил разогретым утюжком и вынес остудиться на улицу. Начинающий спортсмен воткнул лыжи в сугроб у крыльца, а сам на несколько минут забежал вернулся домой переодеться в спортивный костюм. Когда же Благов вновь появился на крыльце, упакованный по погоде с лыжными палками наперевес, то неприятно удивился — от лыж в сугробе остались лишь две глубокие ямки… Короче, его лыжам, что называется, ноги приделали! Долго метался Тима по соседним дворам и лесопосадкам, пытаясь найти и наказать воришку титановыми палками и вернуть-таки свой восстановленный спортинвентарь. Но — все тщетно! Несостоявшийся спортсмен вернулся домой разгоряченный и злой. Жена встретила его укоризненным взглядом, а дети с радостью — ведь папочка останется с ними дома. Так, не начавшись, завершился лыжный start-up инженера Благова.
Трудности усилили рвение Тимофея. Он достал заначку (копил на мотоцикл) и в тот же день приобрел отличные пластиковые лыжи с пружинными креплениями, подобрал к ним удобные ботинки. В ближайший выходной Тимофей «обновил» покупку, одолев десяток километров. Дистанция далась не просто. Под горку лыжи скользили так, что трудно было затормозить, тем более остановиться. На горку взбираться было еще сложнее — лыжи разъезжались и проскальзывали, ботинки натирали ноги. Оказалось, лыжные поездки требуют особого уменья и сноровки! На Урал Тима приехал с юга, где температура редко опускается ниже нуля, и появление снега считается чудом. Навыков катания на лыжах у парня не было, и об этом он теперь жалел. Через пару недель Тима стал держаться на лыжне увереннее — на поворотах его не заносило, он научился ловко объезжать препятствия. Через месяц тренировок парень стал подобен снежному барсу — таким же сильным и проворным. Благов отказался от некоторых вредных привычек. Например, перестал часами просиживать за компьютерными играми, а на его щеках появился здоровый румянец. К нему вернулись хороший аппетит и крепкий сон. В выходные он мог уже пробежать на лыжах более двадцати километров.
Через два месяца Тимофей узнал, что в окрестностях города состоится всероссийский лыжный марафон. Вот он — шанс покорить дистанцию в сорок пять километров! Благов чувствовал себя вполне готовым к такому испытанию. Его мышцы окрепли настолько, что он мог непрерывно отжаться от пола 50 раз, а «дыхалка» начинающего спортсмена работала ритмично, как кузнечные меха. У Тимы не оставалось сомнений, что марафонская дистанция ему покорится! За неделю до марафона он решился совершить пробный пробег по трассе уже промаркированной для соревнования. Раньше он уже пробегал на лыжах тридцать километров. Пробежать всего-то на 50 процентов больше было ему по силам. Стартовать решил в субботу, не откладывая. Но, как зачастую бывает, жизнь внесла свои коррективы. В тот день до обеда пришлось переделать много домашних дел. К тому же выбивало из колеи нервозное поведение супруги — она не хотела отпускать мужа «в страшную стужу», хотя на улице не было и 20-ти градусов мороза. Супружеский разговор быстро перешел в спор, закончившийся откровенной руганью. В результате, Тимофей уходил из дома сильно расстроенным. Он взял лишь фляжку с чаем, забыв многое, что подготовил для длительной пробежки. Выскочил из квартиры как пушечное ядро! Даже пес Пушок под действием негативного настроя хозяйки недовольно тявкнул вслед хозяину. Во дворе Тима вспомнил, что не взял ни бутербродов, ни галет, забыл и телефон. Возвращаться не стал из принципа. Во-первых — плохая примета. Во-вторых, этот марафон, по прикидкам, не должен был затянуться более, чем на четыре часа, а за это время он вряд ли замерзнет и проголодается. Но главное — ему не хотелось возвращаться в накаленную домашнюю атмосферу, демонстрируя всем свою дурацкую забывчивость. Так начинался тестовый марафон…
Первые десять километров «лыжный ковбой» бежал энергично, пытаясь отогнать мучившие его смутные мысли. На втором десятке километров сомнения мало-помалу улетучились, лыжника увлек спортивный азарт. Мороз особо не беспокоил, лыжи скользили легко, натренированное тело работало слаженно. А вокруг-то какая красотища! Сначала парень скользил мимо редких сосен и кустарников, но вскоре начался густой лес. Вековые сосны и ели в сказочном снежном убранстве искрились в лучах низкого зимнего солнца. Тимофей въехал в долину. Недалеко от него по параллельному курсу стремительно пронеслись несколько рыженьких косуль с белыми пушистыми хвостиками. «Ну что, посоревнуемся!» — крикнул им лыжник, прибавив скорость. Но куда там — лишь хвостики мелькнули далеко впереди и мигом скрылись в кустах. Скучновато было ехать в полном одиночестве. Поначалу попадались встречные лыжники, а потом — никого! Тем временем, солнце зашло за деревья, и длинные тени стволов легли поперек лыжни, как шпалы железной дороги. Стало заметно холодать. Вместо легкой ветровки не грех было бы взять куртку потеплее! А может все-таки вернуться домой пока не поздно? Очередной маркер трассы показал, что пройдено 24 километра, значит позади больше половины пути и возвращение лишено смысла… «Только вперед! Осталось не так уж много!» — подбадривал себя Тима, пытаясь обмануть накатывающую усталость. На отметке «30» он остановился передохнуть и с наслаждением допил из фляжки остатки сладкого, чуть теплого чая. Наступали сумерки. Тимофею вдруг привиделось, что в ветвях могучей ели, в последних отблесках уходящего дня мелькнула пара бледно-желтых огоньков! «А вдруг это рысь!.. Не дай Бог!..» — и Тима, хоть и не был верующим человеком, трижды перекрестился, вспомнив недавнее сообщение в прессе о том, что люди не раз находили следы крупных хищников в окрестностях города. В груди появился противный холодок — и лыжник резко рванул дальше, будто оставалось не пятнадцать, а всего-то пара километров! И тут, как иногда бывает, в ход событий вмешалось вселенское зло… При спуске с горы, на одном из виражей нога выскочила из крепления, и лыжник, потеряв равновесие, влетел в густой кустарник! С трудом выбравшись из колючих зарослей, он встал на ноги и попытался разобраться в причине падения. Поцарапанное лицо саднило, ветровка была порвана, правая нога предательски ныла — но это еще не все! На одном из лыжных креплений не оказалось зажима, фиксирующего ботинок. Куда же делась эта чертова железка?! Чуть не плача, Тимофей ползал по глубокому снегу в надежде найти необходимую деталь… Бесполезно!.. Быстро темнело и стало понятно, что поиски без фонарика или спичек — пустая трата времени и сил. У горе-лыжника при себе не оказалось ничего, чем можно было закрепить ботинок на лыже. Он использовал тесьму, которую даже не оторвал, а отгрыз зубами от порванной ветровки! Тима кое-как привязал ботинок к лыже и поехал с минимальной скоростью… Дурацкий ботинок постоянно соскакивал с привязи! Приходилось останавливаться и вновь его крепить. Холод стал донимать так, что парень отказался от этого. Взяв лыжу со сломанным креплением в одну руку с палкой, Тима попытался ехать на одной лыже, толкаясь свободной ногой, как на самокате. Он стал понимать — началась настоящая борьба за выживание!..
Особо тяжко давались подъемы. Единственная лыжа проскальзывала, а свободная нога вязла в рыхлом снегу. На спусках было еще хуже. Скользить на одной лыже, сохраняя равновесие и притормаживая другой ногой — настоящая акробатика! Силы покидали Тимофея с каждым пройденным метром. В наступившей темноте лыжня плохо просматривалась. Вылетающие из мрака ветки наотмашь хлестали по лицу. Теряя ориентацию в пространстве, марафонец несколько раз завалился в какие-то мглистые дебри. Выбирался из них с невыносимым трудом! При этом вспоминал и день, когда впервые встал на эти «проклятые деревяшки», и супругу, накаркавшую тяжелую дорогу вместо благословения… Конечно, он как никто понимал, что сам повинен в этом супер-экстриме. Но не винить же себя, в конце-концов! А то, что конец (и возможно трагический!) может вскоре наступить — в этом сомнений оставалось все меньше! Сердце изнуренного мужчины молотилось в грудной клетке, словно пташка в агонии, а руки и ноги деревенели, окончательно теряя чувствительность от ядреного мороза. Вдруг Благов увидел, как сквозь густые заснеженные заросли на него пристально смотрит пара сверкающих глаз, а чуть в стороне — еще огоньки, еще!.. «Волки!!!» — простонал в ужасе Тимофей. Сердце сжалось и будто совсем остановилось в ожидании финала…
Тима остановился и напряженно вгляделся в кромешную темноту. Внезапно он понял — то не звери выглядывают из чащи, а… фары машин на лесной дороге! Кратчайшим путем Тимофей устремился к трассе. До вожделенной цели по прямой было метров сто, но какие это были метры! Дремучие заросли, камни, пеньки и главное — глубочайшие сугробы! Отбросив в сторону совершенно бесполезные теперь лыжи и палки, Тима ринулся напролом через дебри. Вскоре он оступился и рухнул в какую-то яму, провалившись в снег по самые плечи. Барахтаясь в снегу, парень пытался выбраться из ловушки, и тут услышал, как совсем близко просигналила машина. Это добавило сил, и Тима таки выкарабкался из чертовой ямы — не хотелось умирать молодым!.. В рваной, заполненной снегом одежде, Тимофей выполз на обочину. Когда показалась очередная машина, он в отчаянном рывке привстал и замахал руками, но автомобиль, не снижая скорость, промчался мимо. Несколько машин, ехавшие следом, его также проигнорировали. Может быть, водители не замечали человека на обочине, или замечали, но не останавливались, опасаясь незнакомца… «Так ведь можно совсем лыжи отбросить!..» — мелькнул в голове марафонца печальный каламбур. Пересохшими губами Тимофей прошептал: «Будь что будет! Умирать так с музыкой!..» Собрав воедино последние силы, он выкатился на заснеженную дорогу. Яркий свет фар осветил неподвижное тело. Раздался визг тормозов, хлопнули двери, к горемыке подбежали люди: «Что случилось?! Кто вы?..» В ответ Тимофей смог только вымолвить: «Помогите… Довезите … Погибаю…» и… отключился.
Спасители затолкали обессилевшего спортсмена в машину, накинули на него чью-то куртку, напоили чаем из термоса. Постепенно по телу воскресающего лыжника разлилось тепло, он почувствовал, что его задубевший организм оттаивает и к нему возвращается жизнь! Слава, слава Небесам!! Когда подъехали к городу, Тима более-менее оправился и попросил довезти до дома, однако отказался от сопровождения до квартиры, опасаясь непредсказуемой реакции жены. В своем предвидении Благов не ошибся!.. В одиннадцатом часу, почти через шесть часов ожидания, взволнованная жена открыла дверь и на какое-то время остолбенела! В дверном проеме, держась за косяк, стоял на дрожащих ногах жалкий потрепанный человек, весьма отдаленно напоминавший ее супруга. Детишки, радостно выбежавшие из комнаты, также оторопело застыли на месте. Даже Пушок не признал хозяина. Испуганно заскулив, он залез под кресло… Жена срывающимся голосом пролепетала: «Тима, ты что — пьяный?.. Тебя побили?.. Где лыжи?..» «Там… далеко…» — чуть слышно ответил тот, неопределенно махнув рукой. Ему не хотелось ни говорить, ни вспоминать ушедший вечер… Пока хозяин отсутствовал, дома ничего не изменилось. У Тимофея же будто полжизни пролетело! Но как обо всем этом можно доходчиво рассказать домочадцам? Да никак! И Тимофей, опираясь о стену и покачиваясь, молчаливо побрел мимо родственников в спальню. Ему хотелось полного покоя, и ничего более… «Я тебе сейчас воды наберу, помоешься!» — сказала жена, и ушла наполнить ванну. Когда она вернулась позвать мужа, то увидела, что на ковре в порванной одежде умиротворенно похрапывал Тима, прижимая к груди Пушка. Разбудить мужа не получилось. Улыбнувшись, жена накинула на спящую парочку теплый плед.
Чем закончилась эта история? Тимофей спал почти сутки, потом больше недели температурил, а после выздоровления совсем забросил спорт. Как отшибло! Покупать лыжи опять ему уже не хотелось. По правде сказать, и не на что было — семейных расходов было предостаточно, да и зима заканчивалась. Пришла весна — солнце стало припекать, и, соответственно, снег стал таять. Как-то утром Тима вывел Пушка на прогулку в скверик. Пес отбежал в сторонку и начал что-то выкапывать из подтаявшего снега. Тимофей подошел, а из сугроба лыжа выглядывает. Помог он собаке раскопать, и нашел лыжи — те самые, что пропали у него в начале зимы! Воришка, видно, лыжи у подъезда прихватил и закопал их в снег, да, наверное, забыл о них. Климов находке обрадовался — сын подрастает, следующей зимой ему будет чем заняться. Может хоть отпрыск станет настоящим марафонцем?!
-
«Предлагаю поднять фужеры за виновника торжества — новоиспеченного кандидата технических наук, одаренного инженера и кропотливого исследователя Тимофея Благова! Пожелаем ему дальнейших успехов на пути научно-технических инноваций и, вследствие этого, существенного роста зарплаты! Молодому ученому наше троекратное «ура!!» Председатель Ученого совета резко взмахнул фужером, словно волшебной палочкой и удивительно — ни капли не пролил! Более дюжины солидных мужчин в костюмах, состоящие в деловых отношениях с виновником торжества, дружно выкрикнули: «Ура! Ура!! Ура!!!», и осушили фужеры с игристым напитком. Тимофей сидел за столом, очевидно сконфуженный повышенным вниманием к своей, по его мнению, посредственной персоне. Далее последовали тосты с гораздо более крепкими напитками. Гости старались высказать нечто особенное о Благове, и о его диссертации. Тимофей пребывал в эйфории — наконец-то достигнута цель, маячившая перед ним много лет. Откровенно говоря, это были каторжные годы! Помимо учебы в аспирантуре и подготовки диссертации, приходилось зарабатывать на жизнь и обеспечивать семью. Было множество поездок по городам и весям для согласования материалов диссертации со специалистами и для получения отзывов на автореферат в смежных организациях.
У Тимофея сложились теплые отношения с научным руководителем, профессором Иваном Трофимовичем — человеком с богатейшим жизненным опытом и научным кругозором. На восьмом десятке он обладал не только прекрасной памятью и смекалкой, но и, что немаловажно, большим чувством юмора. В разное время «Трофимыч» был главным руководителем ряда крупных предприятий и КБ, в том числе и того, где теперь трудился Тима. Этот «мастодонт» работников, с которыми ему довелось сотрудничать в разное время. В профессорской голове надежно хранилась обширная база информации, в том числе — интересных и забавных случаев из жизни. В бытность Тимофея в столице по учебным вопросам, Трофимыч частенько приглашал «своего парня» к себе на чаепитие. Чаще всего чаепитие плавно переходило в «пивопитие» с вяленой рыбой, которую Профессор ловил и готовил во время продолжительных профессорских отпусков. На этих званых вечерах профессор рассказывал молодому (сорокалетнему!) соискателю разнообразные истории, удивляя того мастерством изложения фактов и живостью ума. Так Тима осваивал не только премудрости науки и техники, но и разнообразие самой жизни.
Соискатель приехал в столицу за пару недель до защиты. С утра до вечера он занимался подготовкой текста доклада для выступления на Ученом совете и оформлением необходимых плакатов и схем. Времени на отдых не оставалось совсем. Как-то Иван Трофимович предложил соискателю приехать к нему в выходной день, чтобы, как он выразился, отвлечься от науки и расслабиться. Так Тимофей попал на подмосковную дачу Профессора, где для него нашлось предостаточно физической работы! И грядки-то он поливал, таская воду из далекого колодца, и березовые чурбаки-то он топором колол, складывая паленья аккуратными штабелями… И еще много чего переделал по поручению своего руководителя. Хотя к физической работе Тима привычен, потому как свой сад-огород имеет, а все-таки утомился изрядно! Трофимыч же, не дав передышки, попросил соискателя еще сотку картофеля окучить, так сказать, на десерт. Тима подошел к картофельным рядкам, расположенным на пересохшей глинистой почве, густо заросшим сорняком. Работа по приведению участка в порядок окончательно доконала Тимоху! Он трудился изо всех сил — вырубал сорняки, что есть силы вгрызаясь лопатой в глинозем. День угасал. Тима не делал перекуров, поскольку не курил, и потому задание выполнил быстрее, чем рассчитывал. Опираясь на трость, принять работу подошел Иван Трофимович, то бишь заказчик. Он начал с комплимента — мол, Тима за день подзагорел и приобрел вид, достойный для выступления на Ученом совете! Картофельные рядки выстроились ровно, как солдаты на параде. Профессор взглянул на них, снял очки, протер стекла носовым платком, надел их и снова внимательно посмотрел на грядки: «Молодец!.. Но зачем так глубоко вскопал?..» — «Чтобы лучше озонировались корни растений, и обеспечивался прямой доступ к ним дождевой влаги!» — по-военному отрапортовал Тимофей. Иван Трофимович понимающе качнул головой и пригласил Тиму на чаепитие… До чаепития в тот раз не дошло — состоялась дегустация домашних вин различных сортов. Окончание вечера Тимофей помнил смутно. Одно точно — он славно «прочистил мозги», вытряхнув лишние мысли и переживания. Припомнилось также, что вечером пошел сильный дождь, и подумалось, что живительная влага очень кстати наполнит обработанные грядки!..
Через несколько дней после дачного отдыха состоялось заседание Ученого совета, и Тимофей выступил с докладом. Соискатель был в ударе. Он обстоятельно раскрыл перед членами Совета тему своей диссертации, без затруднений ответил на все каверзные вопросы оппонентов. Соискатель поймал кураж и чувствовал — игра сделана. Затем состоялось тайное голосование. Члены Совета поочередно опускали в специальную урну шары: белого цвета — за присвоение ученой степени, красного — против. По окончании голосования заранее избранная счетная комиссия пересчитала шары. Председатель Совета объявил, что все десять шаров — белые! Единогласным решением Тимофею была присвоена ученая степень кандидата технических наук. Это была Победа!..
Председатель встал, попросил минуту тишины и произнес тост: «Сегодня Благов сдал на отлично важный экзамен, но есть человек, который по праву делит с Тимофеем лавры победителя. Это научный руководитель! Выпьем за Ивана Трофимовича, и пожелаем ему в будущем не менее талантливых учеников!»… Банкет продолжался, мужчины сняли строгие пиджаки и стали соревноваться в произнесении тостов. Тимофей млел от счастья. Он пил вместе со всеми и с каждым в отдельности, радуясь, что прошел все этапы защиты так глубоко им выстраданной диссертации. Это запомнится надолго!.. В конце шумного застолья слово попросил сам Профессор. Свой спич он начал издалека: «Искренне поздравляю Тимофея с его личным достижением! Многие выступавшие отмечали, что его диссертация подготовлена на высоком научном уровне — это неоспоримый факт! Однако главный экзамен соискатель сдавал несколько дней назад на моей даче!..» Повисло неловкое молчание, никто не мог угадать, куда же клонит уважаемый мэтр. Тимофей тоже не понимал, что имеет в виду Учитель. Неужели будет вспоминать, что на даче он «перебрал» крепкой наливки?.. Иван Трофимович выдержал паузу, подлил в стакан минералки, отхлебнул и продолжил: «Диссертация Благова бесспорно хороша… Но все это фигня!..» (Среди членов Совета волной пробежал шепоток). Мэтр продолжил: «Фигня, по сравнению с тем, как этот молодой человек… окучивает картошку!! Вот в чем кроется его талант и призвание!.. Через несколько дней после окучивания, картофель на участке вырос больше, чем за полтора месяца до приезда Тимофея! Если он может так здорово ухаживать за овощами, то также блестяще сможет «окучить» и разрешить любую проблему в какой угодно сфере! Уверен, что Благов больше чем многие достоин высокого звания кандидата наук. И не только технических…». Присутствующие взорвали зал громкими аплодисментами! Тима тоже хлопал в ладоши, восторгаясь Учителем, ведь он органично свел воедино Высокую науку с Хлебом насущным!
Торжество завершилось поздно, и гости стали расходиться. Когда в коридоре осталось всего несколько человек, к Тимофею вдруг подошел председатель Совета. По основному месту работы он был главным конструктором столичного НИИ: «Тимофей Викторович, предлагаю Вам перебраться в столицу, чтобы применить свои знания и опыт в нашем институте. Такие специалисты нам нужны! С обустройством поможем, не сомневайтесь. Совьете гнездо. Семье в столице будет лучше! Даю Вам сутки на размышление…» Тимофей в растерянности посмотрел на Ивана Трофимовича. Тот, одобрительно улыбнувшись, сказал: «Не дрейфь, кандидат, решайся! К тебе повернулась Фортуна!». Не понятно, каким местом повернулась Фортуна, а вот в Тиминой голове точно что-то резко перевернулось. И он без колебания отчеканил: «Согласен! Через месяц буду у Вас!». Собеседники рассмеялись и скрепили договоренность крепким рукопожатием.
-
Той зимней ночью челябинец Иван Петрович Кузовихин спал не просто плохо, — архиплохо! Он проснулся в четыре часа ночи от внезапной боли в груди. Ему стало страшно, ведь раньше ничего подобного не было! Он сел на кровати, отдышался и осторожно, стараясь не будить супругу, побрел на кухню. Там налил из термоса травяной настой, заваренный женой как успокоительное или снотворное, и выпил его. Помогло, боль потихоньку отступила. Иван присел на кухонный диванчик и тихонько включил телевизор. Передавали ночные новости, которые, увы, не способствовали умиротворению. Монотонным, низким голосом сонный диктор вещал о кровопролитных междоусобицах, о затонувших кораблях и потерпевших крушение самолетах. В конце новостей прозвучала информация, что Земля пересекает метеоритный поток, в котором возможны и большие объекты! «Язви их в корень!..» — ругнулся житель мегаполиса: «Ни днем, ни ночью не дают покоя страшилками, — удивить хотят, чтобы даже ночью мы безотрывно смотрели телик и муру всякую слушали!». Петрович решительно отключил телевещание и, протяжно зевнув, оторвал листок настенного календаря. Наступили новые земные сутки — пятница 15 февраля 2013 года. На обороте оторванного листика полуночник бегло прочитал заметку о Герберте Уэльсе и его фантастическом романе «Война миров». В заметке высказывалась гипотеза, что в недалеком будущем нашу планету посетят пришельцы. «Конечно, посетят, да всех нас съедят!..» — съязвил Иван Петрович, понимая, что вероятность подобного события крайне ничтожна. Будучи школьником, Ваня азартно увлекался астрономией и, как многие пацаны того времени, мечтал стать специалистом по космосу. Даже стал изучать астрономию и небесную механику.… Однако дальнейшая его жизнь резко сменила орбиту. Не стал Иван ни астрономом, ни космонавтом. Окончив школу, вначале он поработал сантехником, а после армии выучился на экономиста и, в конце концов, дослужился до начальника планово-экономического отдела. Теперь же, после выхода на пенсию, он вынужден подрабатывать главбухом в небольшой транспортной компании. На этой работе порой так приходится «пахать», что звездочки перед глазами мельтешат… Такая вот астрономия получается!
Заснул Петрович быстро, и приснилось ему, что он мечется по незнакомому вокзалу среди узнаваемых, но не запоминающихся, хаотично снующих людей. Везде очереди в кассы и всеобщая растерянность. Даже во сне Кузовихина не покидало чувство, что он опаздывает на поезд, или наоборот, — его поезд опаздывает? В общем, не понятно было, какой поезд ему нужен, и для чего. Сон был нелогичным, и детали происходившего мелькали в ячейках мозга, как в калейдоскопе. Неожиданно громкоговорители объявили: «Ожидается прибытие поезда Че… че… На первый путь… прибывает поезд-экспресс, следующий из Че… в Че…!». Но как не прислушивался, Иван не мог четко расслышать слова диспетчера, особенно последние. Впрочем, почему-то не было желания ждать этот поезд, даже видеть его не хотелось! Поэтому Иван пытался уйти подальше с платформы и куда-нибудь спрятаться, но возбужденная толпа не позволяла это сделать. Вдруг Иван будто увидел, а скорее почувствовал, как нежеланный поезд со страшным грохотом, ослепительно сверкая и выпуская густые клубы пара, безостановочно пронесся мимо перрона! И моментально скрылся вдали…. Несостоявшиеся пассажиры в недоумении и панике замерли на месте!... И тут из репродукторов донесся требовательный голос жены: «ВАНЯ, СКОРЕЕ ВСТАВАЙ! НА РАБОТУ ОПАЗДЫВАЕМ!» Откуда взялась жена, и какая еще работа?! Что за ужасный поезд пронесся мимо?
Постепенно до сознания Ивана Петровича дошло, что надо проснуться и пора собираться на службу. Пробуждение давалось с великим трудом — уши заложило, сердце молотилось, а в мозгу, в унисон сердцебиению, ритм
Друзья, я снова рядом с вами!
Пока мы вместе – нам ничто цунами.
Я виртуальный занавес поднять готов
Красивых смыслов и таких же снов.
Мы поплывем, забрав с собою тех,
Кто фору даст любимцам фонотек.
Когда ж поэзия накроет покрывалом,
Читателей я напою и чаем, и нектаром.
Садись скорей в хрустальную Ладью,
Как друга в ней приму гурмана... и судью!
И ваша жизнь предстанет карнавалом,
Где, кроме выдумки, реальности навалом.
Мы совершим поход в заветные мечты,
Заглянем в судьбы, в тайны красоты.
Надеюсь, что теперь вы разогреты,
Готовы пробовать не воблу, а сонеты!
Искренне ваш, Илья.

Закаты – провозвестники конца,
Рассветы – провозвестники начала.
Закат – дань памяти отцам,
С рассветом – в море от причала.
Как долго я искал пути
На ощупь и почти вслепую!
Мне было радостно идти,
Я обходил беду любую!
Потом сидел на берегу,
У волн выведывал советы.
Я дружбу с морем берегу –
На все вопросы есть ответы!
Мне лишь сейчас понятны стали
Мои раздумья у причала.
Из них мои произрастали
Успехи с самого начала…
И вот я вновь на берегу
Любуюсь сказочным рассветом.
Внучок кричит мне на бегу:
Дедусь, спешу к тебе с приветом!..

Облака шевелят парусами
На просторах небесных морей.
Я смотрю на природу часами,
Ощущая свободу острей.
Сколько можно открытий отметить,
Без конца расширяя свой взор,
На лесов бесконечные сети
И на бдительный ветра дозор.
Можно видеть огрехи, вершины
И в людском беспокойном труде.
Организмами станут машины.
Вы увидите душу в руде.
Но не всех, кто намерен бороться,
Ожидает победа, успех…
Кто-то может на риф напороться,
Под недружный неискренний смех.
Облака пронесутся экспрессом
И составом пройдут день за днем,
И прижмут нас давлением, прессом,
И прольются кислотным дождем...

Поэт по жизни брел угрюмо.
Был строг и понур его взгляд.
Немыслимо тягостной думой
Поэт был всецело объят...
Он пел, как набат колокольный,
Бубнил, словно бас-барабан.
Судачили: парень прикольный,
Хоть с виду зануда, чурбан...
Порой он был приторно сладким,
Шутил, источая елей,
Но не был кротким и гладким.
Скорее, похож на репей!
Поэт, что поет аккуратно
На взмах дирижерской руки,
Не будет грустить безотрадно,
Смиряя теченье реки.
Певцы ж непокорного духа,
Без званий и без эполет,
Безмолвны для чванного слуха, –
Их, будто, в природе и нет!..
Поэт шел по жизни с надеждой,
Лелея чудесный билет.
И вновь вдохновлялся, как прежде,
Вдали ожидая рассвет!
Памяти поэта
Владимира Волкова
Запускается зима –
Черно-белое кино.
Вьюги снежной пелена
Занавесила окно...
Мой лирический герой
Вновь выходит на подмостки.
Как снежинок, строчек рой
Создает стиха проростки.
В глубь стиха он шел упрямо,
Через строк печальный лес...
И поэту, скажем прямо:
Нелегко нести свой крест!
Водрузить, прибить подпорку,
Где пурга вовсю метет,
Взять и вбить в земную горку –
Пусть весною расцветет.
Владимира Волкова
Она вернулась только утром,
Сверкая лаком, перламутром.
Игривость поступи и взгляда –
Все было в ней – мечта, услада.
Все говорило: «Я – твоя!»,
Любви и неги не тая,
Чтоб очутиться в его власти,
Нимало не жалея страсти!..
А ведь вчера душа металась,
Рискуя вызвать лишь усталость.
Она была принцессой бала,
Но и того ей было мало.
Бесилась бестия хмельная,
Гостей весельем пеленая.
А он ворочался в постели,
Пока все пели, пили, ели...
Но наступило очищенье –
Душа пришла просить прощенья.
И он простил, – куда деваться, –
Чтоб над собой не издеваться.

Огрызки в хрустальной вазе –
Как образец безобразия!
Но, впрочем, вполне терпимо
Мы молча проходим мимо!
Соседки на лестничной клетке
Сцепились, что те малолетки.
Под маской печального мима,
Как все, я проследую мимо…
И дома нет отдыха... Ха!
Здесь масса проблем ЖКХ.
Но в ЖЭК нам идти неудобно,
Порою и смерти подобно…
Там наши вопросы парируют,
Футболят и игнорируют.
Решение невыполнимо
Проблем, проходящих мимо!
Возможно, мы все виноваты,
Что всюду царят бюрократы.
Исходим мы в дрязгах на брызги,
И тлеют в нас нервов огрызки!..

Странное чувство – закончилось лето...
Земля остывает, слегка подогрета.
Июль начинается, близится август,
Но странное чувство – тебе я не нравлюсь.
Улыбка, как прежде, твоя на устах,
Но нежность пропала и холод в глазах.
Унылым похмельем кончается праздник,
А мой календарь – холостяк и проказник,
Худеет стремительно день ото дня,
Остатки томленья и страсти храня.
И странное чувство, что цели бесплодны,
Хоть трафики их достиженья свободны.
Я чувствую в членах бурливую силу,
Но нечто весенний задор подкосило...
Где радости встреч, буйство красок рассвета,
Бездонные дни, вечера и объятья…
Ответь, с нетерпением жду я ответа,
Куда улетают и где снова взять их?
То странное чувство, а может быть опыт,
Тот самый, что в тяжких страданиях добыт,
Опять говорит, что однажды в оконце
Призывно блеснет золотой лучик солнца!
Во сне я не вижу тебя.
И пусть!
Снедает, душу губя,
Грусть.
Зияет всюду вокруг
Пустота.
Исчезла разом и вдруг
Красота.
Теперь абсолютно один,
Слаб и груб.
Я сам себе господин,
Но глуп!
Глупец, что влюбился
В тебя.
Увы, ничего не добился,
Любя.
Пойду по огромной стране,
Без пути...
Но зачем и куда теперь мне
Идти?!
До речного донышка
Метров пятьдесят...
Глупая головушка,
Отойди назад!..
Лес повсюду высится,
Защитив меня
От ветров, что бесятся,
Солнце полоня.
Чайки пролетают
Подо мною низко.
Пропасть не пугает,
Носятся без риска!
Я, собой рискуя,
На обрыв забрался.
Вот и публикую –
Чудом не сорвался!
Там внизу торчит скала –
«Парус» называется.
Мачту в небо подняла
И слегка качается.
А напротив – дикий пляж,
Люди словно мошки...
Постоять у края – блажь,
Камни бьются в крошки!
Тут бывал не только я.
Души отворяя,
Здесь стояли и друзья,
Храбрость проверяя...
Полно! Хватит! Дрожь уняв,
Отхожу от края.
Боже, позже жди меня
У калитки рая!
Осень – серая лошадка,
лето – маг и чародей!
Жизнь – большая стройплощадка
воплощения идей…
Время, тикая, несется,
звезды падают в туман.
Кому пенсия дается,
кому – кукиш и обман!
Мы живем, как жили предки,
делим склоки и постель.
А в груди, как в тесной клетке.
бьется птица свиристель.
Промозглый дождик льет и льет,
задернув небо пеленой!
Земля отправилась в полет
от Солнца хилой и больной.
И вновь забудутся печали,
осенних дней тревожный сон,
Воспрянут те, кто был в печали,
и снова буду я влюблен!
Войду в весну я мелким бесом,
прохладным ветром над водой,
Живя в гармонии со стрессом
и окружающей средой!
Кризис молнией ударил
По бюджетам и по банкам.
Животы он всем приталил,
Хиппи волю дали панкам.
Позабыв деликатесы,
Переходим на консервы.
Вечерами, рухнув в кресло,
Успокаиваем нервы.
Стали чаще экономить,
Дабы денежки скопить...
Чтоб здоровье не угробить,
В меру стали пиво пить!
Даже реже стали бриться –
Это все-таки рутина.
Возвращается на лица
Пятидневная щетина.
И цветы мы дарим реже –
К черту эти сантименты!
Но зато бодрей, чем прежде,
Произносим комплименты.
И от этого, наверно,
Жены нам детей рожают...
Ждем мы трепетно и нервно
Что рубли подорожают!
Хотя стихи не мой конек,
Они давно влекут меня…
Порой в них тлеет уголек,
Но нету яркого огня!
Огня, что с высоты небес
Глаголы искрами палит,
И тем любой снимает стресс,
Как добрый Доктор Айболит!
Хочу я жару от стиха,
Как от уральской печки,
Но чтобы речь задумчиво тиха.
А свежесть, что у горной речки!
Мне ни к чему седая слава,
Гордыне суть моя претит...
Хочу, чтоб дух имел бы право
На полноценный аппетит.
И чтобы стих, как карнавал –
Такой же пестрый, звонкий…
Хочу, чтоб всех он пробуждал,
Как звук скрипичный, тонкий!
Все это свыше мне дано,
На это извожу бумагу...
Несу литературное панно
Подобно боевому стягу.

Закатного солнца воспаленный глаз
Ветвями ресниц жидкий лес прикрывает.
Лихие водители давят на газ,
К вечернему чаю едва поспевают.
Я мчу среди них, торопясь не спеша,
Мотая с утра километры на шины.
Блоху подкую, как умелец Левша,
Я лидер автомобильной дружины.
Ведет к горизонту нас жизни дорога,
Рождая безумие сверхскоростей.
И если судить о ней честно и строго,
То мы постоянно во власти страстей.
Нас ждут впереди еще те повороты,
«Подрезы», промоины и гололед...
Но мы норовим нарастить обороты,
Как будто отправились в дальний полет.
Увы, без движения нет и пути…
Мы движемся к цели, меняя маршруты.
Я еду к тебе, ты меня подожди,
Я буду на месте в теченье минуты.
Спидометр – есть индикатор души,
Живу ожиданием радостной встречи.
Небрежно, легко прохожу виражи,
О тормозе даже не может быть речи!
Ты ждешь и волнуешься – не суетись,
Не надо наигранно ахать и охать.
Скорее ко мне поплотнее садись,
У нас же любовь, а не жалкая похоть.
Четное – нечетное, черное и красное...
Жизнь течет почетная, четкая и классная!
Не смотря на сложности, мне не до печали,
И мои возможности выше, чем в начале…
Во дворе поленница, во поле дурман,
По-над речкой стелется бархатом туман,
На лужайке прыгают милые козлята.
Беды перемелются – жизнь бурлит, ребята!
Солнце подсушило, дождик окропил,
Радугу, как шилом, самолет пробил.
Всюду только вольница, радость и простор!
Легких тучек конница скрылась за бугор.
С ними все печали сгинули вдали.
Что-то прокурлыкали в небе журавли…
Наверно захотелось сверху прокричать:
«Никогда не бойтесь заново начать!»
Как опостылела эта зима –
Стылый рулон белоснежной бумаги!
Давит надежды одежда сама –
Унты надеты, напялены краги.
Осточертела вокруг болтовня –
Санкции, доллары, евромайданы.
И не тревожат отныне меня
Политиканы и дальние страны.
Инеем колким покрыты мозги,
Хруст под ногами – ледовые корки.
Мне бы покушать копченой трески
И осетрины, и черной икорки!
Не пресечется история наша
В вечной борьбе и погоне за счастьем.
А в головах, как перловая каша
Трагикомедии с нашим участием.
Или религии, жертвы во благо…
Хлипок запоя спасательный круг.
Там, вдалеке, Рим, Вена и Прага…
Разве там лучше? Ответь же мне, мой друг!
Просто седая зима-лиходейка
Двери рассудка срывает с петель.
Вдоль по дороге поземка, как змейка,
В дом заберется, остудит постель!

Жизнь вокруг – тараканьи бега,
Мечемся, подбирая крошки…
Заграница, как образ врага
В глянцевой суперобложке.
По утрам строим планы-мечты
О безоблачном послезавтра.
Но, увы, остаются пусты
Ожидания плезиозавра...
И весной полыхает гроза,
Кислород превращая в озон,
Мы, стесняясь, отводим глаза
И вздыхаем – видать, не сезон...
А когда наша жизнь, как туман,
Постепенно уходит в свисток,
Мы кричим: «Это вражий орлан
Совершает виток на восток!»
Пусть летает, поймаем живьем,
Стоит только нам птичку увидеть.
Мы ее никогда не убьем,
Чтоб охотника не обидеть.
Мы насыщенной жизнью живем,
Просыпаемся вновь молодыми.
Только днем все сильней устаем,
Замечая, что стали седыми.

Теплоход большой пропал,
Напоровшись на коралл.
На борту, кроме команды,
Пассажиров праздных банды...
Разыгралася гульба,
Но злодеюшка-судьба
Уготовила подарок –
Грохот, звон разбитых чарок...
Тот, кто пел и веселился,
Не молился, не крестился,
Даже хворью не страдал,
Тот внезапно мертвым стал!
А другой, тот, что постился
И с детишками возился,
Тот судьбе своей не сдался
И живым, подлец, остался!
И герой самоотвержен,
Помогая потерпевшим,
Забывая о себе,
Дал в «пятак» гнилой судьбе!..
У нас есть предположенье –
Капитан проспал крушенье.
Он, оставивши штурвал,
Проституток целовал!
А старпом, устав рулить,
Из рубки вышел покурить.
Как помощник капитана,
Был он тоже в стельку пьяный…
Из ракетницы пальба –
Как сложилась их судьба?
Виновата, кроме шуток,
Стая местных проституток!
Капитан не виноват,
Просто, чуть подслеповат.
Дал ему бы в морду я,
Вот и вся Конкордия!
Датчанам дорог Писающий Мальчик,
Американцам – Статуя Свободы,
Фанатам мил Надутый Мячик,
Нам, дачникам, – Сады и Огороды.
На грядах этих оставляем годы,
Такая жизнь сутулостью чревата…
Мы – патриоты огородной моды,
И герб наш – Грабли и Лопата!
Мальчугану снится сон –
Вертится пропеллер
И летит как Карлсон он,
И варенье проверил!
А девчушке снится сон,
Словно куклы сами
Все вальсируют Бостон
Целыми часами...
У девицы томный сон –
Одноклассник Миша
Громко слушает «музон»..
Миша, сделай тише!
Мишка мечется во сне...
В нем, со страшной силой,
Он на «Мерсе» по весне
Мчится к своей милой!
…
А с утра пойдут они
По своим делам.
И реальность в эти дни
Не сродни тем снам.
Голуби с голубками в лужице плескались,
Утка и утята нежились под солнцем.
Куры суетились, гуси передрались, –
Все происходило под моим оконцем.
Облако качает ангела-младенца,
Птицы улетают выше облаков.
Во поле шагает группа поселенцев,
Небо созерцают из-под колпаков:
Дождик им не нужен – нынче ведь уборка!
Сена заготовка в поле меж берез.
Овощей и фруктов после переборка,
А потом отметят сбор и сенокос!
Хороша в деревне во поле работа,
Чтоб ходить по полю с видом удальца.
Нынче понедельник, будет и суббота,
Чтоб смахнуть недельный жаркий пот с лица…
Я гляжу в оконце, мудрый, словно филин,
Засыпаю рано, ночью – как сова.
Я устал, но право – я не обессилен.
В голове мелькают умные слова...
Где-то за горами грома погремушка,
Где-то над полями тешится гроза.
Рядом оказалась мягкая подушка,
Быстро задремал я, чуть прикрыв глаза...
Поработал я мал-мал,
А так сладко задремал!
Красиво жить не запретишь!
Коль так решил, – кати в Париж.
Париж достал, – скачи обратно,
Но формулируй мысли внятно.
Зря не мути в стакане воду,
Уподобляясь мореходу.
Забудь про все, забей на всех,
Придут и радость, и успех.
И не рычи, как будто хищник,
Есть много разных видов пищи.
Не забывай про кнут и пряник,
И хорошо б еще – без паник!
А если ты без парашюта,
И до земли всего минута –
То наслаждайся тем вовеки,
Что мы – всего лишь человеки...
Эх, раздолье луговое,
Бархатистая трава!
Речки зеркало кривое.
В нем – смешная голова...
Ты уже не та Россия,
Не есенинская Русь!
Речь твоя не столь красива,
Даль не та, куда я рвусь.
Даже то, что есть, мы тоже
Можем быстро растерять!
В нашем сердце нужно строже
Тему эту заострять.
Наши взоры станут чище,
Как и много лет назад.
И не будет больше нищих,
Будет Мир – цветущий град!

Вдали, на горочке, церквушка,
Вокруг нее – кусты крушины.
Сверкает золотом макушка –
Покров Руси несокрушимый.
Сады, избушки, берег речки...
А у околицы села
Пасутся козы и овечки...
Яичко курочка снесла.
Седые, крепкие мужчины
Косой сверкают на лугу...
Мычат коровы без причины,
А я сижу на берегу.
Невероятно эстетично
Под солнцем золотится крест.
И всю округу, как обычно,
Вновь оглашает благовест!

Прекрасен белый храм на высоком взморье!
Он – творение людей в мире бесконечном.
Суть рождается всегда в споре, но не в ссоре.
И тем более, когда речь идет о вечном!..
Я пытливо гляжу в небес синеву,
Обходя облаков грозные рифы.
Натянув вдохновение, как тетиву,
Стрелами вдаль запускаю рифмы.
Бесшабашное море швыряет волнами,
Стремится скалу подо мною сточить.
Под волнами хребты рождают цунами…
Только мне не по нраву ноги мочить.
А возле меня ручеечек прозрачный,
Он к морю стремится, беспечно звеня.
Растворяя настрой мой неоднозначный,
Мелодичным журчанием манит меня.
Возможно, я такой же невзрачный ручей
В таинственном мире, безбрежном, как море,
Временами боюсь, что я вовсе ничей,
Но с морем мирским я способен поспорить!..
.................................................
Много общего, люди, у нас с ручейком.
Мы поем, словно кровные братья.
Храм великий возводим в сознанье своем
(Слов иных не могу подобрать я),
Чтоб в стихах навсегда отразиться потом
В импозантном, лирическом платье.

Две молоденьких милашки
В небо головы задрали.
Разговорчивые пташки
Стаю шумную собрали.
Утром дождичек пролился
На стога и на луга.
Новый день развеселился,
Вышла радуга-дуга.
А девчата загадали
Семь желаний на цвета...
Аж на цыпочки привстали –
Красота и простота!
Хвост павлиний расправляя,
Появляется заря.
Словно в салочки играя,
Облака средь гор парят.
Рыболовные баркасы
Поднимают якоря.
Полусонные пегасы
Матом боцмана корят.
И с чиханьем заработал
Где-то дизельный движок:
Просыпайся, мой хороший,
Поработай-ка, дружок!
Утро быстро пролетело
И рабочий день настал –
Солнца диск для пользы дела
Занимает пьедестал.
Целый день кипит работа
На земле и на воде,
И одна у всех забота –
Показать себя в труде!
Вечерком запал пропал,
Вновь швартуются баркасы.
Работящий люд устал,
Вспоминает про матрасы.
А заря – предтеча ночи –
Моря скрашивает фон.
Я же ставлю многоточье,
Завершая марафон…
Легкий душ – душе легко!
Горький кофе вместо пряного чая.
Махровый халат. Я накинул его
И с чашкою вышел на солнце, скучая.
Чуть раньше мотался, во тьме спотыкаясь,
Почти не касаясь прибрежной волны.
Ракушки нещадно мне в ноги впивались
И ветры хлестали меня со спины!
А я все искал дальний свет маяка
И в бурных волнах, и в кромешной ночи.
Но проблеска в море не видно пока,
В бреду я бреду, хоть белугой кричи!..
Когда-то мечтал об огромных волнах,
Стремился познать все морские законы,
Желал слышать песни – не стоны в штормах,
А нынче лишь в глянце журналов – иконы.
Я стал уставать все быстрее и пуще,
Искомый маяк заменил телевизор,
Что в доме моем каждый вечер запущен.
На долю мечтаний остался лишь мизер!
Лишь чувство усталости – вот все заботы,
Нет сил выходить на огонь маяка...
Я бухнулся в койку, вернувшись с работы, –
Не стоит лелеять в себе дурака!..
С той самой поры я все реже и реже
Ищу свой маяк на морском побережье.
Образ моря предо мною:
Милый берег, снова здравствуй!
То же небо голубое
С бюстом облака грудастым.
Пулей время пролетело –
Новый год стоит на входе...
А когда-то лето пело
На небесном теплоходе!
Романтичные закаты,
Бирюзовая волна.
Летних гроз вдали раскаты,
Жизнь хмельна и без вина!
И душистым ароматом
Тьма насыщена была
От игральных автоматов
До курортного села.
От веселой дискотеки,
И волнующих улыбок –
В пасть соблазна и утехи,
В омут страсти и ошибок!
............................................
Да, аллеи не белеют,
Нет уж гомона страстей;
Лишь в мозгу печально тлеют
Пережитки всех мастей.
Есть у нас родимые места –
Для всех местных главные,
Достойные холста –
Сказочные, славные.
В славном городе таком
Чудом появился,
На окраины влеком,
К морю я стремился.
Ту жемчужину у моря
Полюбил я всей душой.
В ней и в радости, и в горе
Так мне было хорошо!
Стаи чаек над волнами
Независимо парят!
Яркий бакен, между нами,
Все маячит, говорят...
Отчего же так спокойно
Мне здесь дышится всегда?
Очень весело и вольно,
Словно в прежние года!
Ветер влажный и хмельной,
Легкие, как жабры.
И пускай прибой шальной
Шепчет свои жалобы...
Город тот и мой, родной,
Будто побратимы, –
Пусть поют струной двойной,
Впредь неразделимы!
Кто-то любит Венецию, кто-то – Флоренцию…
Всякий влюблен в родные места.
Любовь украшает любую провинцию,
Пусть даже если это – мечта.
Детская память нас греет до старости.
С нею мы будто бы вечно живем.
Даже в период хандры и усталости
Прошлое помнится будто живьем.
Память, увы, не хранит лишь хорошее,
Самое лучшее с давних времен.
Детства любимое платье поношенное
Вмиг оживит нежно-радужный сон...
Помню, как летнее солнце взлетало
(Выше оно не взлетает теперь!),
Я, пацаненок, сползал с сеновала
И выходил сквозь поющую дверь.
Лето раскинуло сочные травы,
Щедро раскрасив живые леса.
Прямо с утра подкрепиться пора бы,
Вновь ощутить чистых чувств полюса!
Стол уж накрыт – позабытые яства:
Каша, блины... ароматы печи!
Утро мое распрекрасное, здравствуй! –
Пью молоко и жую калачи…
Жить хорошо под опекою мамы,
Папа, как лев, мой уют сторожит.
И, очарован красой панорамы,
Не понимал я, что время бежит.
Нынче, увы, нет ни мамы, ни папы.
Родичей старше практически нет.
Мы прошагали почти все этапы,
Юность нам вновь посылает привет.
Все же, отбросив дрянное нуденье,
В светлое прошлое чаще смотри,
Чтоб осветить все углы настроенья
Светочем детства, горящим внутри!

Мой внук меня уж обогнал
Красою, статью и умом.
Да и вопросами достал,
Поколебал мой пьедестал
В элементарном и простом...
Иные вспомнил времена,
Когда я тоже был мальчишкой:
Скакал, привстав на стремена,
Предпочитая удаль книжке!
Из развлечений лишь игра,
Магнитофон большой, бобинный.
Была столь нежной кожура
Души и юной, и невинной!
К девчонкам мог я подойти
Лишь на дистанцию трех метров,
До школы в кинозал зайти,
Попав во власть ковбойских ветров!
И в барабаны дружно били,
И в горн трубили так давно!
Апачи нас не победили –
Мы победили все равно!
В пылу сражений загорели,
Природа вся хранила нас!..
Как незаметно мы созрели,
Как быстро страсть ушла из глаз!
В «компах» и «гаджетах» весь толк,
Мы безоружны без смартфона.
А Сэм – учитель наш, хоть волк,
Играет роль всемирного дракона!...
И в голову невольно лезут мысли,
Что будет лет так через сорок,
Когда внук станет праотцом?
Останусь ли ему я дорог
Пред неизбежностью, концом?
И все же бесконечна память,
В которой ты бессмертен, жив!
Она взметнется, словно пламя,
Все поколенья пережив!
Мы с тобой два полюса,
Нотки «до» и «ля»,
Два кристальных голоса
В звоне хрусталя!
Мы близки, как клеточки,
Молоды, невинны,
Разные, как веточки
Дуба и калины…
Мы с тобой две меточки
В капле янтаря.
Яркие, как свечечки
Возле алтаря!
Подтвердились опасенья –
От осадков нет спасенья.
И никто здесь не поможет –
Со среды по воскресенье
Дождь окончиться не может.
Но когда ты улыбнулась
Так нечаянно и мило,
Все во мне перевернулось,
И как будто забурлило.
Нет прекраснее тебя
В этом мире безупречном!
И под мерный гул дождя
Мы обнимемся беспечно.
От объятий стало жарче,
Пламя страсти все сильней...
Улыбается Версаче
У парижских тополей –
Этой стильной драпировкой
Занавешено окно.
Мы с тобою полукровки –
Две сливаемся в одно!
Вот и все – мы вновь воскресли.
Сладкий миг! Хвала Природе!
Нежась томно в мягком кресле,
Поболтаем о погоде.

Я на Эйфелевой башне в Париже…
Красотища – пером не опишешь!
А ты – на две площадки пониже,
Тебя зову, но меня ты не слышишь.
Пурпурное солнце над Сеной встает,
Озаряя купол неба ультрамариновый.
Стильный город восход жадно пьет,
И воздух глотает, как сок апельсиновый.
Свой счет начинает волшебник-апрель,
А клумба у башни всех восторгает.
Весна расплескала листвы акварель,
Парень девчушку домой провожает.
Под сенью пушистых скверов, аллей
Знакомятся парочки весело, быстро...
Вдвоем мы спускаемся с башни своей,
Пьем кофе в дешевом уютном бистро.
За столиком круглым близко сидим,
Прижались нечаянно наши колени,
Мы словно в нирване, вокруг не глядим,
И наши мысли в свободном паренье.
А наши глаза, излучая святые лучи,
Сияют призывно навстречу друг другу.
О наших желаньях давай помолчим –
Они ведь, как белки, несутся по кругу...
По берегу Сены бредем мы в отель,
От счастья пьянея все больше.
И вот распахнула объятья постель,
А наш поцелуй века дольше!
…..
Когда же страсть и восторг позади,
Глаза открываю, им вовсе не верю:
Тебя рядом нет, ты исчезла в пути,
И крепко, надежно заперты двери.
Увы, не Париж, а суровый Урал,
За темным окном – такой вот апрель,
И я лишь во сне тобой обладал!
Скажите скорее, что делать теперь?
Как будто с башни ажурной упал…
Но ты, парижанка, помни и верь –
Увидимся скоро, я не пропал,
Приду сквозь метели и без потерь!
Постель одна, но сны-то разные,
То образные, то безобразные.
Хотя во снах моих ты редкий гость,
Но если вдруг, – эмоций горсть!
Сегодня, уж в который раз,
Весь день рутина без прикрас.
Не так-то просто быть вдвоем,
Давай, хоть ночью отдохнем,
Посмотрим яркие картинки...
Увы! – приснились старые ботинки!
С утра мы сонник полистали вновь:
Ботинки означают страстную любовь.
Друг милый, значит, в нашей власти
Восстановить былое счастье!
Я в райской бухте побывал,
Где море плещется меж скал
И обдает морской волной,
Как будто это не со мной.
Как чудно в бухте этой быть,
С дельфином медленно проплыть.
Затем на гребне обернуться,
Прошедшей жизни ужаснуться.
И снова в сказку с восхищеньем,
Преодолев свое смущенье.
В пучине страсти я пропал –
Там нас накрыл девятый вал!..
И снова полные надежды
Мы тонем в счастье, без одежды.
И очутились вновь в раю –
Я без сомненья говорю!
Машины мокнут под дождем,
Их шины в лужи погружаются.
Давай по лужицам пойдем,
В которых тучи отражаются.
Ты вспомни время молодое,
Когда мечтали у ручья.
Теперь мы – поколение седое,
В игре как будто бы ничья!
Нас дождь накрыл, его не ждали,
А до палатки сто шагов.
Смеясь, по лужам мы бежали,
Освобождаясь от оков.
И ливень был для нас забавой,
Мы свято верили в любовь.
Я снова полон силой бравой,
А ты молчишь и хмуришь бровь...
Опять тебя схвачу в охапку,
И поскачу, как ухарь заводной!
Обвив мне шею нежной лапкой,
Прильнешь ко мне прелестной, той...
И время прежнее вернется,
И страстью в небо воспарит!
Смотри – пробился лучик солнца,
И, достигая нас, горит…

Не гостит младая Муза
В кабинете у поэта...
Бронза лиры – ей обуза,
Да в соавторстве при этом!
Не растут цветы в бетоне –
Нет питательной среды.
Но цветут они в бидоне,
Коль достаточно воды.
Не хочу я видеть плесень
В ресторане и в квартире,
Но без плесени сыр пресен...
Все так странно в этом мире!
Не могу лететь как птица –
Ведь мне крыльев Бог не дал.
Почему же мне не спится,
Я так весел и удал?
Нет былого вдохновенья
Все стихи мои просты...
Где же чудные мгновенья,
Муза, господи, прости!
Прилетай ко мне с рассветом
С дальних шелковых полей.
Из сосуда с амулетом
Лей елей на лиру, лей!
Забирай ее на небо –
Там же, в ангельском саду,
С лирой я ни разу не был...
Все пою в свою дуду.
Может, мы «родим детишек»
Небывалой красоты –
Сотворим мы стопки книжек!..
Вот он – я! Но где же ты?
Жена поэта – больше чем жена,
Поскольку мы живем в России...
Толпою муз окружена,
Нет в мире женщины красивей!
По жизни с ней легко идти,
Благодарю ее за это!
Жена – что гений во плоти
Незаурядного поэта.
Тот гений выше, чем талант
Ее заслуженного мужа.
А муж – опора и гарант,
Иначе муж жене не нужен!
И, забывая все невзгоды,
Поэт, любовью окрылен,
Летит все выше через годы,
И тыл его не оголен.
Он улетает от принцессы,
Штурвал берет второй пилот.
В его салоне стюардессы,
За ними – весь Аэрофлот!
И враз Властитель Облаков
Опорожняет все меха.
Вот дождь прошел, и был таков…
Так в чем же смысл того стиха?
И что жена? Она довольна.
Как дождик, кризис миновал...
Она кричит поэту: «Вольно!» –
Лишь бы поэт не пировал.
Подруга дверь ему открыла
И молчаливо позвала,
Чтоб отдохнули его крылья
Здесь, у семейного стола!

Снова вижу нашу встречу,
Твой румянец на все щеки...
Чуть подрагивают плечи,
И кокетство из-под челки.
Как зовут принцессу?
Что за чудо предо мною?
И лирическая пьеса
Поглотила с головою!
Память время не убило,
Все, что было, не прошло,
Хоть Великое Светило
Десять тысяч раз взошло!
Мы рассвет встречаем вместе,
Годы вовсе не беда.
И тебе, моей Невесте,
Прошепчу я, как всегда:
«Тома, Томочка, Тамара!» ...
Что за чудные глаза!
В них и Волга, и Самара,
Дождик, летняя гроза...
Помнишь, как с тобой мечтали,
Прячась под обмякший зонт,
Про неведомые дали,
Куда поезд отвезет.
И теперь мы на Урале.
Ах, Бажовский край чудес!
Мы с тобой взрослее стали,
Но такие же на вес.
Корни здесь свои пустили,
После поросли пошли.
Сыновей трудом растили,
Те нам дочек привели.
Средь детей и звонких внуков,
Разновозрастной родни,
В буффонаде свойских звуков
Здесь мы нынче не одни.
Но когда наступит вечер,
Гости выйдут по домам,
Обниму тебя за плечи.
По-французски ты – Тома’.
И настолько станет легче,
Что сейчас сойду с ума!

Хочу гимн Жизни сочинить,
Ведь Жизнь – сплетение чудес,
Но упускаю снова нить,
Ее попробовав на вес…
И Человека бы воспеть,
Как порожденье волшебства.
Спешит он сразу все успеть,
Но часто это – лишь слова.
Я посвящаю гимн Любви.
Она – источник благодати,
Ведь столько сделали родители твои,
Пока ты нежился в кровати!
Однако не всегда отец и мать
Ребенку действуют во благо,
Давайте проще понимать:
Дите хранит тепло и влагу.
Вот вылез ты, чтоб мир познать
Сквозь грани призматической учебы,
И тут уж некогда дремать, зевать,
Чтоб не жалеть – эх, мог еще бы!..
Потом опять любовь – уже твоя,
Раз встретив, ты ее не упусти.
Свисает колкая хвоя
Со статных елей по пути!
Но вот и дети. Все они твои,
Затем, глядишь, и внуки – по ранжиру.
Теперь уже из них людей твори,
Хоть самому и не до жиру.
………………………………………
Наверно, в этом жизни суть и смысл,
Для гимна моего не надо много слов,
Ведь в голове моей одна лишь мысль:
Пусть все пройдет, но не Любовь!

Вот и все! Звенят бокалы,
Мы собрались за столом
Попрощаться с годом старым
И подумать о былом.
Наши дни летят, как речи,
Лишь мелькают в тишине
Чьи-то руки, чьи-то плечи
Легкой тенью на стене.
Мы спешим, всех обгоняя,
Поперек, на красный свет,
И порой не понимая,
Что дороги дальше нет…
Нам не так важны процессы,
Больше важен результат –
Главное ведь для принцессы
Не замужество, а фарт!
Вот в руках сейчас бокалы,
Вихрем вьется серпантин.
Вон как пляшут аксакалы,
Взвился в небо херувим!
Но при этом все прилично,
Все течет своим путем…
Эх, пожить бы «на отлично»,
Чтоб нас помнили потом!
.png)
Это вторая книга миасского поэта. Илья Весенин пишет о чувстве дома, о родстве с теми краями, которые занимают важное место в жизни и духовных пристрастиях. Искренность, добродушие, открытость – качества, позволяющие автору говорить с читателем на высокой гражданской ноте. На белом коне.
С большим удовольствием держал в руках рукопись данной книги и вчитывался в замысловатые строки. Если первый сборник стихов Ильи Весенина готовился, как мне казалось, довольно торопливо, то к данному изданию автор подошел более требовательно. При этом имею в виду то, что в «Белом коне», несмотря на отдельные «хиты», попадались стихи недостаточно «отшлифованные». Новая книга – образец баланса формы и содержания. Думаю, Илью Весенина ждут новые творческие достижения и ему будет, чем удивить своих читателей.
Я как-то вышел в свои сени –
в дверях стоял Илья Весенин.
Пора прибраться за столом,
Убрать лопату, сеть и лом.
И вот, в рубашках из фланели
письмо строчим от Лили к Неле,
да обсуждаем, не скучая,
достоинства стиха и чая.
Еще по чашечке налили,
и понеслась от Нели к Лиле.
В домах у Нели и у Лили
грибов-солений насолили,
и насушили Иван-чая,
душицу с мятою включая.
Теперь, Илья, давай и мы
на сон настраивать умы.
И вот, растроган и рассеян,
домой идет поэт Весенин
Природа дремлет, как и я,
а с неба льет другой Илья.
Владимир Волков
СВЕРНУТЬ
-
Зимой ядреной, белоснежной
Мне сад приснился безмятежный:
Плющом увитая беседка,
Там на столе стоит барсетка.
В теплице зреют помидоры,
Сад охраняют лабрадоры.
Плоды висят контейнерами сока,
Лучи вбирая с юга и востока
В беседке дева нежится нагая,
Проснутся мне никак не помогая.
-
Женщины такие, право, разные:
Задорные, здоровые, заразные.
Бывают худенькие, грузные
То превеселые, а то прегрустные,
Бывают тощие, бывают пышные.
Но все они совсем не лишние
В нашем скупом, мирском хозяйстве.
Не поощряют в разгильдяйстве.
Но если попадется язва иль зараза,
То это выясним, увы, не сразу.
-
Плывешь, как облачко сердитое,
Меня слезою окропив.
Да, ты – актриса знаменитая,
Твой нрав опасен и строптив!
Ну, как спалось тебе, подружка,
Коли расплескиваешь гнев?
Какая странная «петрушка» -
Характер девушек и дев!
-
Милые девушки, чудные глазки!
Поем мы им в уши чудесные сказки.
Глаза излучают фантомные ласки,
Сгущая эмоции, звуки и краски.
И сами, балдея от снов и фантазий,
Вы скажете: Где я, в какой из оказий?
И взгляд их кокетливый из-под бровей
Нас всех вдохновляет: Ты пой, соловей!
-
Разожги во мне костер
чувств хмельных и страстных,
чтобы я огонь простер
в омут дней ненастных.
Чтобы я забыл себя,
в этот день входящий,
за тобою шел любя,
трезвый, некурящий!
Чтобы я открылся весь
чувствам и усладам,
чтоб оставил свою спесь
и всегда был рядом.
Чтобы так ласкал тебя,
как никто на свете.
Ведь в тебе – моя судьба,
мысли, счастье, дети!
Разожги во мне костер
искоркой азарта,
распахни любви шатер
в стиле бодиарта!
-
Защелкнут замок
меж сомкнутых губ –
За ними запрятана фраза.
Сейчас я особо опасен и груб,
Но это начальная фаза!
Вот руки сомкнулись
и ноги сплелись,
Ты клонишься веткой осины.
Мы будто возносимся,
падаем вниз…
С тебя исчезают лосины.
Дыханье горячее возле меня,
От страсти горящие губы.
Я чувствую силу живого огня,
Движенья порывисто-грубы.
Движений, вообще-то,
практически нет,
Присутствуют некие волны.
Друг другу несем мы
чудовищный бред,
Божественной похоти полный.
«Блаженство с тобою
Ни с чем не сравнить!» -
Шепнул я, и впал в забытье
За эти минуты прощу извинить
Безумное счастье мое!
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
-
Зимой ядреной, белоснежной
Мне сад приснился безмятежный:
Плющом увитая беседка,
Там на столе стоит барсетка.
В теплице зреют помидоры,
Сад охраняют лабрадоры.
Плоды висят контейнерами сока,
Лучи вбирая с юга и востока
В беседке дева нежится нагая,
Проснутся мне никак не помогая.
Женщины такие, право, разные:
Задорные, здоровые, заразные.
Бывают худенькие, грузные
То превеселые, а то прегрустные,
Бывают тощие, бывают пышные.
Но все они совсем не лишние
В нашем скупом, мирском хозяйстве.
Не поощряют в разгильдяйстве.
Но если попадется язва иль зараза,
То это выясним, увы, не сразу.
Плывешь, как облачко сердитое,
Меня слезою окропив.
Да, ты – актриса знаменитая,
Твой нрав опасен и строптив!
Ну, как спалось тебе, подружка,
Коли расплескиваешь гнев?
Какая странная «петрушка» -
Характер девушек и дев!
Милые девушки, чудные глазки!
Поем мы им в уши чудесные сказки.
Глаза излучают фантомные ласки,
Сгущая эмоции, звуки и краски.
И сами, балдея от снов и фантазий,
Вы скажете: Где я, в какой из оказий?
И взгляд их кокетливый из-под бровей
Нас всех вдохновляет: Ты пой, соловей!
Разожги во мне костер
чувств хмельных и страстных,
чтобы я огонь простер
в омут дней ненастных.
Чтобы я забыл себя,
в этот день входящий,
за тобою шел любя,
трезвый, некурящий!
Чтобы я открылся весь
чувствам и усладам,
чтоб оставил свою спесь
и всегда был рядом.
Чтобы так ласкал тебя,
как никто на свете.
Ведь в тебе – моя судьба,
мысли, счастье, дети!
Разожги во мне костер
искоркой азарта,
распахни любви шатер
в стиле бодиарта!
Защелкнут замок
меж сомкнутых губ –
За ними запрятана фраза.
Сейчас я особо опасен и груб,
Но это начальная фаза!
Вот руки сомкнулись
и ноги сплелись,
Ты клонишься веткой осины.
Мы будто возносимся,
падаем вниз…
С тебя исчезают лосины.
Дыханье горячее возле меня,
От страсти горящие губы.
Я чувствую силу живого огня,
Движенья порывисто-грубы.
Движений, вообще-то,
практически нет,
Присутствуют некие волны.
Друг другу несем мы
чудовищный бред,
Божественной похоти полный.
«Блаженство с тобою
Ни с чем не сравнить!» -
Шепнул я, и впал в забытье
За эти минуты прощу извинить
Безумное счастье мое!
.png)
Первая книга стихов миасского поэта, члена литературного объединения «Ильменит». Стихи-раздумья о жизни, о творчестве, о вечных сокровищах человеческой культуры, о природе, любви, о радостях и тревогах бытия.
Илья Весенин – уральский подснежник, поскольку первая его публикация состоялась именно весной несколько лет назад. Да и в творчестве своем он уделяет этому времени года достаточно внимания. Мне кажется, его поэзия содержит некую пружину, на которой крепится дух жизнелюбия. Недаром в английском языке слова «весна» и «пружина» звучат и пишутся одинаково – spring.
Поэт обращается к разнообразным темам. Ему хватает красок и оттенков в их отображении. Лавируя между легким юмором и горьким сарказмом, его лирика поднимается иной раз до патриотизма, а в житейских вопросах добирается до философии.
Похоже, Весенин берется вообще за любую тему, и везде сквозит любовь. Обычная, земная. Для себя он такую любовь, к счастью, нашел. Вот вам и пример патриотизма – ведь в нашей стране нынешний год объявлен Годом Семьи! Стихи Ильи Весенина печатаются в газетах, украшают южно-уральские литературные альманахи. Но данная книга – первый авторский сборник этого поэта. Хочется верить, что не последний.
Владимир Волков
г. Миасс
СВЕРНУТЬ
-
Хочу писать распевные стихи
На пике доблести и славы,
Чтоб сделать смертные грехи
Для отравителей отравой.
А травы льнут в разгаре дня,
Они мне силушку приносят,
И в пекле вечного огня
О покаянии не просят.
Поменьше честности бы мне,
Побольше силы и отваги.
Хочу служить своей стране,
Напившись дедушкиной браги.
Хочу еще сильней любить,
Чтоб все вокруг благоухало.
Хочу мечтать, да просто жить.
Как все же надо, братцы, мало!
-
Мне говорят: Ты все поешь,
Как птичка легкокрылая.
Как будто ты все время ждешь,
Что дни пройдут постылые...
Советуют: Забыв о счастье,
Сиди и не рифмуй стихи.
Приходит счастье лишь от власти,
Не от станка или сохи.
Толкуют мне: Зыбка надежда
Дожить до радужного дня,
А ты нам души жжешь, невежда,
Куплетами, что злей огня.
Судачат все: Ну что за радость
От воздыханий и цветов.
Вот хруст купюр – так это сладость.
Тем слаще, больше чем листов.
И вовсе, братец, счастья нет,
Ведь жизнь – конвейер от рожденья,
Где метрономы кастаньет
Бьют в ритме танца-наслажденья…
Все говорят и говорят,
От тех советов пухнет ухо.
Советы в воздухе парят
И в голове теснятся глухо.
-
В наших «башнях» будто шмель
Все гудит вчерашний хмель.
Где в метель искать постель,
Коли в теле карусель?
Словно дамские духи,
Лезут дымкою стихи.
Перед взорами штрихи
Несусветной чепухи.
Не пора ли, братцы,
За работу браться,
На гору взбираться,
С непогодой драться?!
Пир на сладу вышел,
Эвереста выше!
Нынче в скальной нише
Еле-еле дышим.
Что весьма приятно –
Заварили мяту,
И совсем невнятно
Мы «катаем вату».
Скалолазы-братцы,
Хватит расслабляться!
Впору собираться
В гору забираться.
Мысли в карусели,
Мы почти у цели.
Просто от метели
Отдохнуть присели…
-
Завяжу судьбу узлом дорог,
Наберу в ботинки придорожной пыли,
Обмотаю мягкой ватой бок,
Чтобы больно по нему не били,
Отдохну немного, скажем день,
С мыслями о суетном и вечном.
Зачехлю в рюкзак свою же тень
И взвалю рюкзак себе на плечи.
Побреду по краешку земли,
Поражаясь собственной отваге…
Тень моя из рюкзака съязвит:
Смелый ты, да только на бумаге!
-
Слепая дева ловит белого коня.
Она прелестна и красива!
Ну что же, девочка, счастливо…
В коне достаточно огня!
Вокруг раздолье дребезжит,
В порыве круп коня дрожит,
К коню слепая тянет руки…
Не ведал конь такой напруги!
И гриву лишь нащупает ладонь,
Игриво пронесется конь.
Его стремительный полет
Лишь только жаром обдает!
Подобно девушке мы той
Все ловим суетно удачу,
И… состояние в придачу.
А не поймаем – горько плачем!
-
Судьба словно злая белуга
Ноет и воет, хоть стой, хоть лежи.
Причиною воя явилась разлука,
Упрячу ее в ностальжи.
Она нарезает наделы по кругу,
Фиксируя все виражи.
Уткнусь я в жилетку старинному другу
И с ним погружусь в ностальжи:
С ним вспомним дивные ночи,
Где чудится, как миражи,
Любимых волшебные очи...
Ты в памяти все отложи:
Как кони по кругу скакали,
Как дождик во тьме ворожил.
Мы в поле том судьбы искали ‚
Никто их найти не спешил...
Увы, все былые забавы
Застыли как те витражи...
Но их украшают петарды
С зарядами ностальжи.
У жизни нет хода обратно.
Она - есть подобье баржи.
Тяни же ее аккуратно,
Да от натуги сам не дрожи
-
Чудесное утро - начало весны,
В душе - половодье чувств!
А стрелки на стенке на грани восьми,
Дорожный твой кейс еще пуст.
Вчера утешал себя, будто бы ты
Пришла в этот раз навсегда.
Но вот разрушаются чудо-мосты…
Увидимся вновь, но когда?
Ведь можем и лучшую чашу испить
Без этих ужасных разлук,
Росою стопы ежедневно кропить,
Носясь босиком через луг...
Увы, через час, сколько б я не кричал,
Ты скроешься где-то вдали.
И снова мой дом - бесприютный причал
С картин Сальвадора Дали.
Но я не печалюсь, и ты это брось!
В плену пароходных гудков
Мы будто вместе, а будто и врозь,
И так уже столько годков...
Но каждая встреча чудесна для нас —
Мощней ураганных ветров
Врезается в парус и мчит, словно ас,
Долой от житейских мирков!
-
Куда уходят корабли?
Вначале — в плаванье по морю...
Рычат в команде бобыли –
Речами не поможешь горю.
А после пьяные матросы
По суше шествуют вразвалку...
В порту, как струны, стонут тросы,
А кто напился, спят вповалку.
Начнется день – суда в оснастке,
Непраздных дел кипением полны,
Уйдут из порта без огласки,
Подвластны пению волны. . .
-
Под янтарной луной томно плещет прибой,
Волны тешат яхту златую.
В нашей жизни такой, очень даже крутой,
Много раз от причала стартую...
Тихой грусти налет до утра не пройдет,
На песке твой профиль рисую.
Эту ночь напролет в кустах птаха поет.
Может жизнью напрасно рискую?
Что же манит меня в те чужие края
И о чем на рассвете тоскую?…
Каменистой тропой к морю выйду с тобой,
Утро свежее свет расплескает.
Голубою строкой судьбы пишет прибой,
Наши ноги он нежно ласкает.
Мы на яхту взойдем, солнцу гимн пропоем
Паруса раскинем хрустящие.
И с тобою вдвоем по морям поплывем
Покорять горизонты манящие!
-
Решил я жизнь изобразить.
Взял полотно и краски, но
Что отразить должно оно?
Как можно выразить на нем
Весь тот немыслимый объем?
Подозреваю, это сложно.
Наверно, даже невозможно...
Но я попробую, друзья,
Ведь жизнь не чья-то, а моя!
И вот теперь рисую я
В ней изобилье детских снов,
Не отрицающих основ,
Которых детям не понять.
Стремлюсь тем снам глубоко внять.
Рисую класс наш выпускной,
Он здесь сейчас и весь со мной.
И ярче – первую любовь,
Она со мною снова вновь.
Я для нее теперь старик...
А вот и первый детский крик
Из потрясающего свертка,
Там я мечусь не шибко вертко...
Теперь рисую институт,
Откуда в жизнь меня ведут
В красивый город волостной.
Повсюду там народ честной.
На фоне города я рад
Изобразить мой милый сад:
В зачатках мерзнущих рассад
Плодов чарующий парад…
Но жизнь – объемное кино.
И мне, увы, не суждено
Вместить ее на полотно.
-
Вот окончен полет, сел самолет,
Покатил по бетонной дорожке...
Что же дальше нас ждет: слава и взлет,
Или жизнь в одинокой сторожке?
Не дано угадать, не дано предсказать
Наших судеб хитросплетенья.
А так хочется знать, где прячется знать,
Уходящая в Храмы Старенья!
Пусть мрачная тьма опадет, как кайма,
Снова жизнь сияет в алмазах.
Заполняй закрома, вниз не тянет корма,
Не мечтай о безделье и стразах!
Гляжу — молодежь попадает под дождь,
И смеется от счастья при этом.
Не важно – с нею идешь, или следом бредешь
Главное — вместе любуйтесь рассветом!
«Все уйдет! – вещает Сатир – Сменится мир,
Умники сгинут, исчезнут невежды... »
Но в стиле ампир небо держит Памир –
Символ свободы, чести, надежды!
-
Встречаю весну полусонным сурком,
Приветствую суслика свистом.
Все наши печали – пустыня с песком,
Где мы развлекаемся твистом.
С утра мы танцуем навстречу весне
Взглянуть, где рождается лето.
Недаром все это приснилось во сне,
Не это волнует, не это.
Мне кажется вот она – девушка та,
Что где-то в кого-то влюбилась:
Ты гладишь по шелковой шерстке кота,
Которая только-только пробилась.
Кота же реакция, то есть моя,
Невнятна, бессмысленно мглиста:
Я весь выгибаюсь, как будто змея
Под музыку Ференца Листа.
-
На подоконнике цветы в горшочках.
Пушистая перина облаков.
И девочки в веселеньких платочках
Рисуют «классики» кусочками мелков
Весна повсюду безупречно
Любовь разносит по домам.
В любую дверь идет беспечно. . .
Откроете, зайдет и к вам.
Поем с котами серенады,
Тусуясь ночью под окном.
Одно лишь нам с котами надо,
И думаем мы об одном.
Бушуют яростные страсти
В объятьях жарких, молодых!
Такой весною в нашей власти
Любить и полных, и худых!
А ночью все без исключений
Кричим, подобно коростели. . .
В любом возможном из значений
Шустрим на деле и в постели.
Однако, жизнь… она чудесна!
Откуда знать, что будет с нами?
Мы в омут бросимся отвесно,
Совместно с чувственными снами!
А после, братцы, к нашей чести,
Неся невесту на руках,
Обозначаем бег на месте...
И остаемся в дураках!
Душа поет, а тело слышит. . .
Лети же, пой, скачи, танцуй!
Весна степной свободой дышит,
На скакунах ее гарцуй!
-
Весна – влюбленным благодать,
Они – поэты вожделенья.
Всем остальным, ни дать, ни взять,
А размножаться лишь деленьем.
Мне надоела эта слякоть
И грязь в сугробах режет глаз.
Тут хочется не петь, а плакать.
То, что не плачу – это класс!
Мой организм ждет витаминов
И солнца требует душа,
Но все вокруг проходит мимо,
С душою слиться не спеша.
Так может модным стать поэтом,
Влюбившись уж в который раз?
Но чтоб любовь моя, при этом,
Не омрачалась тенью фраз.
Я, рассуждая, отдыхаю,
И мир вокруг горяч и сыр.
Дай крылья мне – я запорхаю…
Но счастье – что вороне сыр.
-
Жасмин расцвел в моем саду,
И жимолость неспешно зреет.
А паучок с кустом в ладу
На паутинке тонкой млеет.
Такая тишь и благодать,
Что хочется забыть невзгоды,
Свои надежды оправдать.
Чтоб жить в раю все годы!
Так ощущается журчанье
Ручья, притихшего в калине,
Коровье томное мычанье,
Веселый твист огня в камине!
Как освежает бодро пятки
Травы лучистая прохлада.
Какие, к черту, жмурки-прятки!
Мы не закапываем клада.
Да будет лень! Да будет нега
Под сенью позабытых дел
И заводь тихая у брега,
Куда прибиться так хотел!
Мы закрепляем снимки света,
В фиксаже памяти купаем.
Во имя светлого рассвета
Свои грехи мы искупаем.
-
Садовый шланг вдруг зашипел
И брызнул в стороны водою.
Садовник спохватился и запел,
Качая в такт седою бородою.
Плелась со скрежетом в боку
Изъеденная ржавчиной косилка.
Чуть в стороне, за полем на току,
Звенела и стучала молотилка.
Шарманкою плаксивой иной раз
Вступала рукоять колодца,
Да тем тоскливее, чем ближе час
Захода бронзового солнца.
А жабы квакали и плюхались плашмя
В подсохшем, отцветающем болоте.
Как оглашенная кричала малышня,
Кряхтело старичье на огороде.
Гудящим плотным облаком
Обволокли коровье стадо комары.
Пастух кнутом лупил,
И лаял пес, не знавший конуры.
Под эти звуки и мальки, и мотыльки
Кадриль плясали, кто в реке, кто у реки.
-
Зябко стало в саду.
Заходя, полусонное солнце
Поклонилось до самой земли еще раз,
Словно вышло на бис,
И тогда без прикрас
Заглянуло к нам прямо в оконце.
А иначе с ума бы сошли от тоски…
Представление в форме мистерии:
Как цветные куски бутафорской материи
Из-за гор облаков поднялись колоски.
В представлении было немало новаций.
Словно в свете софита стал лист золотист,
И светило – гламурный народный артист -
Ожидало восторгов и бурных оваций.
-
Конечно же, лето – чудесная штука!
Сверкает, что гроздь хрусталя.
Вот только с умом небольшая разлука
От выстрела в грудь из упругого лука...
Не корысти ради, здоровья для.
И это здоровье – души обновленье.
В предчувствии новых и новых побед
Мы снова в газету даем объявленье:
Открыта охота на лета мгновенья!
Охотников это спасает от бед.
-
Лето, лето! Не своди с ума
Сочными лучистыми картинками!
Там, не за горами, уж зима
Крутит полусонными снежинками...
Но с горы пока что не слышны
Вздохи ее редкие, прохладные.
Нам смешно и сами мы смешны,
Кружится девчонки шоколадные.
Бабочками просятся в сачок
Жареные летние мгновенья...
Тут и попадемся на крючок,
Растерявшись или от волнения.
Нам охота уже больше не нужна,
Хищный зуб не будет нужен нам,
Коль пристанищем является жена
В стужу зимним вечером за ужином.
Как приятна русская зима
С добрыми коровьими глазами!
Не сойдем теперь зимой с ума
В одиночестве под образами.
-
Желтокрылая осень
Осенила фасад,
Эта милая просинь
Среди туч, сонный сад…
И последняя муха
Бьется тупо в стекло.
Там, за окнами, скука,
Хоть пока и тепло.
Лето было мгновеньем,
Походило на блеф
Игровых поведеньем
Королей – королев. . .
Что-то было тем летом
Между мной и тобой.
И игра та, при этом,
Называлась судьбой.
-
Осень – серая накидка‚
Истекающего дня.
Мокнет ивовая нитка
Придорожного плетня,
Вдаль – размокшая дорога
Да печальный горизонт,
То удача-недотрога,
То дырявый горе-зонт...
Краски странные, седые,
Словно старое кино.
Чувства мрачные, худые. . .
И пускай, и все равно.
Только черная ворона
Среди рваных облаков
В стан вороньего барона
Устремляется под кров.
Вспоминаются былины,
Знать иного не дано.
Только ягоды калины
Все стучат в мое окно...
-
Зима упала навзничь с высоты,
Прикрывши телом мокрую траву.
Тебя несет, несешься ты,
Как с вала катиться ко рву!
И мост вдали, будто домкрат
Телегу неба подпирает.
Снежинок трепетный парад
Метель повсюду навевает.
Шуга в реке скрывает ил,
Того как будто не бывало...
Из той реки воды б испил,
И та бы силы придавала!
Закинут месяца крючок,
Подобен свечке он из воска.
Метели крутится волчок,
Подсвечен веско и не броско.
-
Сегодня снова выпал снег,
Он валит уж неделю к ряду.
Звенит в сугробах детский смех,
И нам грустить какого ляду?
Коньки скользят вовсю по льду,
Ушей бы лишь не отморозить...
Я остроту коньков блюду,
Чтоб их случайно не отбросить.
-
Зимы подраненный оскал
Все щерится на талое мороженное.
И полотно заполнено дорожное
Осколками сверкающих зеркал.
Не надо нюнить, распуская слякоть.
Сухарь на блюдечке кроша,
Страдать, что жизнь прошла,
Печалиться и плакать
Жизнь, как и прежде, хороша.
Ведь как обычно, не спеша
Девчонки обнажают выше ножки,
Вовсю снуют коты и кошки,
И в тон мурлычет им душа...
Мишень - заманчивая штука,
Стрелок - забавный Купидон.
Сердца влюбленных видит он,
В них целится Малец из лука...
Ручьем из сердца хлынет скука,
Когда Весна взойдет на трон
Без телеграммы и без стука.
Зима, ты уж тогда Весну не тронь!…
Пока ж сварливая Зима
Подстреленной лисицей стонет,
И бесится в лесном вагоне.
Что вне закона, чувствует сама...
От свежести кружится голова,
Назавтра все в ручьях утонет.
Смысл этого пока не понят,
Но то не книга – лишь глава.
-
Как хорошо, что ты на свете есть
Под крышей неба где-то рядом.
Уложишь спать, предложишь есть,
И будни станут райским садом!
А все, что есть в саду – любовь.
Сорняк в саду не прорастает!
Кругом тоска, но вскинешь бровь –
И та тоска, как снег, растает.
Как хорошо, что повстречались мы
На сходнях безмятежного заката.
И сплетены, как две тесьмы,
Живем с тобой душевно и богато.
Богатство, как безумное желанье
Все в жизни перепробовать успеть.
Я положу на музыку сие посланье
И песню ту мы будем петь.
Прекрасен твой чудесный голос,
Меня же обделила мать-природа.
Я словно ноготь твой, а может волос,
А значит, что у нас одна порода.
Как хорошо, что ты на свете есть
Со мною вместе, где-то рядом.
Я помогу тебе роман прочесть –
Пусть станет это таинством, обрядом…
Как хорошо, что ты на свете есть!
-
Любовь живет не больше года,
А далее – привычек санный путь
По колее до поворота,
Где удается повернуть...
Развеют семена ромашек
В полях осенние ветра…
Кто застрахован от промашек?
Любовь, как выстрел от бедра!
-
Любовь порой сродни войне,
В бою характеры и чувства…
На поле боя все в огне,
И тут уже не до искусства.
Потом она сродни золе,
Вокруг одно лишь пепелище,
Когда, проснувшись на заре,
Вдруг ощущаешь себя нищим.
Затем любовь – контрастный душ,
И вновь – разведка перед боем,
Ведь после боя сотни душ
Уходят прочь неровным строем.
Любовь, пожалуй, что болезнь...
Не победить ее вакциной,
Хоть замешай ты в ней всю плесень
Со всевозможною трясиной.
Любовь, как сладкий апельсин,
Ты мне, фортуна, предлагаешь.
Доел, а после из корзин
Костяшки только выбираешь.
Любовь, она сродни тебе –
Безоговорочно красива.
Она сродни моей судьбе,
А та капризна и спесива.
-
Аллея нынче цвета вишни,
А липа цвет душистый набрала.
С тобой в аллею вместе вышли,
И ты меня обратно погнала.
Я все твердил, что лето наступило
И растопило вечные снега…
В ответ ты улыбалась мило,
Но то была улыбочка врага.
Казалось, что совсем не вспоминаешь
Ты наших встреч и душ полет.
Наверно, просто понимаешь –
Расклеился романа переплет…
Я понял тоже – карта бита,
Не оживить мечты цветов.
Аллея после нас увита
Гирляндой путаных следов.
-
Есть в осени отчаянья краса,
Блестит слезами чаяний роса...
С тобой бредем понуро вдоль реки,
Слегка касается моя рука твоей руки.
Взглянул нечаянно в твои зеленые глаза,
А в них печаль – соленая слеза.
Теперь идем на станцию через лесок,
Томлением пульсирует висок.
Час расставания – коротенький часок...
И вот, вдали уж слышится гудок-сигнал
Который скорый поезд обогнал.
Цветка любви утерянный росток
Несет назад смятения поток.
-
Мой талисман – мой юный город.
Его люблю и им я горд.
Моя семья… Она - сам я.
От мала до велика:
Родня, товарищи, друзья...
Все вы – броня вокруг меня.
И, защищенный ею, я
Не чувствую себя безлико.
Мой талисман – Хрустальный Шар,
Такой воздушно-голубой!
И в шаре том особый шарм
Неповторимый, озорной. . .
В нем отразились мы с тобой!
-
Вкус малины на устах,
А в глазах – истома с поволокою,
Я, однако, не простак –
Раз забрал из дома кареокую!
Надо же! Услышал я
Речь твою чарующе журчащую.
Поплутал с часок и вышел я
На полянку непролазной чащею.
Ты, как птичка на березке, милая,
Брови вскинув крыльями на взлет,
Полетела. За тобою взмыл и я –
Понеслись в пожизненный полет.
Извините, коли я сфальшивлю, -
Моя милая мне правильно споет.
Даже если настроение паршивое,
Припеваючи все гнездышко нам вьет.
Это дело бесконечно правое!
Шепчет: «Я твоя, мой повелитель!»
Обожанье в перышки вобрав, и я
Залечу в семейную обитель.
-
Ты – мой венец цветов живых,
Сплетенье чувств чудных и мыслей.
К тебе я так давно привык.
В тебе нет злости и корысти.
Хочу оттенки разглядеть
И обласкать цветы решаю,
Стремясь при этом не задеть,
Цветенью их не помешаю.
В любом цветочке новый тон
Твою натуру проявляет.
И, как чудесный, сладкий сон,
Иммунитет он укрепляет!
Ромашки – нежностью страстей,
А васильки твои – мечтами.
Венец составлен из частей,
Они свились для нас мостами!
Вплетала молодость волненья
В него, как будто незабудки,
Гвоздики долгого терпенья
И роз восторженных рассудки!
Присядем рядом и рассудим
Под плеск игристого винца…
Растенья новые рассадим
Для вечно юного венца!
-
Вихрем в сумерки влетела
И покровы сорвала.
Обесформленное тело
В царство плоти позвала.
Светотенями живого
Сновиденья в полутьме,
Шелковисто и медово
Мысли стелются в уме.
Вечной музыкою чувства
Ворожила ты со мной.
Это было не искусство,
А блаженство под Луной.
Оголтелое мечтанье!
Тело млело, как лоза.
Подключая обонянье
Прочь летел, прикрыв глаза!
Ветер весело лаская,
Гладил нежный шелк волос,
В бесконечность увлекая…
Я огромен, что колосс!
И силен, как тот Есенин
С Айседорою Дункан, –
Потрясен, но не рассеян,
Как отряд из могикан.
Может сон – я стал растеньем
Вмиг расправился и стих...
Чтоб затем блеснуть вплетеньем
Нужных слов в мой нежный стих,
И, отринувши одежды,
Я приник к тебе губой,
С тихим шепотом надежды
Обладателя тобой.
-
Что есть на свете солнца ярче
И горячее, чем костер?
Любовь к тебе светлей и жарче,
Когда несу тебя в шатер.
Судьбу, родная, не обманешь.
У нас с тобой она одна.
Допьем до дна, когда поманишь,
Бокал любовного вина!
Однако знаешь, между прочим,
И так по жизни я шальной,
Ведь я с тобой все дни и ночи
В любви, как юноша хмельной.
Готов досужие советы
В пренебрежении топить,
Чтоб все грядущие рассветы
Со сладких уст твоих испить.
Готов подраться на дуэли,
Чтоб слыть безумцем на миру,
Но все поставленные цели
К ногам твоим я соберу.
Не все так просто в нашей жизни,
А надо плыть ветрам назло.
Не станем грязнуть в укоризне,
Ведь нам фатально повезло!
-
Ко мне пришла ты уж под вечер‚
Мерцали звезды перламутром.
Расцеловал твои я плечи
И отпустить решил под утро.
Все это было не сегодня,
Но это было в самом деле,
Луна шутила будто сводня,
Обогревая нас в постели.
Да, это были злые шутки -
Под утро грянула гроза,
Печально трепетны и чутки
Во тьме блестят твои глаза...
И обещания, как птицы,
По мановенью разлетелись.
Мне самому бы прослезиться,
Но ты во гневе, право, прелесть.
Тогда шепнул, скорей себе:
Давай останемся навеки!
Шепнул, видать, своей судьбе,
И встрепенулись твои веки...
-
Забудь все вопросы, исчезнет печаль.
С вопросами после, молчаньем встречей.
Тяжелой дорогой вернулся я в рай,
Усталого мужа прости, не карай.
Прости, потому что я верен тебе
Назло пересудам людей и судьбе.
Я был вместе с тою, которой был рад,
И звезды я с нею считал наугад.
И даже забыл про покой я и сон,
Но с ней не стучали сердца в унисон.
Как только мы с нею остались вдвоем,
Твой образ возник, обдавая огнем.
Тогда осознал, как волнуешься ты...
Не надо мне стало чужой красоты.
И я, усмирив свою буйную плоть,
Сумел в себе бурную страсть побороть.
Взглянул на нее и увидел одно –
Опасное, злое, порочное дно.
Увидел не ангела, вовсе не рай –
Котел раскаленный, смола через край!
И вырвав себя из объятий чужих,
Побрел до тебя виноватый мужик...
И вот я опять у родного крыльца:
Скорей же открой и прости подлеца!
Забудь все вопросы. К чему же печаль?
С вопросами после, ты мужа встречай.
-
Я вздрогнул вдруг от слов твоих,
Прямых, но тяжких и тоскливых.
Я выслушал полсотни их –
В них горечь, словно в ранних сливах.
Ты никудышная жена,
Тебя я в этом уверяю.
Ты неправа, но прощена
И я себя не потеряю.
Слова, как в море острова –
Останки древней перепалки.
А во дворе растет трава,
И в той траве дрова и палки.
Тебя я, так и быть, простил,
Теперь не чувствую обиды.
Стели постель, я натопил...
В постели чистой будем квиты!
-
Когда-нибудь источник пересохнет,
Хоть вдохновенья, хоть нарзана.
Любой мотор без топлива заглохнет,
А без заряда не убьешь фазана.
Когда-нибудь все смолкнут птицы
В веселом, сказочном лесу,
Ты как бы спишь, но ничего не снится
Квадрат приравнен к колесу...
Тогда последний ржавый гвоздик
Забьют в трухлявую доску
И поминальный, тихий дождик
Затопит дикую тоску.
Когда-нибудь на белом свете
С тобой не будет ничего.
Всплакнут лишь только твои дети
Над бренным телом на лафете...
Тебе ж комфортней без него.
Жизнь, как безжалостное лето,
Порой кончается внезапно.
Все, кроме тела да скелета,
Всегда сгорает поэтапно.
-
Гаснет в полутьме последняя лампада,
Запах ладана слащавый, как нектар...
Образ на стене – ниспроверженье ада,
Золота сусального чуть бронзовый загар.
Батюшка уходит молча в келью,
В белой рясе с исцелованным крестом.
Отроки еще возносят трелью
Песнь заздравную пред Рождеством.
И скрипят кладбищенские плиты
Еле слышно в гулкой тишине,
Да сгорают над Землей болиды,
Истощаясь в черной вышине.
Темнота становится все гуще,
Чуть заметны стали образа,
Но сияют яростней и пуще
Ликов этих мудрые глаза.
-
Хотя газоны зеленеют‚
Но двор больничный сер и хмур.
В больнице граждане болеют
И в ней отсутствует гламур.
Весь окруженный корпусами,
Больничный парк – обитель слез...
Невеста с тусклыми глазами,
Жених щетиною оброс.
А на березах, между делом,
Вьют гнезда мрачные грачи.
Промеж дерев мелькают в белом
Лишь хвори, сестры и врачи.
В тени больницы, весь из гипса
Стоит Ильич, суров и строг...
На ухе – муха, словно клипса,
И длань, простертая на морг..
-
В зеркале я вижу не себя!
Некто изможденный полусонно
Редкие седины теребя,
Отраженье занял незаконно.
Тусклые, невзрачные зрачки
Выражают сильные напряги...
Вы ли те живые светлячки,
Презиравшие все передряги?
Делаю улыбку, чуть дыша,
В зеркале гримаса неживая...
И из тела просится душа,
Словно в теле рана ножевая.
-
Сердце мечется в груди
Хоть молчи, хоть закричи!
Ухо, сон не береди
Звуком, пойманным в ночи.
То ли это тихий филин
Глухо ухает в лесу,
То ли люди дико пили,
И кого-то уж несут.
Вечно праздные соседи
Хорохорятся, снуют.
Потеряют нить в беседе,
Хором тут же запоют…
Но заря едва заметно
Обретет багряный вид,
Тьма не будет беспросветна,
Тишиною удивит…
И тот час же станет ясно,
Как смешон был страх ночной…
Сгинь же нечисть, распоясанная
В силу жизни сволочной!
-
Ты хотел бы жить в деревне?
Ну, конечно бы хотел
Наслаждаться духом древним
Испокон насущных дел.
В голове бы зрели перлы,
Самовар в углу гудел...
Из поэтов ты не первый
Жить в деревне захотел.
Жить, как правило, не долго –
Лишь пока цветет дурман.
В привыканье мало толка –
Это все самообман.
Как потянут дружно с поля,
С далей северных ветра,
То тебе по доброй воле
Уж на станцию пора.
И подъедешь на такси ты
К первой станции метро,
И вольешь в себя ты литр
С оксидантами ситро.
-
Отдохнуть хочу от всяких дел.
В тишине побыть – мечты предел!
Снизить жизни яростный напор,
Вспомнить про пилу и про топор –
Напилить и наколоть дрова
Во дворе, где прелая трава.
Далее логично поступить –
В бане печку лично растопить,
Веником себя же отхлестать,
Чтоб восстановиться и восстать...
А распарив тело просто ню,
Тут же завернуться в простыню
И болтать опять наперебой
С лучшим собеседником – собой.
-
Кружат над нами ястребки
Прямо над излучиной реки.
Только эти птички так редки,
Словно в нашей речке островки.
Да и рыбаки, как моряки,
Заливают дурь под башлыки.
Буги-вуги пляшут поплавки,
С рыбками играя в поддавки...
-
Огород, в руке лопата,
Рою землю я куда-то...
Птичка с ветки тут слетела,
На лопату смело села.
Что тебе, пернатой, надо
И зачем тебе лопата?
Или хочешь мне помочь?
Помогай – копать невмочь!
Птичка клювом повертела,
Посвистела, улетела,
Так стремительна, проворна…
Благодарствую покорно –
Не банальная задержка,
Но моральная поддержка.
-
Во всяком возрасте свои игрушки:
У младенца цацки‚ погремушки.
Далее – мороженки, ватрушки,
Плавно перешедшие в пирушки...
Звеньями звенит за годом год,
Ходики усиливают ход...
Игры превращаются в работу
Или же в семейную заботу.
Вспомни, на конец худой,
Игрища с женою молодой –
И в автомобиле, и в мотеле
Игристые мы кушаем коктейли.
Как мы в этом деле хороши!
Стало быть, играем от души.
Наперегонки или на время
Тянем за собой игрушек бремя.
..
С перегрузом наши дрожки
Катят по обочине дорожки
Воз мешков, ни шатко и ни валко,
Движутся со скрипами на свалку. ..
В смертный знак дорога упирается,
А здесь уже нам вовсе не играется!
-
Швартовались лодки
К пляжу-сковородке.
Кварц нагрелся до бела,
В нем ворочались тела...
Там, за пляжем, где репейник,
Мы разрушим муравейник,
Чтоб толпе народу
С неба дали воду...
А в реке людей не меньше.
Там погуще, где помельче.
По репейнику скакали,
Муравейники искали.
Весь репейник обошли –
Муравейник не нашли.
А по линии прибоя –
Все коровы и ковбои.
Окатить бы их водой –
Враз повысится надой.
Солнце жарит, как и прежде!
Почему же мы в одежде?
Мы немного подождем –
Оголимся под дождем.
-
Я поднимал свою гардину
И наблюдал сию картину:
Изображен я стильно, в белом,
Довольным, сильным, загорелым‚
Вокруг меня снуют девицы…
Такое может только сниться!
Кругом все пальмы, кипарисы.
И я совсем еще не лысый.
Живу по-царски, лучше всех
В плену соблазнов и утех!
И с оттопыренной губой,
Смотрюсь, как ухарь и плейбой.
Гляжу внимательно окрест –
Мой ресторан на 200 мест
И представительская вилла
У моря смотрятся премило!
А с неба солнце в море катится...
Чтоб не упасть, пришлось попятиться
Под весом поднятой гардины
И оторваться от картины.
-
Утром пять оживших мух
Расправляли крылья вяло –
Чередой дремотных мук
Крылья им слегка примяло.
Коли зиму пережили,
Значит, крупно повезло.
Зажужжали, закружили
Вешней слякоти назло!
Легкокрылая пятерка,
Что за божее творенье,
Завернула в кухню вертко
И присела на варенье!
Набрались же мухи духа,
Как у них хватило сил!
Был бы я шестая муха,
Я бы братьев угостил.
Но поскольку я, ребята,
Существо другого вида,
Генотипа и отряда,
То во мне растет обида.
Нарушая все понятья,
Ум совсем зашел за разум!
Извергаю я проклятья,
И в окно гоню заразу!
-
Дорога уходит в небо,
Но счастье не в небесах.
Кто с другом в разлуке не был,
Не знает об этих местах.
Не ценит он соль расставаний,
Не чует горечь разлук...
Уносится в даль расстояний
Фантазий со стрелами лук.
И друг, поневоле мечтая,
О дружбе цитирует тост…
Мечты, спотыкаясь и тая,
На встречу бредут через мост.
-
Не всякий зуб качается в десне,
Не всякий муж вздыхает по весне.
Не всякая жена из кашеварок,
Не всякая умом сильней товарок.
Не всякий брак приносит наслажденье,
И рак не всякий пятится с рожденья.
Но кажется, что всякие враги
С рожденья. Такие пироги…
Не каждый день мы радуемся жизни,
Не каждый день печалимся на тризне.
Но с каждым днем все лучше понимаем,
Что время мы у жизни занимаем.
Хочу писать распевные стихи
На пике доблести и славы,
Чтоб сделать смертные грехи
Для отравителей отравой.
А травы льнут в разгаре дня,
Они мне силушку приносят,
И в пекле вечного огня
О покаянии не просят.
Поменьше честности бы мне,
Побольше силы и отваги.
Хочу служить своей стране,
Напившись дедушкиной браги.
Хочу еще сильней любить,
Чтоб все вокруг благоухало.
Хочу мечтать, да просто жить.
Как все же надо, братцы, мало!
Мне говорят: Ты все поешь,
Как птичка легкокрылая.
Как будто ты все время ждешь,
Что дни пройдут постылые...
Советуют: Забыв о счастье,
Сиди и не рифмуй стихи.
Приходит счастье лишь от власти,
Не от станка или сохи.
Толкуют мне: Зыбка надежда
Дожить до радужного дня,
А ты нам души жжешь, невежда,
Куплетами, что злей огня.
Судачат все: Ну что за радость
От воздыханий и цветов.
Вот хруст купюр – так это сладость.
Тем слаще, больше чем листов.
И вовсе, братец, счастья нет,
Ведь жизнь – конвейер от рожденья,
Где метрономы кастаньет
Бьют в ритме танца-наслажденья…
Все говорят и говорят,
От тех советов пухнет ухо.
Советы в воздухе парят
И в голове теснятся глухо.
В наших «башнях» будто шмель
Все гудит вчерашний хмель.
Где в метель искать постель,
Коли в теле карусель?
Словно дамские духи,
Лезут дымкою стихи.
Перед взорами штрихи
Несусветной чепухи.
Не пора ли, братцы,
За работу браться,
На гору взбираться,
С непогодой драться?!
Пир на сладу вышел,
Эвереста выше!
Нынче в скальной нише
Еле-еле дышим.
Что весьма приятно –
Заварили мяту,
И совсем невнятно
Мы «катаем вату».
Скалолазы-братцы,
Хватит расслабляться!
Впору собираться
В гору забираться.
Мысли в карусели,
Мы почти у цели.
Просто от метели
Отдохнуть присели…
Завяжу судьбу узлом дорог,
Наберу в ботинки придорожной пыли,
Обмотаю мягкой ватой бок,
Чтобы больно по нему не били,
Отдохну немного, скажем день,
С мыслями о суетном и вечном.
Зачехлю в рюкзак свою же тень
И взвалю рюкзак себе на плечи.
Побреду по краешку земли,
Поражаясь собственной отваге…
Тень моя из рюкзака съязвит:
Смелый ты, да только на бумаге!
Слепая дева ловит белого коня.
Она прелестна и красива!
Ну что же, девочка, счастливо…
В коне достаточно огня!
Вокруг раздолье дребезжит,
В порыве круп коня дрожит,
К коню слепая тянет руки…
Не ведал конь такой напруги!
И гриву лишь нащупает ладонь,
Игриво пронесется конь.
Его стремительный полет
Лишь только жаром обдает!
Подобно девушке мы той
Все ловим суетно удачу,
И… состояние в придачу.
А не поймаем – горько плачем!
Судьба словно злая белуга
Ноет и воет, хоть стой, хоть лежи.
Причиною воя явилась разлука,
Упрячу ее в ностальжи.
Она нарезает наделы по кругу,
Фиксируя все виражи.
Уткнусь я в жилетку старинному другу
И с ним погружусь в ностальжи:
С ним вспомним дивные ночи,
Где чудится, как миражи,
Любимых волшебные очи...
Ты в памяти все отложи:
Как кони по кругу скакали,
Как дождик во тьме ворожил.
Мы в поле том судьбы искали ‚
Никто их найти не спешил...
Увы, все былые забавы
Застыли как те витражи...
Но их украшают петарды
С зарядами ностальжи.
У жизни нет хода обратно.
Она - есть подобье баржи.
Тяни же ее аккуратно,
Да от натуги сам не дрожи
Чудесное утро - начало весны,
В душе - половодье чувств!
А стрелки на стенке на грани восьми,
Дорожный твой кейс еще пуст.
Вчера утешал себя, будто бы ты
Пришла в этот раз навсегда.
Но вот разрушаются чудо-мосты…
Увидимся вновь, но когда?
Ведь можем и лучшую чашу испить
Без этих ужасных разлук,
Росою стопы ежедневно кропить,
Носясь босиком через луг...
Увы, через час, сколько б я не кричал,
Ты скроешься где-то вдали.
И снова мой дом - бесприютный причал
С картин Сальвадора Дали.
Но я не печалюсь, и ты это брось!
В плену пароходных гудков
Мы будто вместе, а будто и врозь,
И так уже столько годков...
Но каждая встреча чудесна для нас —
Мощней ураганных ветров
Врезается в парус и мчит, словно ас,
Долой от житейских мирков!
Куда уходят корабли?
Вначале — в плаванье по морю...
Рычат в команде бобыли –
Речами не поможешь горю.
А после пьяные матросы
По суше шествуют вразвалку...
В порту, как струны, стонут тросы,
А кто напился, спят вповалку.
Начнется день – суда в оснастке,
Непраздных дел кипением полны,
Уйдут из порта без огласки,
Подвластны пению волны. . .
Под янтарной луной томно плещет прибой,
Волны тешат яхту златую.
В нашей жизни такой, очень даже крутой,
Много раз от причала стартую...
Тихой грусти налет до утра не пройдет,
На песке твой профиль рисую.
Эту ночь напролет в кустах птаха поет.
Может жизнью напрасно рискую?
Что же манит меня в те чужие края
И о чем на рассвете тоскую?…
Каменистой тропой к морю выйду с тобой,
Утро свежее свет расплескает.
Голубою строкой судьбы пишет прибой,
Наши ноги он нежно ласкает.
Мы на яхту взойдем, солнцу гимн пропоем
Паруса раскинем хрустящие.
И с тобою вдвоем по морям поплывем
Покорять горизонты манящие!
Решил я жизнь изобразить.
Взял полотно и краски, но
Что отразить должно оно?
Как можно выразить на нем
Весь тот немыслимый объем?
Подозреваю, это сложно.
Наверно, даже невозможно...
Но я попробую, друзья,
Ведь жизнь не чья-то, а моя!
И вот теперь рисую я
В ней изобилье детских снов,
Не отрицающих основ,
Которых детям не понять.
Стремлюсь тем снам глубоко внять.
Рисую класс наш выпускной,
Он здесь сейчас и весь со мной.
И ярче – первую любовь,
Она со мною снова вновь.
Я для нее теперь старик...
А вот и первый детский крик
Из потрясающего свертка,
Там я мечусь не шибко вертко...
Теперь рисую институт,
Откуда в жизнь меня ведут
В красивый город волостной.
Повсюду там народ честной.
На фоне города я рад
Изобразить мой милый сад:
В зачатках мерзнущих рассад
Плодов чарующий парад…
Но жизнь – объемное кино.
И мне, увы, не суждено
Вместить ее на полотно.
Вот окончен полет, сел самолет,
Покатил по бетонной дорожке...
Что же дальше нас ждет: слава и взлет,
Или жизнь в одинокой сторожке?
Не дано угадать, не дано предсказать
Наших судеб хитросплетенья.
А так хочется знать, где прячется знать,
Уходящая в Храмы Старенья!
Пусть мрачная тьма опадет, как кайма,
Снова жизнь сияет в алмазах.
Заполняй закрома, вниз не тянет корма,
Не мечтай о безделье и стразах!
Гляжу — молодежь попадает под дождь,
И смеется от счастья при этом.
Не важно – с нею идешь, или следом бредешь
Главное — вместе любуйтесь рассветом!
«Все уйдет! – вещает Сатир – Сменится мир,
Умники сгинут, исчезнут невежды... »
Но в стиле ампир небо держит Памир –
Символ свободы, чести, надежды!
Встречаю весну полусонным сурком,
Приветствую суслика свистом.
Все наши печали – пустыня с песком,
Где мы развлекаемся твистом.
С утра мы танцуем навстречу весне
Взглянуть, где рождается лето.
Недаром все это приснилось во сне,
Не это волнует, не это.
Мне кажется вот она – девушка та,
Что где-то в кого-то влюбилась:
Ты гладишь по шелковой шерстке кота,
Которая только-только пробилась.
Кота же реакция, то есть моя,
Невнятна, бессмысленно мглиста:
Я весь выгибаюсь, как будто змея
Под музыку Ференца Листа.
На подоконнике цветы в горшочках.
Пушистая перина облаков.
И девочки в веселеньких платочках
Рисуют «классики» кусочками мелков
Весна повсюду безупречно
Любовь разносит по домам.
В любую дверь идет беспечно. . .
Откроете, зайдет и к вам.
Поем с котами серенады,
Тусуясь ночью под окном.
Одно лишь нам с котами надо,
И думаем мы об одном.
Бушуют яростные страсти
В объятьях жарких, молодых!
Такой весною в нашей власти
Любить и полных, и худых!
А ночью все без исключений
Кричим, подобно коростели. . .
В любом возможном из значений
Шустрим на деле и в постели.
Однако, жизнь… она чудесна!
Откуда знать, что будет с нами?
Мы в омут бросимся отвесно,
Совместно с чувственными снами!
А после, братцы, к нашей чести,
Неся невесту на руках,
Обозначаем бег на месте...
И остаемся в дураках!
Душа поет, а тело слышит. . .
Лети же, пой, скачи, танцуй!
Весна степной свободой дышит,
На скакунах ее гарцуй!
Весна – влюбленным благодать,
Они – поэты вожделенья.
Всем остальным, ни дать, ни взять,
А размножаться лишь деленьем.
Мне надоела эта слякоть
И грязь в сугробах режет глаз.
Тут хочется не петь, а плакать.
То, что не плачу – это класс!
Мой организм ждет витаминов
И солнца требует душа,
Но все вокруг проходит мимо,
С душою слиться не спеша.
Так может модным стать поэтом,
Влюбившись уж в который раз?
Но чтоб любовь моя, при этом,
Не омрачалась тенью фраз.
Я, рассуждая, отдыхаю,
И мир вокруг горяч и сыр.
Дай крылья мне – я запорхаю…
Но счастье – что вороне сыр.
Жасмин расцвел в моем саду,
И жимолость неспешно зреет.
А паучок с кустом в ладу
На паутинке тонкой млеет.
Такая тишь и благодать,
Что хочется забыть невзгоды,
Свои надежды оправдать.
Чтоб жить в раю все годы!
Так ощущается журчанье
Ручья, притихшего в калине,
Коровье томное мычанье,
Веселый твист огня в камине!
Как освежает бодро пятки
Травы лучистая прохлада.
Какие, к черту, жмурки-прятки!
Мы не закапываем клада.
Да будет лень! Да будет нега
Под сенью позабытых дел
И заводь тихая у брега,
Куда прибиться так хотел!
Мы закрепляем снимки света,
В фиксаже памяти купаем.
Во имя светлого рассвета
Свои грехи мы искупаем.
Садовый шланг вдруг зашипел
И брызнул в стороны водою.
Садовник спохватился и запел,
Качая в такт седою бородою.
Плелась со скрежетом в боку
Изъеденная ржавчиной косилка.
Чуть в стороне, за полем на току,
Звенела и стучала молотилка.
Шарманкою плаксивой иной раз
Вступала рукоять колодца,
Да тем тоскливее, чем ближе час
Захода бронзового солнца.
А жабы квакали и плюхались плашмя
В подсохшем, отцветающем болоте.
Как оглашенная кричала малышня,
Кряхтело старичье на огороде.
Гудящим плотным облаком
Обволокли коровье стадо комары.
Пастух кнутом лупил,
И лаял пес, не знавший конуры.
Под эти звуки и мальки, и мотыльки
Кадриль плясали, кто в реке, кто у реки.
Зябко стало в саду.
Заходя, полусонное солнце
Поклонилось до самой земли еще раз,
Словно вышло на бис,
И тогда без прикрас
Заглянуло к нам прямо в оконце.
А иначе с ума бы сошли от тоски…
Представление в форме мистерии:
Как цветные куски бутафорской материи
Из-за гор облаков поднялись колоски.
В представлении было немало новаций.
Словно в свете софита стал лист золотист,
И светило – гламурный народный артист -
Ожидало восторгов и бурных оваций.
Конечно же, лето – чудесная штука!
Сверкает, что гроздь хрусталя.
Вот только с умом небольшая разлука
От выстрела в грудь из упругого лука...
Не корысти ради, здоровья для.
И это здоровье – души обновленье.
В предчувствии новых и новых побед
Мы снова в газету даем объявленье:
Открыта охота на лета мгновенья!
Охотников это спасает от бед.
Лето, лето! Не своди с ума
Сочными лучистыми картинками!
Там, не за горами, уж зима
Крутит полусонными снежинками...
Но с горы пока что не слышны
Вздохи ее редкие, прохладные.
Нам смешно и сами мы смешны,
Кружится девчонки шоколадные.
Бабочками просятся в сачок
Жареные летние мгновенья...
Тут и попадемся на крючок,
Растерявшись или от волнения.
Нам охота уже больше не нужна,
Хищный зуб не будет нужен нам,
Коль пристанищем является жена
В стужу зимним вечером за ужином.
Как приятна русская зима
С добрыми коровьими глазами!
Не сойдем теперь зимой с ума
В одиночестве под образами.
Желтокрылая осень
Осенила фасад,
Эта милая просинь
Среди туч, сонный сад…
И последняя муха
Бьется тупо в стекло.
Там, за окнами, скука,
Хоть пока и тепло.
Лето было мгновеньем,
Походило на блеф
Игровых поведеньем
Королей – королев. . .
Что-то было тем летом
Между мной и тобой.
И игра та, при этом,
Называлась судьбой.
Осень – серая накидка‚
Истекающего дня.
Мокнет ивовая нитка
Придорожного плетня,
Вдаль – размокшая дорога
Да печальный горизонт,
То удача-недотрога,
То дырявый горе-зонт...
Краски странные, седые,
Словно старое кино.
Чувства мрачные, худые. . .
И пускай, и все равно.
Только черная ворона
Среди рваных облаков
В стан вороньего барона
Устремляется под кров.
Вспоминаются былины,
Знать иного не дано.
Только ягоды калины
Все стучат в мое окно...
Зима упала навзничь с высоты,
Прикрывши телом мокрую траву.
Тебя несет, несешься ты,
Как с вала катиться ко рву!
И мост вдали, будто домкрат
Телегу неба подпирает.
Снежинок трепетный парад
Метель повсюду навевает.
Шуга в реке скрывает ил,
Того как будто не бывало...
Из той реки воды б испил,
И та бы силы придавала!
Закинут месяца крючок,
Подобен свечке он из воска.
Метели крутится волчок,
Подсвечен веско и не броско.
Сегодня снова выпал снег,
Он валит уж неделю к ряду.
Звенит в сугробах детский смех,
И нам грустить какого ляду?
Коньки скользят вовсю по льду,
Ушей бы лишь не отморозить...
Я остроту коньков блюду,
Чтоб их случайно не отбросить.
Зимы подраненный оскал
Все щерится на талое мороженное.
И полотно заполнено дорожное
Осколками сверкающих зеркал.
Не надо нюнить, распуская слякоть.
Сухарь на блюдечке кроша,
Страдать, что жизнь прошла,
Печалиться и плакать
Жизнь, как и прежде, хороша.
Ведь как обычно, не спеша
Девчонки обнажают выше ножки,
Вовсю снуют коты и кошки,
И в тон мурлычет им душа...
Мишень - заманчивая штука,
Стрелок - забавный Купидон.
Сердца влюбленных видит он,
В них целится Малец из лука...
Ручьем из сердца хлынет скука,
Когда Весна взойдет на трон
Без телеграммы и без стука.
Зима, ты уж тогда Весну не тронь!…
Пока ж сварливая Зима
Подстреленной лисицей стонет,
И бесится в лесном вагоне.
Что вне закона, чувствует сама...
От свежести кружится голова,
Назавтра все в ручьях утонет.
Смысл этого пока не понят,
Но то не книга – лишь глава.
Как хорошо, что ты на свете есть
Под крышей неба где-то рядом.
Уложишь спать, предложишь есть,
И будни станут райским садом!
А все, что есть в саду – любовь.
Сорняк в саду не прорастает!
Кругом тоска, но вскинешь бровь –
И та тоска, как снег, растает.
Как хорошо, что повстречались мы
На сходнях безмятежного заката.
И сплетены, как две тесьмы,
Живем с тобой душевно и богато.
Богатство, как безумное желанье
Все в жизни перепробовать успеть.
Я положу на музыку сие посланье
И песню ту мы будем петь.
Прекрасен твой чудесный голос,
Меня же обделила мать-природа.
Я словно ноготь твой, а может волос,
А значит, что у нас одна порода.
Как хорошо, что ты на свете есть
Со мною вместе, где-то рядом.
Я помогу тебе роман прочесть –
Пусть станет это таинством, обрядом…
Как хорошо, что ты на свете есть!
Любовь живет не больше года,
А далее – привычек санный путь
По колее до поворота,
Где удается повернуть...
Развеют семена ромашек
В полях осенние ветра…
Кто застрахован от промашек?
Любовь, как выстрел от бедра!
Любовь порой сродни войне,
В бою характеры и чувства…
На поле боя все в огне,
И тут уже не до искусства.
Потом она сродни золе,
Вокруг одно лишь пепелище,
Когда, проснувшись на заре,
Вдруг ощущаешь себя нищим.
Затем любовь – контрастный душ,
И вновь – разведка перед боем,
Ведь после боя сотни душ
Уходят прочь неровным строем.
Любовь, пожалуй, что болезнь...
Не победить ее вакциной,
Хоть замешай ты в ней всю плесень
Со всевозможною трясиной.
Любовь, как сладкий апельсин,
Ты мне, фортуна, предлагаешь.
Доел, а после из корзин
Костяшки только выбираешь.
Любовь, она сродни тебе –
Безоговорочно красива.
Она сродни моей судьбе,
А та капризна и спесива.
Аллея нынче цвета вишни,
А липа цвет душистый набрала.
С тобой в аллею вместе вышли,
И ты меня обратно погнала.
Я все твердил, что лето наступило
И растопило вечные снега…
В ответ ты улыбалась мило,
Но то была улыбочка врага.
Казалось, что совсем не вспоминаешь
Ты наших встреч и душ полет.
Наверно, просто понимаешь –
Расклеился романа переплет…
Я понял тоже – карта бита,
Не оживить мечты цветов.
Аллея после нас увита
Гирляндой путаных следов.
Есть в осени отчаянья краса,
Блестит слезами чаяний роса...
С тобой бредем понуро вдоль реки,
Слегка касается моя рука твоей руки.
Взглянул нечаянно в твои зеленые глаза,
А в них печаль – соленая слеза.
Теперь идем на станцию через лесок,
Томлением пульсирует висок.
Час расставания – коротенький часок...
И вот, вдали уж слышится гудок-сигнал
Который скорый поезд обогнал.
Цветка любви утерянный росток
Несет назад смятения поток.
Мой талисман – мой юный город.
Его люблю и им я горд.
Моя семья… Она - сам я.
От мала до велика:
Родня, товарищи, друзья...
Все вы – броня вокруг меня.
И, защищенный ею, я
Не чувствую себя безлико.
Мой талисман – Хрустальный Шар,
Такой воздушно-голубой!
И в шаре том особый шарм
Неповторимый, озорной. . .
В нем отразились мы с тобой!
Вкус малины на устах,
А в глазах – истома с поволокою,
Я, однако, не простак –
Раз забрал из дома кареокую!
Надо же! Услышал я
Речь твою чарующе журчащую.
Поплутал с часок и вышел я
На полянку непролазной чащею.
Ты, как птичка на березке, милая,
Брови вскинув крыльями на взлет,
Полетела. За тобою взмыл и я –
Понеслись в пожизненный полет.
Извините, коли я сфальшивлю, -
Моя милая мне правильно споет.
Даже если настроение паршивое,
Припеваючи все гнездышко нам вьет.
Это дело бесконечно правое!
Шепчет: «Я твоя, мой повелитель!»
Обожанье в перышки вобрав, и я
Залечу в семейную обитель.
Ты – мой венец цветов живых,
Сплетенье чувств чудных и мыслей.
К тебе я так давно привык.
В тебе нет злости и корысти.
Хочу оттенки разглядеть
И обласкать цветы решаю,
Стремясь при этом не задеть,
Цветенью их не помешаю.
В любом цветочке новый тон
Твою натуру проявляет.
И, как чудесный, сладкий сон,
Иммунитет он укрепляет!
Ромашки – нежностью страстей,
А васильки твои – мечтами.
Венец составлен из частей,
Они свились для нас мостами!
Вплетала молодость волненья
В него, как будто незабудки,
Гвоздики долгого терпенья
И роз восторженных рассудки!
Присядем рядом и рассудим
Под плеск игристого винца…
Растенья новые рассадим
Для вечно юного венца!
Вихрем в сумерки влетела
И покровы сорвала.
Обесформленное тело
В царство плоти позвала.
Светотенями живого
Сновиденья в полутьме,
Шелковисто и медово
Мысли стелются в уме.
Вечной музыкою чувства
Ворожила ты со мной.
Это было не искусство,
А блаженство под Луной.
Оголтелое мечтанье!
Тело млело, как лоза.
Подключая обонянье
Прочь летел, прикрыв глаза!
Ветер весело лаская,
Гладил нежный шелк волос,
В бесконечность увлекая…
Я огромен, что колосс!
И силен, как тот Есенин
С Айседорою Дункан, –
Потрясен, но не рассеян,
Как отряд из могикан.
Может сон – я стал растеньем
Вмиг расправился и стих...
Чтоб затем блеснуть вплетеньем
Нужных слов в мой нежный стих,
И, отринувши одежды,
Я приник к тебе губой,
С тихим шепотом надежды
Обладателя тобой.
Что есть на свете солнца ярче
И горячее, чем костер?
Любовь к тебе светлей и жарче,
Когда несу тебя в шатер.
Судьбу, родная, не обманешь.
У нас с тобой она одна.
Допьем до дна, когда поманишь,
Бокал любовного вина!
Однако знаешь, между прочим,
И так по жизни я шальной,
Ведь я с тобой все дни и ночи
В любви, как юноша хмельной.
Готов досужие советы
В пренебрежении топить,
Чтоб все грядущие рассветы
Со сладких уст твоих испить.
Готов подраться на дуэли,
Чтоб слыть безумцем на миру,
Но все поставленные цели
К ногам твоим я соберу.
Не все так просто в нашей жизни,
А надо плыть ветрам назло.
Не станем грязнуть в укоризне,
Ведь нам фатально повезло!
Ко мне пришла ты уж под вечер‚
Мерцали звезды перламутром.
Расцеловал твои я плечи
И отпустить решил под утро.
Все это было не сегодня,
Но это было в самом деле,
Луна шутила будто сводня,
Обогревая нас в постели.
Да, это были злые шутки -
Под утро грянула гроза,
Печально трепетны и чутки
Во тьме блестят твои глаза...
И обещания, как птицы,
По мановенью разлетелись.
Мне самому бы прослезиться,
Но ты во гневе, право, прелесть.
Тогда шепнул, скорей себе:
Давай останемся навеки!
Шепнул, видать, своей судьбе,
И встрепенулись твои веки...
Забудь все вопросы, исчезнет печаль.
С вопросами после, молчаньем встречей.
Тяжелой дорогой вернулся я в рай,
Усталого мужа прости, не карай.
Прости, потому что я верен тебе
Назло пересудам людей и судьбе.
Я был вместе с тою, которой был рад,
И звезды я с нею считал наугад.
И даже забыл про покой я и сон,
Но с ней не стучали сердца в унисон.
Как только мы с нею остались вдвоем,
Твой образ возник, обдавая огнем.
Тогда осознал, как волнуешься ты...
Не надо мне стало чужой красоты.
И я, усмирив свою буйную плоть,
Сумел в себе бурную страсть побороть.
Взглянул на нее и увидел одно –
Опасное, злое, порочное дно.
Увидел не ангела, вовсе не рай –
Котел раскаленный, смола через край!
И вырвав себя из объятий чужих,
Побрел до тебя виноватый мужик...
И вот я опять у родного крыльца:
Скорей же открой и прости подлеца!
Забудь все вопросы. К чему же печаль?
С вопросами после, ты мужа встречай.
Я вздрогнул вдруг от слов твоих,
Прямых, но тяжких и тоскливых.
Я выслушал полсотни их –
В них горечь, словно в ранних сливах.
Ты никудышная жена,
Тебя я в этом уверяю.
Ты неправа, но прощена
И я себя не потеряю.
Слова, как в море острова –
Останки древней перепалки.
А во дворе растет трава,
И в той траве дрова и палки.
Тебя я, так и быть, простил,
Теперь не чувствую обиды.
Стели постель, я натопил...
В постели чистой будем квиты!
Когда-нибудь источник пересохнет,
Хоть вдохновенья, хоть нарзана.
Любой мотор без топлива заглохнет,
А без заряда не убьешь фазана.
Когда-нибудь все смолкнут птицы
В веселом, сказочном лесу,
Ты как бы спишь, но ничего не снится
Квадрат приравнен к колесу...
Тогда последний ржавый гвоздик
Забьют в трухлявую доску
И поминальный, тихий дождик
Затопит дикую тоску.
Когда-нибудь на белом свете
С тобой не будет ничего.
Всплакнут лишь только твои дети
Над бренным телом на лафете...
Тебе ж комфортней без него.
Жизнь, как безжалостное лето,
Порой кончается внезапно.
Все, кроме тела да скелета,
Всегда сгорает поэтапно.
Гаснет в полутьме последняя лампада,
Запах ладана слащавый, как нектар...
Образ на стене – ниспроверженье ада,
Золота сусального чуть бронзовый загар.
Батюшка уходит молча в келью,
В белой рясе с исцелованным крестом.
Отроки еще возносят трелью
Песнь заздравную пред Рождеством.
И скрипят кладбищенские плиты
Еле слышно в гулкой тишине,
Да сгорают над Землей болиды,
Истощаясь в черной вышине.
Темнота становится все гуще,
Чуть заметны стали образа,
Но сияют яростней и пуще
Ликов этих мудрые глаза.
Хотя газоны зеленеют‚
Но двор больничный сер и хмур.
В больнице граждане болеют
И в ней отсутствует гламур.
Весь окруженный корпусами,
Больничный парк – обитель слез...
Невеста с тусклыми глазами,
Жених щетиною оброс.
А на березах, между делом,
Вьют гнезда мрачные грачи.
Промеж дерев мелькают в белом
Лишь хвори, сестры и врачи.
В тени больницы, весь из гипса
Стоит Ильич, суров и строг...
На ухе – муха, словно клипса,
И длань, простертая на морг..
В зеркале я вижу не себя!
Некто изможденный полусонно
Редкие седины теребя,
Отраженье занял незаконно.
Тусклые, невзрачные зрачки
Выражают сильные напряги...
Вы ли те живые светлячки,
Презиравшие все передряги?
Делаю улыбку, чуть дыша,
В зеркале гримаса неживая...
И из тела просится душа,
Словно в теле рана ножевая.
Сердце мечется в груди
Хоть молчи, хоть закричи!
Ухо, сон не береди
Звуком, пойманным в ночи.
То ли это тихий филин
Глухо ухает в лесу,
То ли люди дико пили,
И кого-то уж несут.
Вечно праздные соседи
Хорохорятся, снуют.
Потеряют нить в беседе,
Хором тут же запоют…
Но заря едва заметно
Обретет багряный вид,
Тьма не будет беспросветна,
Тишиною удивит…
И тот час же станет ясно,
Как смешон был страх ночной…
Сгинь же нечисть, распоясанная
В силу жизни сволочной!
Ты хотел бы жить в деревне?
Ну, конечно бы хотел
Наслаждаться духом древним
Испокон насущных дел.
В голове бы зрели перлы,
Самовар в углу гудел...
Из поэтов ты не первый
Жить в деревне захотел.
Жить, как правило, не долго –
Лишь пока цветет дурман.
В привыканье мало толка –
Это все самообман.
Как потянут дружно с поля,
С далей северных ветра,
То тебе по доброй воле
Уж на станцию пора.
И подъедешь на такси ты
К первой станции метро,
И вольешь в себя ты литр
С оксидантами ситро.
Отдохнуть хочу от всяких дел.
В тишине побыть – мечты предел!
Снизить жизни яростный напор,
Вспомнить про пилу и про топор –
Напилить и наколоть дрова
Во дворе, где прелая трава.
Далее логично поступить –
В бане печку лично растопить,
Веником себя же отхлестать,
Чтоб восстановиться и восстать...
А распарив тело просто ню,
Тут же завернуться в простыню
И болтать опять наперебой
С лучшим собеседником – собой.
Кружат над нами ястребки
Прямо над излучиной реки.
Только эти птички так редки,
Словно в нашей речке островки.
Да и рыбаки, как моряки,
Заливают дурь под башлыки.
Буги-вуги пляшут поплавки,
С рыбками играя в поддавки...
Огород, в руке лопата,
Рою землю я куда-то...
Птичка с ветки тут слетела,
На лопату смело села.
Что тебе, пернатой, надо
И зачем тебе лопата?
Или хочешь мне помочь?
Помогай – копать невмочь!
Птичка клювом повертела,
Посвистела, улетела,
Так стремительна, проворна…
Благодарствую покорно –
Не банальная задержка,
Но моральная поддержка.
Во всяком возрасте свои игрушки:
У младенца цацки‚ погремушки.
Далее – мороженки, ватрушки,
Плавно перешедшие в пирушки...
Звеньями звенит за годом год,
Ходики усиливают ход...
Игры превращаются в работу
Или же в семейную заботу.
Вспомни, на конец худой,
Игрища с женою молодой –
И в автомобиле, и в мотеле
Игристые мы кушаем коктейли.
Как мы в этом деле хороши!
Стало быть, играем от души.
Наперегонки или на время
Тянем за собой игрушек бремя.
..
С перегрузом наши дрожки
Катят по обочине дорожки
Воз мешков, ни шатко и ни валко,
Движутся со скрипами на свалку. ..
В смертный знак дорога упирается,
А здесь уже нам вовсе не играется!
Швартовались лодки
К пляжу-сковородке.
Кварц нагрелся до бела,
В нем ворочались тела...
Там, за пляжем, где репейник,
Мы разрушим муравейник,
Чтоб толпе народу
С неба дали воду...
А в реке людей не меньше.
Там погуще, где помельче.
По репейнику скакали,
Муравейники искали.
Весь репейник обошли –
Муравейник не нашли.
А по линии прибоя –
Все коровы и ковбои.
Окатить бы их водой –
Враз повысится надой.
Солнце жарит, как и прежде!
Почему же мы в одежде?
Мы немного подождем –
Оголимся под дождем.
Я поднимал свою гардину
И наблюдал сию картину:
Изображен я стильно, в белом,
Довольным, сильным, загорелым‚
Вокруг меня снуют девицы…
Такое может только сниться!
Кругом все пальмы, кипарисы.
И я совсем еще не лысый.
Живу по-царски, лучше всех
В плену соблазнов и утех!
И с оттопыренной губой,
Смотрюсь, как ухарь и плейбой.
Гляжу внимательно окрест –
Мой ресторан на 200 мест
И представительская вилла
У моря смотрятся премило!
А с неба солнце в море катится...
Чтоб не упасть, пришлось попятиться
Под весом поднятой гардины
И оторваться от картины.
Утром пять оживших мух
Расправляли крылья вяло –
Чередой дремотных мук
Крылья им слегка примяло.
Коли зиму пережили,
Значит, крупно повезло.
Зажужжали, закружили
Вешней слякоти назло!
Легкокрылая пятерка,
Что за божее творенье,
Завернула в кухню вертко
И присела на варенье!
Набрались же мухи духа,
Как у них хватило сил!
Был бы я шестая муха,
Я бы братьев угостил.
Но поскольку я, ребята,
Существо другого вида,
Генотипа и отряда,
То во мне растет обида.
Нарушая все понятья,
Ум совсем зашел за разум!
Извергаю я проклятья,
И в окно гоню заразу!
Дорога уходит в небо,
Но счастье не в небесах.
Кто с другом в разлуке не был,
Не знает об этих местах.
Не ценит он соль расставаний,
Не чует горечь разлук...
Уносится в даль расстояний
Фантазий со стрелами лук.
И друг, поневоле мечтая,
О дружбе цитирует тост…
Мечты, спотыкаясь и тая,
На встречу бредут через мост.
Не всякий зуб качается в десне,
Не всякий муж вздыхает по весне.
Не всякая жена из кашеварок,
Не всякая умом сильней товарок.
Не всякий брак приносит наслажденье,
И рак не всякий пятится с рожденья.
Но кажется, что всякие враги
С рожденья. Такие пироги…
Не каждый день мы радуемся жизни,
Не каждый день печалимся на тризне.
Но с каждым днем все лучше понимаем,
Что время мы у жизни занимаем.
.png)
Очередная книга самобытного уральского автора. В данной книге Илья представляет свежую коллекцию нестандартных историй, темы которых автор почерпнул их жизненных коллизий, происходивших либо с ним, лиюо в окружающей действительности.
Свежо и современно
Перед Вами новая книга самобытного уральского автора Ильи Весенина.
Знакомство с ним состоялось на одном из заседаний Миасского городского литобъединения «Ильменит» лет десять назад. Один из завсегдатаев объединения представил Илью как поэта. Действительно, первое время Илья приносил на занятия только стихи. Вскоре были изданы два его поэтических сборника «Белый конь» и «След в след», которые заняли достойное место в литературной галерее «Ильменита». Впрочем, речь сейчас идет не о стихах, а о прозе. Три года назад, неожиданно для многих, в миасском издательстве «Геотур» выходит первая книга рассказов Ильи Весенина «В джунглях средней полосы». Сборник порадовал class="sdrj" оформлением, но, гораздо больше, – содержанием.
Темы рассказов, а Илью пока увлекает малая проза, взяты из жизненных коллизий, происходивших как с самим автором, так и в его окружении. Написано свежо и современно, с довольно редким теперь чувством юмора. Автор предлагает читателю живописную коллекцию нестандартных, но вполне узнаваемых житейских ситуаций. И здорово, что такая коллекция регулярно пополняется.
В данной книге собраны «свежеиспеченные» новеллы, которые, очень надеюсь, Вас порадуют. Приятного чтения!
Николай Година, член Союза писателей России,
Заслуженный работник культуры РФ
Моим самым любимым и ненаглядным –
жене, детям, внукам, и просто вдумчивым читателям, -
посвящается эта книга
Привет, любезный мой читатель!
Ты повзрослел и подустал...
Зачем же так, совсем не кстати,
Ты в сказки верить перестал
И вдохновение утратил?
Все, что начертано судьбой,
Навскидку – хаос, беспорядок...
Бредем заросшею тропой
По сорнякам, меж клумб и грядок...
Довольно под ноги смотреть
И всюду видеть сорняки.
Нам двери трудно отпереть,
Для Феи ж это – пустяки!
ОНА войдет совсем внезапно,
Когда вокруг лишь чад и дым.
И постепенно, поэтапно
Ты станешь снова молодым.
Ведь жизнь есть ожиданье чуда
И феи вьются среди нас.
И даже лже-пророк Иуда
Взошел с Голгофы на Парнас...
И в сказки ты сейчас поверишь,
И смело выйдешь на врага,
Когда ОНА раскроет двери,
СВЕРНУТЬ
-
Мальчика разбудило жужжание. То была либо муха, либо шмель, залетевший в приоткрытое окно. Насекомое носилось по комнате, не находя выхода, билось то в стены, то в стекло закрытой створки окна. Среди полной тишины и покоя шум, издаваемый крылатым монстром, казался оглушительным. Мальчик натянул на голову покрывало, лишь бы спрятаться от надоедливого звука, но ему стало душно и пришлось открыть голову и заткнуть пальцами уши. Это тоже не помогло, тогда парнишка сел на кровати и стал наблюдать за полетом насекомого, которое выделывало фигуры высшего пилотажа под потолком. «Кыш!..» крикнул мальчишка и, сдернув с себя майку, стал размахивать ею, преследуя летуна. Крылатое насекомое мигом нашло дорогу и улетело восвояси. Стало тихо, но «мушище» унесло с собой остатки сна. Мальчик выглянул в окно. Там зеленел цветущий кустарник, а среди деревьев проглядывала зеленоцветная поверхность пруда. В голове мелькнула мысль — почему в доме так тихо, где взрослые? Мальчуган протопал через кухню мимо русской, недавно отбеленной печи с очагом, закрытым металлической заслонкой, миновал сени, и вышел на крутое каменное крыльцо. Яркий солнечный свет невольно заставил прищуриться. Мальчуган сел на теплую ступеньку и склонил голову. В ступеньке была трещина, и возле нее деловито сновали черненькие мураши с усиками. К ним подлетел красный жучок, с черными пятнышками на полукруглых створках крыльев. Потом подлетела пучеглазая стрекоза, стрекоча яркими, перламутровыми крыльями. Насекомые присаживались на теплое крыльцо, а, согревшись, улетали… Кто эти маленькие, ползающие и порхающие существа, мальчик толком не знал, ведь ему еще не было и пяти, однако было необычайно интересно за всем этим наблюдать! Когда он оторвал взгляд от крыльца и посмотрел вдаль, то увидел бабушку. Она несла большое ведро, прикрытое марлей. «Доброе утро, внучек! — сказала она, подойдя поближе, — Молочко тебе принесла! Только надоила, парное… Сейчас попробуешь… Небось такого в городе нет». Бабушка оставила на крыльце ведро с белым слегка пенным продуктом и зашла в дом. Вернулась с большой кружкой, зачерпнула из ведра и протянула кружку внуку: «Пей на здоровье, родненький мой!». Мальчик двумя руками взял увесистую кружку и стал потягивать из нее пахучее молочко. При этом он всматривался в таинственный, залитый солнцем и пропитанный чудесными запахами и звуками окружающий мир…
В ту пору дедушка с бабушкой жили в небольшом степном селении Святославка. Родители мои, молодые специалисты, после завершения учебы в институте, распределились на работу в провинциальном городке в сорока километрах отсюда. Периодически у них возникало намерение отправить меня «на витамины и свежий воздух», а у самого старшего поколения встречное желание «вспомнить молодость» — повозиться с малышом. Как правило, такое происходило дважды в год — зимой и летом. Этот график выдерживался, покуда не исполнилось мне пятнадцать лет, затем мне стало скучновато коротать каникулы среди крупного и мелкого рогатого скота, и я стал наотрез отказываться от регулярной деревенской ссылки. Когда мне было лет восемь, и, загребая босыми ногами теплую придорожную пыль, я шел по небольшой поселковой улице от дедова дома. Как мне рассказывали позже, этот дом был уникальным. Его, да еще несколько построек в этой части села, построили немцы, плененные аж в первую мировую. Село разделено на две части плотиной, а также железной дорогой, за которой вздыбился громадный элеватор, почти до полудня закрывающий восходящее солнце. На плотине вдоль пруда росли старые тополя, создававшие летом вьюгу из белого пуха. Проходил я мимо одного из таких немецких домов, где в миниатюрных квартирках проживали несколько семей с детьми. В основном, дети были моими сверстниками. К ним-то и направлялся я, чтобы поиграть, либо заняться чем-то забавным, интересным. Из каждой квартиры на улицу выходили крылечки и по одному окну со ставнями. Я подошел к одному из них, где жил мой друг, постучал по стеклу концом длинной палки (иначе достать не мог, мал был еще). Из двери выглянула Сашкина мать и строго спросила: «Чего тебе, малыш?» — «Саша гулять выйдет?» — «Нет! Рано еще — пусть поспит!» — его мать ушла в дом, плотно прикрыв дверь. Вдруг за спиной — шум и визг… Я обернулся. Три девчушки-сестренки: Люба, Вера и Галя бегали вокруг колодца, а за ними вприпрыжку носился молодой белый козлик, пытаясь своими рожками боднуть шустрых девочек. Ватага подняла такое облако пыли, будто смерч налетел! На шум из дома вышла бабушка девочек и, выдернув длинный прут из плетеной ограды, устремилась к суетливому хороводу. Через мгновение решительная бабка с помощью прута навела порядок. Больше всех досталось старшей внучке Любе, чтобы та «вела себя прилично и не носилась как оголтелая, задирая юбку!». Люба с плачем взбежала на крыльцо, где ее уже ждал дедушка. Обняв, он погладил внучку по голове и стал ласково успокаивать, приговаривая: «Кто это мою любимицу обидел? Козел или бабушка?! Какие они плохие, я их всех заставлю капусту квасить, чтоб не повадно было мою малютку обижать!..» Девчушка притихла, лишь изредка громко всхлипывая… Тем временем на соседнем крыльце появился Сережка. Он держал кусок хлеба, щедро намазанный маслом, а поверх еще слой варенья. Лакомство — пальчики оближешь! «Хочешь куснуть?» — важно спросил Сережка — «Угощаю, сегодня у меня именины!..» Не успел я открыть рот, как откуда-то со стороны выскочил Санька-засоня: «Я — первый! Я — первый!» — и с разбегу впился зубами в бутерброд, разом откусив от него примерно четверть! «Чуть пальцы мне не отгрыз! Больше никому не дам!..» — воскликнул Сережа и спрятал бутерброд за спину. «У, жадина-говядина!..» — с трудом произнес Саша набитым ртом и, состроив обиженное лицо, пошел к пруду. От нечего делать, мы с Серегой поплелись за ним. Навстречу нам вразвалочку вышагивали краснолапые гуси… Сашка вынул изо рта часть непрожеванного бутерброда и бросил перед вожаком — самым откормленным и крупным. Гусь потянул к лакомству свой оранжевый клюв. В этот момент малолетний проказник с воинственным криком двумя руками схватил птицу за длинную шею, чтобы показать нам свою ловкость. Гусь загоготал, раскинул крылья и заметался, стараясь вырваться. Остальные гуси всполошились и двинулись на помощь своему собрату — шипя, они окружили нас со всех сторон. Мы оказались в гусиной блокаде. Сашка испугался, отпустил гуся, стал брыкаться и визжать. Мы тоже отбивались, как могли и чем могли. Сережка, схватив сухую ветку, тыкал ею в нападавших птиц, в другой же руке он прятал за спину недоеденный бутерброд… Однако гуси оказались не только агрессивными, но и проворными! Это я понял, ощутив мощные удары их крыльев и крепкие щипки клювов, особенно в области ягодиц. Самые ловкие пернатые в пылу атаки успевали еще попробовать деликатес именинника — злосчастный бутерброд. Взрослые в это время уже ушли работать, поэтому помощи в нашей битве ждать было не от кого. Однако, помощь все же подоспела… Конюх дядя Гриша подкатил к нам на конной водовозке. Он обеспечивал водопой лошадей в конюшне. Щелкая кнутом, конюх разогнал пернатых. Через несколько минут после «снятия блокады» я уже плакал оттого, что моя бабушка обрабатывала и дезинфицировала царапины и ссадины, полученные в сражении с гусиным отрядом. «Не плачь! — приговаривала бабушка — До свадьбы заживет!» Но синяки и ссадины зажили гораздо раньше — к моему ближайшему дню рождения. Видимо, этот день был выходным, так как приехали мама и папа. Они привезли мне в подарок металлическую лошадку с двухколесным фаэтоном позади. На боках лошадки были приделаны педали, а под ее животом — третье колесо с цепным приводом. Я быстро освоил игрушку, крутил педали и катался по комнате. Ноги лошадки двигались, имитируя бег рысцой, а я, важно покрикивая «но-о-о!» и «тпру-у-у!», изображал кучера. Мне казалось, лошадкой я управляю не хуже конюха дяди Гриши!
Когда я учился в третьем классе, родители привезли меня в Святославку на зимние каникулы. Готовились к встрече Нового Года. В доме собрались многочисленные родственники. Стол был заставлен вкуснятиной, которую я раньше не пробовал. Тогда каждый взрослый мог свободно купить и использовать по назначению охотничье ружье, порох и гильзы. Есть необходимая сумма — приходи в магазин «Охота — Рыбалка» и покупай! Так поступили мой отец и дядя Юра. Они купили в городе все необходимое для охоты, также привезли охотничьи лыжи, похожие на снегоступы. За пару дней до новогодних праздников они стали собираться на охоту. Дядя Юра заряжал патроны, для чего, соблюдая необходимые меры предосторожности, заполнял гильзы с пистоном (запальником) нужным количеством пороха, хорошо утрамбовывал его специальным пестиком. Затем насыпал определенное количество дроби. Размер дробинок был разным, в зависимости от того, на кого предстояла охота. На куропатку — мельче, а на зайца — крупнее. Я долго упрашивал, чтобы взяли с собой, но отец брать категорически не хотел, дескать, рано вставать и в засаде холодно лежать, а сколько придется прятаться — предположить трудно. Но дядя Юра взял меня под свою опеку. Тепло одевшись, рано утром мы вышли из дома на обжигающий мороз. Экипированные по правилам охотничьей науки, как их понимали старшие, мы двинулись через заснеженный зимний сад в сторону дальней березовой рощи. Взрослые шли спереди на широченных лыжах, а я плелся за ними на обычных, школьных, привязанных кожаными ремешками к валенкам. Для маскировки отец и дядя поверх фуфаек натянули белые медицинские халаты. А на меня же, сделав прорезь для головы и рук, натянули старую белую наволочку. Снег был глубоким и гораздо белее нашей маскировки. Хотя я шел по лыжне, проложенной впереди идущими, но узкие лыжи все равно предательски проваливались в рыхлый снег. Вскоре я вспотел, устал и начал отставать от взрослых. Дядя периодически поворачивался и махал мне рукой, поторапливая. Казалось, что двигаться по снегу — самая трудная часть охоты. Но, когда мы дошли до лесопосадки и притаились в кустах, то от неподвижности влажная от пота одежда стала промерзать. Я задрожал и стал жаловаться. В ответ на мои жалобы дядя молча показал кулак и сделал рукой жест, чтобы я закрыл рот! Отец окопался где-то дальше, его не было видно. Дядя Юра, почти не шевелясь, внимательно вглядывался в предрассветную даль. Показалось, что лежали так целую вечность! Совсем рассвело, и перед глазами открылась широкая степь с редкими перелесками. Вокруг не было заметно ни малейшего движения. Низко над головой, словно елочные игрушки, висели бело-серебристые облака. Приглядевшись, я увидел в них нечто, напоминающее окружающий ландшафт, — те же рощи и перелески, как отражение в огромном озере. И это отражение причудливо меняло свои очертания… Даже в валенках ноги сильно замерзли, почему-то захотелось спать, веки стали самопроизвольно и надолго закрываться. Вдруг дядя Юра резко пошевелился и, взглянув на меня, показал вдаль, словно что-то заметив. Я тоже стал приглядываться, но не увидел ничего особенного… Дядя вскинул ружье и замер, прицеливаясь. Тут и мне показалось, что белый бугорок за дальним кустом подвинулся в сторону. Рядом вдруг сверкнула вспышка и раздался грохот — выстрелил дядя Юра. Почти одновременно чуть в стороне пальнул отец. В наступившей тишине я отчетливо услышал душераздирающий крик, похожий на плач младенца. Он доносился с той стороны, где я чуть раньше увидел движение белого бугорка… Туда торопливо отправился дядя, и я последовал за ним. Мы все собрались у лежащей под кустом и слегка подрагивающей тушки зайца. Его остекленевшие глаза были неподвижны, безжизненны и с немым укором обращены в нашу сторону. Я спросил папу, кто кричал как ребенок? Отец ответил, что кричал заяц, который не хотел умирать… Мне стало очень жалко это пушистое, длинноухое существо, которое мы внезапно лишили жизни. Горячие слезы непрошено заструились по моим холодным щекам. Слезы словно лезвием отсекли безмятежное детство от суровой взрослой жизни, в которую я, по всей видимости, начал вступать.
Домой мы вернулись перед обедом. Наши трофеи пополнились несколькими небольшими куропатками. Родственники встретили нас радостными возгласами, как героев! Потом подошло время праздничного новогоднего застолья. Почти все яства, в том числе и пышный хлеб, были приготовлены бабушкой из своих продуктов. Это и овощи с огорода, и забитые накануне гуси и утки. Были яблочные и малиновые наливки, не говоря уж про компоты, варенье и разносолы — все исключительно домашнего приготовления. Блюда были ароматными, вкусными и удивительно аппетитными! Центр стола украшала огромная тыква с пшенной кашей и яблоками, запеченная в русской печи по уникальному бабушкиному рецепту! Я умудрился попробовать практически все, однако не притронулся к жареной зайчатине. Не хотел даже смотреть в сторону этого блюда — вспоминался предсмертный плач бедного зайчика.
В том году произошло много радостных событий, как в стране, так и в нашей семье. Их отмечали родственники, собравшись на торжество. Главное событие в стране — осенью того года в нашей стране впервые в мире был запущен искусственный спутник Земли. А главная местная новость — в наше село впервые провели электричество! До этого его жители коротали вечера при тусклом свете коптящих и неприятно пахнущих керосиновых ламп. Теперь же света в комнате было достаточно, даже с одной лампочкой под потолком. Здравицы и поздравления звучали далеко за полночь!
А вот что произошло несколько позже, перед самым Рождеством. Когда уже вечерело, дедушка вдруг надумал покатать меня по окрестностям. Даже бабушке об этом ничего не сообщил, просто сказал, что мы пошли прогуляться. Переговариваясь, мы не спеша шли по заснеженной улочке, но когда проходили мимо конюшни, дед внезапно спросил меня: «Хочешь покататься на лошадке?» Я обрадовался этому предложению и энергично закивал головой. Дед пошел в конюшню и вскоре вышел, но не один. С ним шел дядя Гриша и вел под уздцы лошадь. Обращаясь к дедушке, конюх приговаривал: «Что это ты, Федорыч, на ночь глядя, полихачить вздумал…» Дед отвечал: «Не рассуждай, Григорий, а запрягай скорее! Не волнуйся — потом отблагодарю, остограмлю!» Он достал из кармана тулупа начатую бутылку какого-то напитка и показал конюху. «Ну, это совсем другой коленкор! — обрадовался дядя Гриша — Только возвращайтесь скорее, пока горилка не замерзла!..». Дядя Гриша сноровисто запряг лошадь в большие деревянные сани. С дедушкой мы вольготно разместились в широких санях на мохнатой, теплой овчине. Ее дядя Гриша принес из конюшни. Дедушка щелкнул вожжами, и мы не просто поехали, а будто полетели по узкой дороге, разметая белоснежные сугробы. Мы сидели в санях так низко, что из-за сугробов я не видел, куда несемся! Судя по тому, что над головой мелькали стоящие в ряд деревья, а ветки искрились от инея — ехали мы по плотине. Неожиданно вспомнилось незнакомое слово «горилка». Я решил, что это детеныш гориллы и был весьма заинтригован. Иногда взрослые говорят не понятно и зачастую очень путано… Путь наш лежал вдоль железнодорожной насыпи, и порой мы мчались, накренившись на бок, а я хватался за тулуп деда, чтобы невзначай не вывалиться из виляющих саней. Дедушка, не обращая внимания на мои страхи, знай себе, все время понукал лошадь. За скрипом полозьев и их ровному шуршанию по снегу мы не сразу заметили нагнавший нас поезд. Сначала послышался отдаленный стук, потом он быстро перерос в металлическое грохотанье колес по рельсам. Лошадь, не видя паровоза, но напуганная нарастающим шумом, задергала головой. Когда паровоз поравнялся с нами, накрыв клубами дыма и пара, да при этом еще громко свистнул, то лошадь резко рванулась в сторону. На полном ходу сани выскочили из накатанной колеи, съехали полозьями на ледяной склон, высоко подпрыгнули и перевернулись! Земля и небо поменялась местами, а последнее, что я услышал — дедовский возглас: «Черт подери этот паровоз!!!»
Я очнулся, поразившись окружающим безмолвием. Лишь неподалеку слышалось какое-то похрустывание… Я был распластан на снегу, и он, облепивший мое лицо, быстро таял на лбу и на щеках. Попытался привстать, не получилось… Что-то перехватило горло, да так крепко, что трудно было дышать. Руками нащупал жесткую веревку, стал ее разматывать и понял, что это вожжи обвили мою шею. С трудом удалось размотать и сбросить с себя такую удавку. Я поднялся и увидел лошадь, неподвижно стоящую поотдаль. Она изредка перебирала копытами на хрустящем снегу и жевала охапку сена, выпавшую из саней. За лошадью лежали сани кверху полозьями со скрещенными оглоблями, что не позволяло лошади двигаться. Где же дедушка? В ответ раздалось кряхтение, доносившееся из-под перевернутых саней. В меру сил, мне пришлось вызволять деда из той мышеловки. А после мы уже вдвоем с ним перевернули и поставили в колею тяжеленные сани. Деда спасло то, что во время кувыркания саней овчинная подстилка накрыла ему голову, смягчив удар! Когда мы вернулись на перекошенных и скрипучих розвальнях (очень подходящее в данном случае слово!), дедушка, держась рукавицей за ушибленную голову, просил меня не рассказывать бабушке о нашем приключении. За молчание он пообещал купить мне самую большую шоколадку. Свое слово он сдержал, впрочем, я тоже. Молчал до сегодняшнего дня!
Запомнилось лето, которое я провел в деревне, так сказать, от звонка до звонка… То есть, от последнего звонка в седьмом классе и до первого в восьмом. То лето было вполне обычным. Привычным был деревенский уклад, изученный мною до мельчайших подробностей. Я хорошо знал, к примеру, где стоит и как работает старинная, однако вполне работоспособная швейная машина «Зингер» с ножным приводом.У бабушки с дедушкой она была, пожалуй, самым большим богатством и безусловным раритетом. Бабушка слыла большой искусницей в швейном и портновском деле! Впрочем, она была отличной хозяйкой и мастерицей во всем, что касалось в домашнего хозяйства. По сей день считаю — в стряпне и кулинарии к ней смогла приблизиться, разве что моя жена. Но ведь условия для ведения домашнего хозяйства тогда были не сравнимы с теперешними! Вода — из дальнего колодца, помои и отходы — в выгребную яму за сараем, стирка в корыте, приготовление пищи — на двух примусах и керосинке, стоящих в сенях. В свою очередь сами сени также служили и прихожей, и кладовкой. Даже в таких непростых условиях бабуся умудрялась готовить первые блюда и вторые, компоты и варенья. И еще много-много чего очень вкусного и аппетитного! Помнится, как-то мы ждали гостей, любивших гостить у бабушки полным семейным составом. Управляясь одновременно с тремя сковородами, бабушка, как иллюзионист, моментально жарила тончайшие, хрустящие блинчики и складывала их в стопки, успевая смазать каждый топленым маслом, используя гусиное перо! В течение нескольких десятков минут она возводила блинные горки высотой до полуметра! Это был супер-класс! Блинчики были настоящим объедением, а если еще со сметаной, сливками, вареньем, медом, и еще много с чем — не только пальчики, но и всю тарелку вылижешь! Однако в тех условиях хозяйство вести не только сложно, но и крайне опасно… Однажды я подходил к дому, а дверь вдруг распахнулась на всю ширь, и из нее вылетел огненный шар! Опасный объект стремительно пролетел над крыльцом и упал далеко в траве. Следом, непечатно ругаясь, выбежал дед с ведром в руке… за ним — бабушка, громко ахая и размахивая платком. Дед подбежал к «огнедышащей комете» и плеснул на нее водой из ведра. Огонь мигом превратился в густой пар и черный дым. Когда дым рассеялся, стала ясна причина ЧП — внезапно воспламенившийся примус. В тот дед обедал дома и вовремя пинком отправил примус в его первый и последний полет. Так находчивость и реакция дедушки спасли имущество от неминуемого пожара.
Возле дома дедушка вскопал небольшой участок земли и превратил его в огородик, ставший экспериментальной площадкой для разведения разнообразных, порою экзотических, овощей. Растения хорошо приживались и отлично плодоносили. Как-то при мне взвесили тыкву, которую я не смог обхватить двумя руками — весила она более сорока килограммов! В жаркие летние месяцы не просто было поливать даже такой небольшой участок. Каждый вечер приходилось много раз ходить к пруду за водой для полива. Однажды мне надоело бегать с ведрами туда-сюда и я проявил сообразительность. На новую идею меня подвигло то, что конюх оставил свою повозку с пустой бочкой у пруда. Я уговорил нескольких ребят-ровесников реализовать свою задумку. Мы набрали из пруда полную бочку воду и попытались везти повозку с бочкой к дедушкиному участку. Мы были совсем юные, потому бестолковые, и конечно не учли рельеф местности, а также вес телеги с грузом… Наверное, много чего еще не учли! Впятером впряглись в телегу, пытаясь ее тащить, но та даже с места не сдвинулась! Я пробежался по селу и для увеличения тяги привлек еще ребят. Пока занимался поисками, один мальчишка покинули нашу компанию. Схватились мы опять за телегу, уперлись что есть сил — она ни с места, только едва-едва колыхнулась! Боясь заработать грыжу, еще два «товарища» покинули нас. Оставшиеся почесали затылки и решили, что часть воды из бочки нужно слить. После этого мы смогли сдвинуть повозку и даже протащить метров двадцать… Потом еще воды отлили. Протащили еще метров пятьдесят — опять слили воду… Все уже сильно сомневались в моей затее. Но мне, видать, «вожжа под хвост попала» и, разозлившись, я крикнул: «Нетянуги! Бросаете начатое дело? Целым табуном не можете заменить всего одну лошадь! А ну быстро к телеге, мелочь пузатая! Раз, два — навалились!» Меня самого удивило, что моя решимость (а может злость?) на всех подействовала и подняла общий тонус. И мы слаженно покатили повозку дальше! Постепенно на нашем маршруте собирались зрители, в основном зрительницы — девочки. Одни нас подзадоривали, другие насмехались, но никто и не подумал хоть чем-то помочь!.. В общем, с грехом пополам, в мучениях довезли мы до огорода всего-то ведер тридцать воды. Можно сказать, все наши силы ушли на катание телеги…
Вымотались основательно, и тут кто-то предложил пойти искупаться «на камешки». Так мы называли место на пруду, чуть в стороне от поселка. Примечательно оно было тем, что находилось за небольшой рощей, рядом с посадками садовой малины. Там был небольшой родник, поэтому вода была прозрачной, дно пруда в этом месте было не илистое, а песчаное с мелкой галькой. Мы быстро дошли «до камешков», попутно лакомясь спелой, сочной малиной. На берегу лежало несколько валунов, на которые мы сложили свою одежду. Посторонних не было и, не долго думая, мы разделись догола — не хотелось возвращаться домой в мокрой одежде. С дикими криками попрыгали в воду и устроили шум и гвалт. Вдоволь поплескавшись, мы направились к берегу. Вдруг среди кустарника мелькнуло чье-то платье. Может девчонки подглядывали за нами?! Прикрыв ладонями причинные места, все вышли на берег, И тут обнаружили, что одежда наша пропала! Стало понятно, чьих рук дело — наверняка девчонки-проказницы забавляются! Не утащили они лишь Серегины трусы, которые тот снял перед купанием и положил под куст, шалуньи просто их не заметили. Парня в трусах мы направили для переговоров с «противником». Вернулся Серега не скоро, но зато принес нашу одежду, которую выторговал, пообещав купить девчонкам килограмм карамели и семь билетов в клуб на кинофильм «Унесенные ветром». «Так что, братва, придется нам скинуться и выполнить их требование, иначе бы “унесло ветром” все наши шмотки!» — резюмировал переговорщик. На том и порешили, но каждый серьезно задумался, где же на презенты деньги взять?
Если вспомнить народную мудрость «Человек полагает, а Бог располагает» и присовокупить незыблемое Правило бутерброда неизменно падающего маслом вниз, то мы вплотную подойдем к пониманию Всемирного закона Подлости. Вот вам наглядный пример. На следующий день после нашей многострадальной работы водовозами и после многодневной изнуряющей жары поднялся сильный ветер, резко посвежело. В тот день мы с Саней долго занимались уборкой конюшни. Так произошло потому, что Дядя Гриша пожаловался на нас директору питомника. Мол, некие молодчики самовольно захватили казенную повозку с бочкой и угнали (!) ее в неизвестном (!!) направлении, однако он, то есть бдительный Григорий, проявив недюжинную сноровку нашел похитителей, то есть нас, и незаконно захваченное общественное имущество. Дядя Гриша предложил директору в воспитательных целях направить «организаторов угона» на исправительные работы — в конюшню! Директор, хотя и понял уловку конюха, но все же пошел навстречу его праведному гневу. Вдвоем мы несколько часов старательно чистили конюшню от навоза, грузя его в тракторный прицеп, чтобы затем использовать его как удобрение. Надышались аммиаком до головной боли, но зато лучше познакомились с лошадками, стоящими в стойлах, и разговорились с дядей Гришей. Мы так хорошо побеседовали, что он, забыв недавнюю обиду, предложил покататься на лошади. Конюх вывел красивого черного жеребца, приладил ему на спину седло со стременами и взнуздал его. Первым предложил проехать мне, потому как Серега местный житель и уже не раз ездил верхом. Я в этом деле был новичком — раньше ездил всего пару раз и без седла. Используя стремя, я легко забрался в седло и почувствовал себя лихим кавалеристом. Я стал очень высоким и могучим, а под собою чувствовал живую стихию, которую необходимо укротить! Первый десяток шагов дядя Гриша шел рядом, держал коня за уздечку и что-то говорил ему в уткое, подвижное ухо. Мне послышалось, что конюх просит коня быть послушным новому седоку. Думаю, жеребец его понял — он коротко заржал и кивнул большой продолговатой головой, после чего Григорий отпустил уздечку и со словами «Ну, с Богом!» хлопнул коня ладонью по бархатистой шее, уйдя в сторону. Жеребец побежал рысью. Крепко зажав ногами круп коня, я чуть натянул поводья — конь притормозил, ослабил — он ускорился, показывая послушание моим командам. Чувство гордости оттого, что я свободно управляюсь с конем, переполняло, и мне захотелось, чтобы бравого всадника все смогли увидеть, да оценить мои уменье и сноровку. И я направил жеребца к нашему дому. Казалось, что я несусь вдоль улицы как настоящий кавалерист, хотя на самом деле конь осторожно семенил, оберегая легкого и столь неопытного седока. Только теперь я это понимаю. А тогда, проезжая мимо деревенских красавиц Наташки и Валюшки, я небрежно, но нарочито по-взрослому махнул им рукой, всем видом демонстрируя, что я еще и не такое смогу! Увы, а возможно и к счастью, показать свое ухарство перед бабушкой, а тем более перед дедом, бывшим кавалеристом, мне тогда не удалось. Откуда-то налетел сильный ветер и закружил вокруг меня — мы с конем попали в пылевое торнадо из мелких веток, щепок, камней и всякого мусора! Этот вихрь чуть не выбросил меня из седла (удержался только чудом!). К счастью, вихрь он сместился куда-то в сторону. Резко потемнело от низко нависшей плотной смоляной тучи, которую словно прокололи несколько серебристых молний, над головой раскатился гром. Конь дернулся и поджал уши к гриве… Хлынул теплый косой дождь! Пока я скакал до конюшни, дорога превратилась в сплошную трясину, молнии сверкали через каждые несколько секунд. Жуть, да и только! Издалека увидев меня, дядя Гриша распахнул ворота, и я верхом въехал в конюшню. Наконец-то я смог расслабиться, спрыгнуть с коня да перевести дух! Конюх повел моего коня в стойло. Я же остался в проеме ворот и смотрел на стену из дождя. Сквозь нее я с трудом просматривались стоящие напротив сменные орудия для тракторов. Эти приспособления интенсивно омывались ливнем. Внезапно ослепительная вспышка и страшный грохот заставили содрогнуться всем телом — молния ударила в металлический плуг! Его верхняя балка и лемех мгновенно стали ярко-красными и тут же раскалились добела! В стойлах заметались и заржали перепуганные лошади, а ко мне подбежал возбужденный конюх: «Ты… ты видел?!!» Пересохшими от страха губами я с трудом ответил ему: «В плуг… молния шарахнула!..»
Дождь прекратился также мгновенно, как и начался и пузатая туча лениво уползла к горизонту, а на малооблачном небе жизнеутверждающе засияло летнее солнце. Земля, обильно политая дождем, сильно парила. Умывшись, природа ожила и радостно зазеленела после продолжительной засухи. Мы с дядей Гришей подошли к плугу и с любопытством осмотрели его. Сверхмощная сварка намертво скрепила все детали орудия, которые крепились болтами, а сами болты расплавились и превратились в заклепки… Конюх, затянувшись «козьей ножкой», свернутой из газеты и заправленной махоркой, задумчиво произнес: «Да… теперь лемех на плуге без резака не поменять… Вот как высшие силы миром правят! Они (тут дядя Гриша назидательно указал в небо крючковатым пальцем, желтым от табака) нам свою силу показывают, чтобы мы шибко не зазнавались!..» Смачно выпустив облачко табачного дыма, Григорий ушел в конюшню, к своим подопечным. Я пошел босяком по теплой чавкающей грязи в сторону дома, желая поделиться с родственниками последними впечатлениями. У дома одиноко стояла повозка с почти пустой бочкой воды. Вчера столько труда было затрачено, чтобы ее притащить, а сегодня небеса разверзлись и миллионы бочек вылились на землю за считанные минуты!.. Ливень промочил дедушкин огородик так, что, возможно, до конца лета поливать не придется. Может конюх прав — не мы, а небесный хозяин всеми нами и каждым в отдельности управляет? Захотелось опровергнуть доморощенную философию Григория и стать хозяином своей уникальной, успешной судьбы… Тогда я, как все мои сверстники, верил в прекрасное коммунистическое завтра, и в то, что Человек — творец своей судьбы. В то время это казалось абсолютной истиной!
Бабушка встретила меня на пороге: «Родненький наш, промок весь до ниточки! Скорее умывайся и ноги мой, я воду согрела. И быстрее к столу — без тебя кушать не начинали!..» В доме витали аппетитные ароматы! Когда я в чистой, совершенно сухой одежде зашел на кухню, меня приветствовал дед: «Ну, герой, лихо ты под дождем на коне гарцевал! В цирке такого не видел! Садись, вон чего бабушка наготовила…» На столе стояло блюдо вареников с вишней и крынка парного молока. Когда мы приступили к еде, по репродуктору передавали сообщение ТАСС. Торжественным бархатным баритоном диктор сообщал о полете в космос молодого лейтенанта Германа Титова — второго человека на нашей планете, которому посчастливилось полететь в космос! Я навсегда запомнил этот день — 6 августа 1961 года. Следом за сообщением зазвучала бодрая песня, смысл которой состоял в том, что скоро на Марсе будут яблони цвести — и нам это не казалось фантастикой! В то время особенно чувствовалась мощь нашей необъятной Страны, а поставленные перед народом цели и задачи представлялись вполне реальными и достижимыми. В этом у меня не было никаких сомнений, и я больше верил диктору, чем конюху дяде Грише.
Родная деревня и то, что я там познал и обрел, стали неким фундаментом, а точнее, космодромом для моего успешного старта в неизведанное. Теперь я понимаю, что наша взрослая жизнь — всего лишь продолжение, а может, отражение нашего детства. Поэтому иногда так хочется погрузиться в сладкие воспоминания и слегка взгрустнуть, осознавая, что те далекие года, увы, неповторимы!
-
Возвращение домой из дальних мест всегда сопровождают трепетные чувства. Тимофей смотрел в иллюминатор заходящего на посадку самолета на знакомые поля и перелески, мечтал о встрече с родителями, друзьями, одноклассниками. Закончен первый институтский курс, сессия досрочно сдана, но студент решил устроить сюрприз родственникам, не сообщив, что придет пораньше. В эти каникулы еще предстоит съездить со стройотрядом в Уренгой. Лето расписано буквально по часам. Не обремененный в личном плане (даже подружку не завел — так учеба закабалила!), парень задумал провести каникулы на полную катушку! Самолет низко пролетел над стадом пасущихся в поле буренок, пробежал по поросшей травяной взлетно-посадочной полосе и затормозил у здания провинциального аэропорта, уснувшего в зарослях акаций и рябин. Через полчаса тряски на скрипучем «пазике» Тима въехал в город своего детства, встретивший гостя зноем и метелью тополиного пуха.
Поначалу родители очень удивились внезапному появлению сына, но вскоре пришли в себя — мама засуетилась на кухне и вскоре начала «метать» на стол всякую вкуснятину. Она словно задалась целью откормить за весь год этого, по словам отца, «истощавшего до безобразия бледного студентика». После королевского обеда перешли в гостиную, созвонились с родственниками, которые оперативно приехали повидать столичного гостя. Удобно расположившись на мягком диване за столиком, уставленном дарами родительского сада, Тимофей дал своим родичам подробное интервью. Поведал о студенческих делах, о напряженной жизни в мегаполисе и о столичных нравах… После старательно отвечал на многочисленные, порою заковыристые вопросы. Тетушек больше всего интересовало — не завел ли Тима подружку? Они солидарно высказали мнение, что избранница должна быть из хорошо обеспеченной, и обязательно — из интеллигентной семьи! Завершило встречу праздничное чаепитие с душистым чаем на травах, ароматным домашним вареньем и ватрушками. Ближе к вечеру Тимофей вырвался-таки из объятий семьи и вышел погулять в надежде встретить знакомых. Его надежды вскоре оправдались — навстречу попался Сергей — одноклассник, с которым они когда-то сидели за одной партой. Окончив школу, тот пытался поступить в Питерскую медакадемию, однако не прошел по конкурсу. Вернувшись домой, Серега обосновался в местном медучилище, но свою мечту не оставил и продолжал готовиться к повторному «штурму» академии. В свободное от подготовки время Сергей носился по городу на спортивном велосипеде, по его словам, «в поисках любовных утех».
Одноклассники обрадовались встрече, обнялись, хлопая друг друга по спине. Серега сообщил, что из числа знакомых «иногородцев» кроме Темы пока в городе никого не видел. Видимо, продолжают «зависать» на своих учебах. Тут он слегка задумался и воскликнул: «Тимка, сегодня же в горсаду дискотека! Сходим, заценим реальную обстановку?! Может, кто-то из наших подкатит…». Вскоре ребята уже входили в городской сад. Это был старый парк с высокими каштанами, липами, тенистыми аллеями из зарослей жасмина. Тима вспомнил, что зимой эти дорожки заливают водой и превращают в каток, детвора и молодежь постарше с удовольствием катаются здесь на коньках. На танцплощадке устанавливают и наряжают новогоднюю елку. В субботние и воскресные зимние вечера в этом саду из динамиков звучит музыка и мигает иллюминация. Это в какой-то мере заменяет летние дискотеки…
Ребята подошли к огромному колесу обозрения, рядом располагалась ярко освещенная танцплощадка, огороженная решетчатым забором, увитым побегами дикого винограда. Вход на танцпол был строго по билетам. На эстрадеракушке «разминался» местный вокальный ансамбль с амбициозным названием «XX век». Поначалу народа на танцплощадке почти не было, основная часть молодежи кучковалась за ограждением. Парни покуривали, поплевывали, делая вид, что танцы их мало волнуют. На самом деле они по-охотничьи присматривались, выбирая подходящую «дичь» и выжидая удобный момент для начала знакомства. Нарядные девчата, собравшись в небольшие стайки, весело щебетали между собой, изредка постреливая взглядами в «охотников». Серегу здесь знали многие — то те, то другие подходили и здоровались с ним. Он был завсегдатаем дискотек и умел «фильтровать базар». Вдруг он воскликнул: «А вон и Танюша идет!». Тима увидел двух симпатичных девушек, направляющихся по аллее к танцплощадке. Одна из них Тимофею была не знакома, а вот другую он признал, хоть и не сразу… Это была Таня Ушакова, одного с друзьями школьного выпуска, правда, учились она в параллельном классе. За прошедший год Танюша заметно похорошела — стройная, загорелая, в элегантном приталенном платье, подчеркивающем очаровательные девичьи формы! Ее светло-каштановые волосы украшал венчик нежнозолотистых кудрей. Проигнорировав приветствие Сергея, Таня сразу обратилась к Тимофею: «Здравствуй! Давно не виделись. О-о-очень по тебе соскучилась…». Последние слова она произнесла интимно и трогательно, как давняя близкая подруга! От таких слов у парня язык онемел, и в голове помутилось. Наверное, подобное чувствует кролик, загипнотизированный коброй… «Я тоже… рад тебя видеть … очень…» — смог выдавить из себя Тима голосом, который сам не узнал. Он удивился, что в школе никакого внимания не обращал на Таню. Она запомнилась ему как молчаливая и скромная девушка в форменном коричневом платье и в белом фартучке. А девушка, оказывается, помнит его! И вот теперь, глядя на эту очаровашку, Тимофей словно улетал в неземное пространство! Ему все же хватило ума купить пару билетов и войти с Таней на танцплощадку. Но там они даже не пытались танцевать — просто топтались на месте, взявшись за руки и не попадая в такт музыки. Даже в перерывах, когда ребята из ансамбля прекращали играть, странная пара продолжала имитировать танцевальные движения… Как глухари на току, они не замечали окружающих и ворковали друг с другом, совершенно забыв о времени. Лишь когда объявили о завершении программы и на танцплощадке выключили свет, Тима с Таней увидели над собой смолянисто-черное звездное небо с лукавой улыбкой прибывающей Луны. Казалось, они рассказали друг другу о себе все. Однако, им вовсе не хотелось расставаться!
Кавалер пошел провожать даму. Теперь он знал, что та мечтает поступить в медицинский институт, а пока учится в училище вместе с Сергеем и живет с родителями за рекой. Заречье имело дурную славу хулиганской окраины. Это нисколько не смутило Тиму — рядом с очаровательной девушкой он чувствовал себя благородным рыцарем! Влюбленные неторопливо шли по хорошо освещенной улице в сторону реки, ни на миг не прерывая общение. Тима обратил внимание спутницы на их тени в свете фонарей — они сливались в одну, символизируя нечто понятное для обоих! Дошли до старого бетонного моста через реку… Движения по нему в это позднее время уже не было, город угомонился и спал. Под мостом сонно журчала река. Узкой улочкой пошли вдоль невысокого берега. Утоптанный тротуар вскоре превратился в извилистую тропку. Чувствуя приближение чужака, во дворах домов злобно залаяли псы. Таня окликала собак, и те, заслышав ее голос, замолкали. Вскоре дошли до очередного едва мерцающего фонаря, там у калитки стояла невысокая женщина. «Здравствуйте! Вы что же, до первых петухов решили гулять?..» — мягко и доброжелательно спросила женщина. Улыбнувшись и не дожидаясь ответа, женщина пошла в дом. «Это мама… беспокоится… Да и тебе домой пора, наверное, родители тоже заждались…» — шепнула Таня, прильнув к парню. Молодые договорились о новой встрече и попрощались. Тима, словно окрыленный, полетел в обратном направлении, к дому. На бегу он вспоминал каждое мгновение сегодняшней встречи и наслаждался ночными запахами, продолжая отчетливо чувствовать восхитительный аромат Танюшиных волос, в котором сплелись свежесть разнотравья и благоуханье полевых цветов. Какое изумительное лето! Какой восхитительный вечер! Парень просто купался в сказочных впечатлениях Сего дня…
Тимофей вышел из темноты, почти подошел к мосту… Вдруг раздался стук копыт. Парень в недоумении остановился. На слабо освещенную площадку выскочили несколько подростков на лошадях без седел. Всадники заулюлюкали и устроили хоровод вокруг Тимофея.Некоторые наездники резко щелкали в воздухе кнутами и присвистывали. Городской парень был изрядно напуган. Всадники постепенно сужали круг, из которого выскочить было невозможно! Они проносились так близко, что Тима чувствовал горячее дыхание лошадей. Еще чуть-чуть, и животные, казалось, затопчут его! Из-под копыт поднялось плотное облако пыли. Тима растерялся, упал на колени и обхватил голову руками. Он слышал только хриплое фырканье лошадей и топот копыт. Неожиданно среди этого хаоса до Тимофея донесся пронзительный девичий крик: «А ну, черти, прочь отсюда! Это мой парень!!!» Лихие наездники прекратили куролесить и мгновенно ускакали в черную ночную бездну. Тима протер ладонями слезящиеся от пыли глаза и увидел перед собой Таню. «Миленький! С тобой все в порядке?!» — испуганно лепетала она, и, не дожидаясь ответа, осыпала его чумазое лицо поцелуями легкими и нежными! «Успокойся… я здесь, я рядом, я с тобой!» — повторяла Танюша, обнимая испуганного рыцаря».
По прошествии многих лет некая Татьяна зашла на страничку Тимофея в «Одноклассниках». Он задумался — кто же это может быть?.. Среди коллег по работе или знакомых женщин никаких Тань он припомнить не мог… Может быть это кто-то из бывших подруг по школе или институту? Неужели это та самая Танюша из Заречья? Но как она смогла его разыскать?! Впрочем, в век Интернета это не проблема… Не то, что в те давние времена, когда даже для получения обычного телефонного номера нужно было стоять в очереди десятки лет! И тут память увлекла этого, уже немолодого седовласого мужчину в безмятежную юность…
После того, как «бесшабашная конница» чуть было не растоптала окрыленного Тиму, Таня повела его к реке. На скрипучем деревянном помосте, окруженном цветущей осокой и кувшинками, парень приводил себя в порядок. Горстями черпал из реки воду и омывал от пыли лицо и руки. Потом он снял перепачканную рубашку, прополоскал, выжал, стряхнул. Таня стояла рядом и рассказывала ему, что после их расставания она вошла в дом и переоделась. Непонятное предчувствие заставило ее в легком халатике и домашних тапочках выйти на крыльцо. Где-то вдалеке она услышала шум и улюлюканье. «Почему-то сразу решила, что тебя надо спасать. Побежала на помощь! По дороге тапки слетели — да они все равно бежать мешали…». Тима взглянул на Таню и увидел в лунном свете прекрасную босоногую нимфу! Сказочное существо, прижав к груди свои ладошки, нежно смотрело на него большими радостными глазами. И как же это, внешне беззащитное создание смогло спасти его?!. Душевный порыв толкнул их в омут страстных объятий! Лишь тонкая ткань халатика разделяла их тела. Однако скромность и юная наивность не позволяли сделать ни одного лишнего или непристойного движения! Они замерли, крепко обнявшись, боясь пошевелиться и спугнуть это чудесное мгновение. Только месяц, словно любуясь ими, широко улыбался золотой подковой с высоты.
С криком первых петухов, в еще не просохшей рубашке Тима вернулся домой. Взволнованные родители устроили сыну хорошую взбучку, но тот перенес это стоически. «Понятно, чему теперь молодежь учат — родителям спать не давать!» — резюмировал отец и, недовольно бурча, ушел в спальню. Мать смягчилась и произнесла: «Какой ты еще молоденький!.. Иди на кухню, покушай блинчиков с молоком. И больше нас с отцом не пугай!». А дальше все закрутилось — теплые встречи с Танюшей, помощь по хозяйству своим и Таниным родителям, а затем отъезд… Поначалу казавшиеся длинными, каникулы пролетели как летний ветерок. И вот прощание с Танюшей на перроне вокзала… Затем был стройотряд в суровых приполярных краях. Потом годы учебы в институте, другие люди, и иные впечатления… Почта работала с перебоями, конверты с письмами от Тани приходили не регулярно или с большими задержками. Постепенно переписка с Танюшей превратилась в тонюсенький ручеек, который затем и вовсе иссяк…
Тимофей вошел на сайт «Одноклассники», и увидел новую фотографию. Стройная симпатичная девчушка рядом с пожилой полноватой женщиной. Сердце Тимы екнуло, с фотографии на него смотрела молоденькая Танечка Ушакова! Однако пояснение к фото внесло ясность: «Тима! Я здесь со своей старшей внучкой Настюшей». Поначалу Тимофей хотел ответить бывшей возлюбленной подробным отчетом о своей жизни, но быстро понял, что это вовсе не к чему, ведь всего произошедшего за долгие годы не перескажешь. Здание его личной жизни в основном достроено, менять что-то уже поздно.
После длительных размышлений в ответном письме Тимофей отважился написать единственную строчку: «Танюша, спасибо за весточку! У меня все хорошо, чего и тебе желаю! Студент Тима».
-
Старшекурсник Александр лег спать слишком поздно, или лучше сказать, — под утро. Сладкая нега тут же сомкнула глаза. Причиной нарушения стабильного режима сна и бодрствования был грядущий фестиваль художественного творчества. До мероприятия, посвященного юбилею вуза, оставалось всего-ничего, и подготовка шла к завершению. Она проходила в общежитии посменно и практически круглосуточно. Днем Саша ходил на учебу, а по ночам, как член редколлегии факультетской стенгазеты, занимался оформлением юбилейного выпуска. Материала было столько, что полотно газеты приходилось склеивать из листов ватмана самого большого формата. Красный уголок был заставлен банками с краской, рулонами бумаги, стульями, столиками и прочим скрабом для безостановочной работы. Широкие подоконники также использовались для работы. Тут и там кучковались члены редколлегии, непрерывно корректируя основную канву газеты и ее отдельные сюжетные линии. Готовили эскизные наброски, писали и редактировали статьи. Все напоминало штаб в Смольном перед штурмом Зимнего. На входной двери висел цветной плакат с изображением увесистого кулака и строгим предупреждением для посторонних: «КОЛИ ЖИЗНЬ ДОРОГА, НЕ СУВАЙ СЮДА НОГА!». Ниже красным фломастером для вовсе непонятливых было приписано: «НОС — ТОЖЕ НОГА!». Но, по правде сказать, в самом Красном уголке обоняние прежде всего следовало беречь от густого табачного дыма. Накурено было жутко! Больше других от этого страдал высокий, кучерявый очкарик — литературный редактор Валера Сливкин. После неоднократных дружеских увещеваний и, увы, бесполезных уговоров прекратить травить атмосферу, Валера перешел к активным методам борьбы со «смогом». Подобно былинному герою он вооружился мечем-кладенцом. Конечно не сказочным, однако не менее острым и опасным предметом — длинными ножницами для резки ватмана. «Генераторы дыма» ужасались, когда у них под носом неожиданно и громко клацали острейшие лезвия, напрочь отсекая дымящую сигарету по самый фильтр! Так Валерий начал борьбу с порочной зависимостью. Надо сказать, этот трюк мог нанести здоровью курильщика вред не меньший, чем десяток пачек сигарет! Уникальный эксперимент главреда принес-таки результат. После тринадцати сигарет, отсеченных по самые губы, заядлые курильщики сами отказались от пагубной привычки, перестав смолить!.. Правда, лишь в помещении редколлегии.
Поспать Шуре удалось менее часа, его разбудили шум и суета возле кровати. С великим трудом разлепил он свои сонные очи. Недовольно бурча, просыпались и соседи по комнате. Тем временем, сосредоточенные молчаливые люди в спецовках заносили в комнату сценический реквизит и устанавливали стойки для осветительных приборов. Когда на треноге установили профессиональную видеокамеру, в комнату влетел факультетский культорг по фамилии Дуда. Решительным жестом он взялся одной рукой за отворот жилета, а другую как Ленин, вскинул вверх, требуя внимания. Остатки сна у всех как рукой сняло. Дуда пояснил, что к фестивалю будет снят короткометражный фильм о студенческой жизни, и с данной минуты все присутствующие становятся актерами кино! Дуда и его брат-близнец Женя имели в студенческой среде непререкаемый авторитет. Активность, сноровка и лидерские способности позволяли им заниматься организацией всех культурных мероприятий факультета. Так было и в этот раз — весь креатив шел исключительно от братьев. Близнецы одевались в одном стиле, но для отличия носили разноцветные жилеты. Один Дуда ходил в желтой жилетке с ярко-красной буквой «М», что значило — Миша. На Жене была красная жилетка с желтой буквой «Ж» (Женя). Бывало, они сдавали экзамены друг за друга, поменявшись жилетами. Обнаружить подмену, а тем более доказать ее было абсолютно невозможно. Братья принялись снимать эпизод о незаконных мигрантах, нелегально ночующих в общежитии. Лежащие в кроватях студенты изображали спящих, и тут в комнату с матрасами наперевес вбежали настоящие «нацмены» (Дуды наняли их за символическую плату в ближайшей рабочей общаге). Они привычно раскатали между кроватями матрасы и улеглись.В комнате запахло восточным базаром с подпорченными овощами и фруктами. Одному из «мигрантов» места не хватило, и он попытался притулиться на Сашкину постель. Тот недовольно взбрыкнул, но Миша тут же рявкнул в рупор: «Лежать смирно!» Сашок покорно затих, как и все остальные. Было слышно лишь слабое жужжание камеры. Через минуту дверь распахнулась. В дверном проеме из освещенного коридора возникла фигура, которая голосом Жени Дуды прокричала: «Сматывайтесь, комендант идет!» Азиаты дружно вскочили и, скатав матрасы, растворились в коридоре. Сценка заселения-выселения снималась несколько раз, и Шура окончательно понял, что выспаться до премьеры ему не удастся.
В следующем эпизоде Миша скомандовал основной части массовки выйти из комнаты, попросив актеров прилично одеться («Как на свадьбу!»). Оставил лишь нескольких ребят, чтоб те забаррикадировали кроватями входную дверь изнутри. Снаружи на дверь прикрепили табличку «СТУДСОВЕТ», а ниже объявление: «Билетов на Фестиваль НЕТ, и НЕ будет!». Миша пересказал артистам снимаемый эпизод картины. Его суть состояла в том, что билетов на фестиваль всем не хватило, и потому возмущенные безбилетники пытаются пробиться в «студсовет», дабы во что бы то не стало заполучить вожделенные контрмарки. Группа наспех одетых, полусонных и нечесанных студентов, зевая, топталась у двери. За нею были не билеты, но долгожданные кровати. Саша вяло трепался на малозначимые темы с Серегой, а тот, видно с недосыпа, прихватил из комнаты увесистый портфель с книгами и конспектами. Команда «Мотор, начали!» застала статистов врасплох и съемочная группа пришла в броуновское движение. Что следовало делать — каждый понимал по-своему. Одни первыми рванулись штурмовать дверь. Другие со всей дури навалилась на этот «авангард». Более всего поражал выпад Сергея. Вместо участия в штурме, он повернулся к Сашке, и, одной рукой прижимая к себе портфель, другой пятерней яростно вцепился в его лицо. Да так сильно, что пальцами сгреб кожу приятеля к носу, словно пытался сорвать с того маску! От неожиданности Санька оторопело застыл на месте, как истукан острова Пасха. От увечий спасло лишь то, что под бойкую фонограмму откуда ни возьмись выбежал резерв театральной труппы. Бодрячки со спортивным энтузиазмом рванулись к заветной двери, разделив двух «сиамских близнецов» словно клином. Сашка чудом вырвался из цепкой лапы своего сценического партнера, тут же оказавшись в центре давки. Зажатый гудящей толпой, он закрыл лицо ладонями и думал лишь о том, как выбраться без потерь. Вдруг голова Шурика приняла на себя тяжеленный удар! Ударным инструментом служил увесистый Серегин портфель. Ужаснее всего было то, что этот гад бил наотмашь и именно той стороной портфеля, на которой блестели хромированные замки! Удары портфелем следовали один за другим. Страдальцу показалось, что наступил его смертный час! Но тут, вопреки сценарию, оборона «студсовета» не выдержала натиска, кровати разъехались, и разнузданная толпа ввалилась в помещение. Прозвучала команда: «Стоп, снято!». Братья «МЖ» остались довольны отснятым материалом, новых дублей не потребовалось… Массовка еще долго не могла угомониться, многие уже мечтали о новых ролях, а возможно даже и об «Оскарах». Однако, Михаил Дуда объявил отбой и пригласил труппу на фестивальную премьеру.
На пути к постели Шурику попался взъерошенный Серега. Он еще не отошел от суматошной съемки. Взгляд его отрешенно блуждал, а к груди он прижимал истрепанный портфель. «Что с тобой?! Чуть мне нос не оторвал, да еще своим портфелем чуть не убил!» — ругнулся Сашка. Оппонент парировал: «Это же кино — нужно работать с полной отдачей и без дублеров! Чудак, на съемках надо раскрываться по полной, без всякой халявы!» И «артист» важно продефилировал мимо. Он явно рассчитывал на признание киношных авторитетов и на дифирамбы в свой адрес от кинокритиков… Шура рассеянно глянул вослед новоявленному «гению кино», и повертел указательным пальцем у своего виска. Тем же самым пальцем он пощупал шишку, набитую на темечке, после чего осторожно погладил свой припухший нос. Полседьмого утра Александр добрался-таки до постели и отключился. И вот, снится ему жуткий сон: над ним в неестественной позе с ужасной гримасой навис редактор Сливкин, свирепо сверкающий линзами очков и щелкающий лезвиями ножниц. При этом он жутко шипел: «На кой ляд тебе нос?! Он мешает в работе над газетой! Чик-чик — и твой фэйс станет ровным, без излишеств!! Приступаю к корректированию образа киногероя!!!»
Студент проснулся в холодном поту, и действительно увидел склонившегося над собой Валеру… Тот удивленно шептал: «Чего ты дергаешься и одеяло на голову тянешь? А нос у тебя какой-то бордовый, будто дверью прищемили… Хорош дрыхнуть — пора газету верстать!». Очумев от бессонной ночи и тягучей головной боли, Саня вяло засобирался на очередное «боевое дежурство»… И кошмар этот длился почти неделю!
Наконец настал день открытия большого студенческого Фестиваля! Ранним утром в актовом зале главного институтского корпуса царила праздничная феерия! Стены были разукрашены плакатами и лозунгами, а на сцене устанавливали декорации и настраивали музыкальную аппаратуру. Над сценой был развернут транспарант: «НАКАТИЛ ДЕВЯТЫЙ ВАЛ — ФЕСТИВАЛЬ НАШ СТАРТОВАЛ!». Участники возились с реквизитом и аппаратурой, пробовали микрофоны и голосовые связки. Огромный зал был полон звуковой реверберацией. Тем временем редколлегия стенгазеты размещала в институтском коридоре продукт своего творческого штурма — склеенный из многочисленных кусков праздничный номер стенгазеты общей длиной более 50-ти метров!
Размещению этого «монстра» мешали двери аудиторий, и потому часть из них временно закрыли на ключ. Это мало помогло — длинное полотнище пришлось крепить «змейкой» к колоннам в вестибюле. Развешивать газету помогали свободные студенты, не занятые в фестивальном шоу. Они часто отвлекались, просматривая рисунки и газетные рубрики. Порой раздавались взрывы хохота — студенты узнавали знакомых персонажей и забавные ситуации… Реакция первых читателей необычайно радовала бойцов редколлегии, значительно повышая их самооценку. Мастеров пера и кисти грело чувство, что бессонные ночи были потрачены не даром!
Фестиваль реально стартовал. В зале был полный аншлаг! Сидячих мест катастрофически не хватало — зрители толпились в проходах. В первом ряду восседал Александр и другие члены редколлегии. Начался фестиваль с показа недавно снятого фильма, который получился на удивленье бойким и эксцентричным. Аплодисменты зрителей звучали почти непрерывно! Самый мощный взрыв эмоций вызвала сцена у двери «студсовета», и особенно многократно повторяемый экспромт Сергея с его чудопортфелем. Все без исключения покатывались со смеху, когда Серега носился вдоль толпы и нещадно молотил своим «оружием» по макушкам однокурсников! Этот сюжет был очень удачно озвучен чавкающими звуками сваезабивной машины, старательно записанными на соседней стройке. Затем начался гала-концерт студенческой самодеятельности.
Сценические образы, ритмы и музыкальные стили чередовались в соответствии с со сценарием. Ближе к завершению представления Сашкины мозги стали незаметно делать сбой. Сказывались бессонные ночи. Сцену залил яркий солнечный свет, и Саня непроизвольно зажмурился… Когда он приоткрыл глаза, то увидел чудо! Сцена преобразилась в знойный пляж, и вокруг него росли экзотические пальмы, увешанные гроздями бананов. Плескалось ласковое изумрудное море. Как такое умудрились сотворить на сцене?! Но более всего Александра удивило то, что он перестал ощущать присутствие зрителей… Это, впрочем, только обрадовало. Он сидел в шезлонге в тени пальм! По горячему песку двигалась тележка со сверхсовременной кинокамерой, рядом сидел оператор… Надо же, — Валера Сливкин! Тот небрежно достал из расписной коробки толстую сигару и произнес: «Здесь не Красный уголок — можно выпустить дымок!» Длинными ножницами Валерка обрезал кончик сигары и взял ее в рот. Другой конец сигары он зажег сверкающей в солнечных лучах зажигалкой. Надо отметит — Сливкину сигара очень шла! Блаженно затянувшись, Валера произнес: «Готов, можно начинать!». Сашка скомандовал: «Дубль первый! Мотор, начали!». Камера застрекотала и Валера прильнул глазом к окуляру.
Зазвучала зажигательная латиноамериканская музыка. Из-за пальм явились стройные девушки-мулатки в купальниках из листьев с роскошными волосами, куда были вплетены живые розы. Из моря выскочили два совершенно одинаковых парня в белоснежной матросской форме. Не узнать их было невозможно — братья Дуды! Они лихо выкидывали коленца в стиле «Эх, яблочко!».
Недовольный несогласованным поворотом сюжета, Александр глянул в сторону оператора, чтобы дать команду прекратить съемку танцевального балагана, но возле кинокамеры никого не оказалось. Валерка исчез! Саша не успел удивиться пропаже партнера, как тот выскочил изза пальмы. Сливкин блистал в облегающем серебристом комбинезоне с изображением золотистых ножниц, лезвия которых были направлены по штанинам вниз. Трое парней и «шоколадные туземки» в бешеном темпе закружили по пляжу. Из-под их ног фейерверком летел сверкающий под солнцем кварцевый песок. Этот танец продолжался, пока все танцоры не попадали в изнеможении. Шура скомандовал: «Стоп, снято!». Потирая руки, он встал с шезлонга и, преисполненный важностью, вразвалочку побрел к морю. Клип явно удался, и пусть теперь эти салаги — Мишка с Женькой — учатся у нас, как надо кино варганить!..
Но до моря Шурик не дошел. Сцена неожиданно приняла обыденные очертания и наполнение! Море как бы испарилось, а пляж с пальмами куда-то исчез! Шурик снова сидел среди зрителей, силясь понять произошедшее с ним. Однокашники, как ни в чем не бывало, сидели рядом, не отводя взгляда от сцены. Тем временем, на сцену вышли с гитарами рокеры и запели песню «Шоу должно продолжаться!». Чувство причастности к большому празднику всех наполнило ликованием. В едином порыве студенты повскакивали со своих мест, подняли руки над головами, аплодируя артистам, творившим чудо на сцене. Аплодисменты звучали и в честь родной альма-матер! Не договариваясь, каждый положил руки друг другу на плечи, и все закачались в такт музыке, непроизвольно символизируя крепкое студенческое братство…
Сказать, что с той поры пролетело множество дней и ночей, будет не совсем точно, — промчались десятки лет и зим! В один из весенних вечеров, наполненных ароматами цветущих сирени и яблони, в квартире генерального директора крупной инновационной компании Александра Викторовича затрезвонил мобильный телефон. Судя по мелодии звонка — вступлению к песне «Мы — чемпионы!», — звонил кто-то из бывших однокурсников. Александр взял трубку и услышал знакомую, вкрадчивую интонацию… Да это же Валерка! Пардон, — он теперь заслуженный человек, профессор и заведующий одной из профильных кафедр института, ставшего стартовой площадкой в профессию для многих поколений парней и девчат, — Валерий Михайлович Сливкин! «Санек, привет! Не забыл, что скоро юбилей нашего выпуска?!» — пробасил голос в трубке. В ответ Саша пошутил: «Привет, конечно помню! Ты хочешь предложить собраться по этому поводу и… выпустить стометровую стенгазету?!». — «Гораздо проще, — парировал Валера, — Будем издавать книгу о нас. Ведь нам есть о чем вспомнить! Жду твоих личных воспоминаний!». В голосе Валерия послышались металлические нотки главного редактора, и разговор был окончен. «А почему бы не тряхнуть стариной, и не вспомнить нашу шальную молодость? — подумал Александр. — Будут вам воспоминания!..» Так был написан этот рассказ.
Сказать откровенно, слегка взгрустнулось по давно ушедшей юности! Впрочем, нечего нюни распускать! Впереди — встреча всей нашей студенческой братии. Встреча с теми, кто отлично помнит далекие студенческие годы, и особенно — наш «девятый вал»!
-
Ранняя электричка была заполнена на четверть. Я прилетел из командировки ночным рейсом. Путь домой займет еще пару часов… Хотелось подремать, так что спокойная обстановка меня вполне устраивала. Уже объявили отправление, и тут в вагон ввалилась шумная компания молодых людей в походной одежде с огромными рюкзаками. Молодежь принялась раскладывать свои вещи и кучковаться, невольно тесня других пассажиров. Молодая компания в основном состояла из парней. Лишь несколько девчат выделились отдельной стайкой и завели свои разговоры. Ко мне подсел русоволосый крепыш в штормовке и брезентовых штанах. Солдатские берцы парня были начищены до зеркального блеска. Свой, пожалуй, самый объемный рюкзак этот парень положил на противоположную скамью, а сверху пристроил гитару в чехле. Судя по всему, вошедшие ребята были студентами-старшекурсниками, а их лидером — мой сосед-здоровяк. Он распоряжался и давал указания, как лучше размещаться в вагоне. Наконец, молодежь угомонилась, а я достал утренние газеты, купленные на вокзале. Сосед вынул из рюкзачного кармана пухлый блокнот и стал его перелистывать. Краем глаза я увидел там какие-то тексты. Парень расчехлил гитару и занялся ее настройкой. Увидев это, одна из девушек спросила: «Вань, споем?» Тот утвердительно кивнул. Студенты подсели ближе к музыканту. Иван низким баритоном с очаровательной хрипотцой запел: «Парня в горы возьми, рискни, не бросай одного его…». Затем звучали еще песни Высоцкого и других бардов. Ваня пел так душевно, что трудно было остаться равнодушным. Никто из пассажиров не пытался остановить незапланированный концерт. Признаюсь, что тоже заслушался. Один из студентов обратился к исполнителю: «Давай споем нашу взводную!» — «Ладно, только вместе!» — ответил Иван, и ребята запели:
Солдатушки, браво ребятушки, кто же ваши сестры?
Наши сестры — сабли востры, вот кто наши сестры!
Девчата подхватили:
Солдатушки, браво ребятушки, кто же ваши жены?
Наши жены — пушки заряжены, вот кто наши жены!..
Видимо, специально для девушек, пели и лирические песни. Трогательное звучание песен под монотонный стук колес потихоньку усыпляло меня и перед тем, как окончательно заснуть, я положил стопку газет на скамью между собой и певцом…
Очнулся от полушутливого командирского возгласа: «Взвод, подъем! С вещами на выход!» Электричка остановилась на небольшой станции в перелеске. Походники, быстро подхватили рюкзаки и покинули вагон. В нем стало непривычно тихо. Я поднял стопку своих газет и неожиданно обнаружил под ними блокнот Ивана. На титульном листе была нарисована пятиконечная звезда, а чуть ниже написано: Командир взвода Иван Лосев. В начале блокнота я увидел тексты песен, а далее — дневниковые записи. Я так ими увлекся, что едва не проехал свою станцию.
После я предпринимал попытки отыскать автора, но, увы, — безрезультатно. Созванивался с деканатами высших учебных заведений, обращался к начальникам вокзалов тех городов, между которыми курсирует та электричка. И вот, почти через год поисков решился опубликовать дневник, полагая, что кто-нибудь отзовется… Перед вами в сокращенном виде (опущены некоторые несущественные подробности) дневник Ивана Лосева. Почитаем его вместе.
День первый. Зима в этом году, похоже, не желает уходить, а вот учеба на военной кафедре близка к завершению. Теоретический курс закончился, да и на плацу нас муштровали жестко. «Калаш» разбираю-собираю за 30 секунд. Осталось пройти полуторамесячные сборы. Всего-то ничего, и мы — офицеры! Даже не верится. Чтобы лучше сохранились в памяти эти славные деньки, решил вести собственный дневник. На последнем теоретическом занятии майор Мальтов объявил о порядке отъезда на военные сборы, выделив с какой-то зловещей интонацией слова — «лагерь точно покажет, кто из вас воин, а кто — хрен собачий!». Несколько раз акцентировал, что проверка наших физических и психологических качеств будет основательной, и те, кто в себе не уверен, пусть сразу пишут рапорт на освобождение от сборов, чтобы потом «не лить слезы крокодильи». Вообще, этот самый майор — тот еще гусь! Меж собой мы его так и зовем — Гусь, потому что при небольшом росте и сухой комплекции у него весьма приплюснутый, вытянутый нос, словно гусиный клюв. Еще про него среди нас ходит то ли байка, то ли быль, якобы раньше он служил в одной из ракетных дивизий и дослужился аж до подполковника. И вот однажды на боевом дежурстве с ним приключилась история. Во время дежурства нужно было безвылазно находиться «на точке» — в бункере с пультом управления пуском баллистических ракет. На «точке» все предусмотрено, как положено, кроме… сортира. Он находился на улице и представлял собой бетонное сооружение с отверстиями в полу. Выгребная яма снизу была рассчитана на многие годы службы ракетного дивизиона. Как-то подполковника «приспичило», и он побежал в сортир, на ходу расстегивая портупею. Только присел он над «очком», как вдруг услышал, что нечто увесистое плюхнулось под ним. Сначала офицер не понял, что произошло, а когда «врубился», то хоть стреляйся! Не тут-то было, не из чего стреляться! Короче говоря, с ремня портупеи в черную бездну соскользнула кобура с табельным пистолетом! Сколько потом Мальтов, облачившись в защитный костюм с противогазом, ни пытался, так и не нашел оружие. В наказание, старшего офицера разжаловали в лейтенанты, после чего отправили на военную кафедру нашего института, где он сумел-таки дослужиться до майора…
День третий. Прошли сутки, как мы «едем на войну» (шутка). Наш поезд, пожалуй, самый медленный из всех существующих. В нашем вагоне в прошлом, вероятно, возили каторжан! Из постельных принадлежностей есть лишь грязные матрасы. Но это так не важно — проводник, он же кочегар, угля не жалеет, так что спим раздетыми почти догола. Стесняться особо не приходится — в вагоне чисто мужская компания. Хуже то, что спальных мест не хватает. Даже с учетом самых верхних, багажных полок. Поэтому приходится спать по графику, сменяя друг друга на полках. Постепенно каждый начинает раскрывать свое истинное нутро, порой с неожиданной стороны. Один парень чуть не подрался с проводником из-за того, что тот не хотел открывать туалет, расположенный возле служебного купе и в единственный нужник образовалась очередь.
Атмосфера демонстративного безделья все больше овладевает нами. Непристойные шутки и анекдоты стали нормой. Сопровождают нас майор Мальтов и подполковник Герасимов. Они едут в купейном вагоне, не знаем точно в каком. За время поездки командиры побывали у нас лишь по разу. Герасимов, в отличие от Мальтова, — классный мужик! Он провел среди нас больше часа, и сказал, что едем мы в Псковскую область, где нас будут учить практическому военному искусству, и что кормить будут «на убой». Говорил, что мы оздоровимся, окрепнем и по возвращении очаруем девушек мужественными торсами. Да-а-а, глядя на бледные лица ребят, не отличающихся атлетическим телосложением, трудно в это поверить! Мальтов же во время посещения был всем и вся недоволен. Некоторым сделал нагоняй за неприличный вид и крепкие словечки, и через десять минут ушел насупленный со словами: «Воздух здесь тяжелый, хоть топор вешай!». От чего воздуху быть легким, если в обед кормили гороховым супом, салом и макаронами с хлебными котлетами?
День пятый. Утром прибыли в пункт назначения — городок Остров. Странно — никакого водоема, а тем более острова, поблизости нет… На перроне майор построил нас и сделал перекличку, после чего передал командование местному военному. Тот строевым шагом прошел перед нами, четко повернул через левое плечо и зычным голосом представился: «Прапоршик Карпэнко! Здравствуйтэ, товарыши курсанты!». Было что-то трогательное, почти семейное в этом приветствии, поэтому мы расслаблено и как-то в разнобой прокричали в ответ: «Здравия желаем, товарищ прапорщик!» «Теперь я — ваш батько и мамка в одном флаконе. Напра-во! В казарму шагом марш!» — приказал тот. Нестройной колонной мы с личными вещами двинулись к неказистому строению. Весь день обустраивали свой быт, изучали среду обитания и выданную нам экипировку. Прапорщик руководил нашими действиями, успевая тут же их комментировать. Когда мы несли матрасы со склада в казарму, то для удобства держали их на голове. Карпенко командовал: «Отставить! Снять матрасы с головы! Здесь вам не санатория!» Во время примерки обмундирования (еще послевоенного образца?!) из стратегического резерва, обратились к прапорщику, мол, нельзя ли выдать что-то посовременнее? В ответ вояка отрезал: «Не болтать ерундой! Командованию лучше видать, кому старье выдавать!» Выдали кирзовые сапоги с портянками. Такой обувки никто из нас отродясь не видывал, однако пришлось и ее осваивать в ракетно-космический век!
День шестой. Совершенно не ощутил, как прошла первая ночь в казарме. Будто и не было ее! Только приклонил голову к подушке… уже побудка! На одевание и построение взводу дается всего минута. Этого времени, конечно же, никому не хватило. В казарме царила сутолока и неразбериха, сопровождаемые отрывистыми командами Карпенко. Его голос назойливо доносится и разных уголков огромного казарменного помещения, заставленного металлическими двухярусными койками и двойными тумбочками. Через несколько минут возни растрепанные, полусонные, мы худо-бедно построились, и началась перекличка. Двое не отозвались! Оказалось, они скоропостижно убыли в туалет, откуда их и конвоировал прапорщик. Прибывший майор Мальтов назначил командиров отделений и взводного, а также объявил распорядок сегодняшнего дня. Командиром нашего отделения стал Андрей Кутиков, двух других — Мурат Багиров и Леша Метлов. Им присвоили звания сержантов. Командиром взвода был назначен Валера Небродов, с присвоением звания старший сержант. Было не понятно, из чего исходили командиры, назначив именно этих ребят, ведь никто из них в армии раньше не служил?.. После подполковник Герасимов объяснил, что командиров выбрали из числа курсантов, чьи отцы были офицерами.
После приведения себя в порядок приступили к заправке постелей. Это особый вид искусства! Все грани постели должны быть идеально ровными, а угловые ребра абсолютно прямыми! Карпенко показал нам мастер-класс, превратив за несколько минут скомканную постель в наглядное пособие, — на идеально ровной, словно отшлифованной поверхности постели возвышалась геометрически правильная пирамида — подушка. Мы же за два десятка минут смогли создать из своих кроватей лишь подобие болотистой местности с кочками и канавками. Прапорщик посмотрел на это безобразие, и сказал, что тот, кто не научится заправлять постель, завтра получит по наряду вне очереди — на кухне будет «картоху чистить, да помои выливать»! Затем новоиспеченные командиры повели нас на плац делать зарядку. Конец февраля, мороз! Ветер прошивает насквозь, а мы в шапках-ушанках и послевоенных гимнастерках, обутые в тяжеленные сапоги, натянутые на неумело накрученные портянки. Основной комплекс упражнений нам показал прапорщик. Дальше вести зарядку он поручил Небродову. Мы делали наклоны, приседания, повороты и другие упражнения в течение двадцати минут, но окончательно прогрелись лишь после километровой пробежки. В казарму вернулись в приподнятом настроении, у всех разыгрался аппетит.
Завтрак — наваристая гречневая каша и чай вприкуску с толстым куском хлеба и тонкими слоями масла и сыра, показался необычайно вкусным! Жаль, добавки не положено, да и время ограничено. Затем начались теория и практика, в учебной части и на плацу. Занятия продолжались до вечера, с перерывом на обед. И повсюду нас сопровождал «батька родной» — прапорщик Карпенко. Вот всего лишь несколько фраз и реплик этого славного хохла — то, что удалось сегодня запомнить:
Прекратить юмором шутить и шутками морить!
Курсант — образец для подражания, а до блеска начищенная пряжка на ремне — зеркало его души.
Тише едешь — дольше спишь.
Не плюй в колодец — вылетит, не поймаешь!
Курсант, думай лишь о службе, — об остальном думают твои командиры.
Я научу любить Родину — мать вашу!..
Удивительно, что прапорщик обладает неистощимым запасом оригинальных высказываний. И никогда не повторяется!
День одиннадцатый. С утра все идет штатно, по заведенному распорядку. После учебы, ближе к вечеру, выделено время для самоподготовки и личных дел. Как сказал Карпенко, в это время «делай, что хошь, только устав не трожь», т. е. занимайся, чем хочешь, но устав не нарушай! Кто-то пишет письма, кто-то стирает, кто-то подгоняет обмундирование или гуталинит «кирзачи», а кто-то лечит мозоли на руках (от гимнастических снарядов) или ногах (от сползающих в сапоги портянок). Есть и те, кто с тупой настойчивостью расправляют и заправляют свою постель — им до чертиков надоели наряды по кухне! Урывками каждый обращается к тексту воинской присяги, которую необходимо выучить наизусть. А я вот отвлекаюсь на свой дневник. Событий так много, что не понятно, с чего лучше начинать… В целом, мы уже освоились с армейской жизнью, и я даже стал получать от этого удовольствие. Порой среди нас возникают и конфликтные ситуации. Слава Богу, пока обходимся «без дуэлей». Утро начинается в 6:30 с команды «Подъем!» «Пилот» (тот, кто на верхней койке) должен сосчитать до десяти (за это время «танкист», его кровать снизу, должен встать и отскочить в сторону) и, не глядя, прыгать вниз. Если «танкист» замешкается, «пилот» приземляется ему на шею. В этом случае «танкисту» нечего обижаться: «Не стой под стрелой»! Затем построение, перекличка, утренняя зарядка, обучение, обед, политзанятия, строевая, хозработы, дежурства, ужин, самоподготовка, вечернее личное время (один час). В 22 часа вечерние процедуры, а в 22:30 отбой. Но и в такой однообразной круговерти частенько возникают замечательные моменты. Приведу примеры. В соседнем взводе, который размещен в этой же казарме, служат студенты другого института. Среди них есть два приятеля — Данил и Кирилл. Первый — двухметровый детина с длинными конечностями, мешающими координации движений, особенно в строю. Второй — среднего роста, однако слишком толстый, можно сказать жирный, носит одежду 66 размера и обувь 50-го! Ни на того, ни на другого пока что не смогли подобрать подходящего обмундирования. Одеты они, как партизаны, в какие-то переделанные шинели со вставками из другого материала и в огромных, «убитых» кроссовках грязно-синего цвета. Чтобы не нарушать строй, Данила и Кирилла ставят замыкающими. Наблюдать за ними со стороны — уморительное зрелище!
Еще один момент. После обеда по расписанию обычно проходит занятие, которое мы прозвали «сончас». На самом деле — это занятие по идеологической подготовке. Оно проводится в небольшой аудитории, курсанты рассаживаются на стулья. Спереди возвышается трибуна. Два взвода едва вмещаются в тесную комнату и, не снимая шинелей, скрипят древними стульями. Как не сопротивляешься, но с полным желудком под монотонную «молитву» об идеологической борьбе впад/аешь в гипнотический сон. Периодически пытаешься раскрыть плотно сомкнутые очи, видишь сраженных сладкой негой сотоварищей, а также лектора, бубнящего себе под нос. Вдыхаешь воздух, пропитанный терпким запахом ваксы и табака, и снова впадаешь в полукоматозное состояние, пока откуда-то издалека, как из параллельного мира не донесутся слова идеолога части: «Вопросы есть? Нет… Тогда занятие окончено». Зевая и слегка пошатываясь, выходим с занятия «по идеологической релаксации», предоставляя возможность утомленному преподавателю проставить в свой отчет жирную галочку за очередную прочитанную лекцию.
День семнадцатый. Сегодня случилось то, что назрело давно. В свободное время несколько наших курсантов «душевно отметелили» в душевой своего командира Лешу Метлова. Подробности не знаю, по слухам он «заколебал» отделение придирками и недовольным командным «рыком». Досталось ему прилично. Теперь прихрамывает на обе ноги, скулы «стесаны» и под глазами «фингалы». Почти сразу появился майор Мальтов, видно кто-то ему донес. Он с ходу попытался разобраться, что произошло. Но Леша ребят не сдал, сказал, что поскользнулся в душе на обмылке, и ударился лицом о кран. Мальтов с ухмылкой произнес, что у тех «обмылков», видать, были крепкие кулаки. Сварливо бормоча, он ушел восвояси.
День восемнадцатый. На утреннее построение пришел подполковник Герасимов. Он напомнил о вчерашнем событии с Метловым и потребовал, чтобы подобное больше не повторялось. Затем объявил, что Леонид снимается с должности командира отделения и разжалован в рядовые, а на его место, с присвоением звания сержанта, назначается… Тут Герасимов сделал весомую паузу, внимательно посмотрел в мою сторону, вызвал меня из строя и объявил: «Командиром отделения назначается Иван Лосев! Приказ уже подписан командиром полка. Лосеву к исполнению новых обязанностей приступить немедленно». — «Есть, приступить к обязанностям командира отделения!» — отрапортовал я немного сконфуженный неожиданным назначением.
День двадцать второй. Сегодня курсанты нашей роты на центральном плацу дивизии принимали Военную присягу. С автоматом на груди каждый из нас произнес перед строем текст Присяги. О-о-очень впечатляющий момент! Внимательно наблюдал за курсантами подразделения. Впервые появилось чувство, что хоть небольшой по рангу, но все-таки я командир. За своих сильно переживал.
После принятия присяги полк поротно и повзводно прошел строевым шагом перед командиром и его заместителями. Во время прохождения очередного подразделения на лицах командиров невольно засветились улыбки. Аккуратной «коробочкой» перед ними прошел строй, но за последней шеренгой из самых низкорослых, совершенно не в ногу с курсантами, несуразно размахивая руками, подобно Кинг-Конгам двигались гиганты Даня и Кира. Теперь на них были новые, хорошо сшитые шинели и надраенные ваксой сапоги. Однако, смотрелись они как веселая пародия на вояк!
День двадцать пятый. Сегодня у нас были полевые учения. Погода выдалась на редкость мерзостная! Ранняя весна показала свой дурной характер. В легких хэбэшках цвета хаки, в чистом поле, простреливаемом резкими ветрами, среди редких чахлых кустиков мы копали в мерзлой земле окоп-укрытие для самоходного ракетного комплекса. Глубина укрытия должна быть не менее 2,5 метров, ширина — 5 метров, а длина — более 20. Примерно такой же длины должен быть пологий спуск в укрытие. Норматив на копку подобного окопа составляет шесть часов. Надо уложиться — кровь из носа! Иначе придется повторно выезжать в поле, пока не выполним норматив! Нас полностью обеспечили необходимым инструментом и оборудованием от лопат до отбойных молотков и фрез, работающих от дизельгенератора. Примерно через три часа работы из штаба поступила оперативная вводная — якобы дизель-генератор поврежден осколком и вышел из строя. Инспектирующий нашу работу офицер, получив из штаба такую директиву, просто отключил генератор. Пришлось перейти на ручную копку. Еще через сорок минут из штаба поступило другое известие — потенциальный противник готовится применить ядерное оружие, необходимо срочно применить спецсредства — защитные костюмы и противогазы! Скинули с себя влажную форменную куртку, в которой невозможно влезть в прорезиненный, похожий на водолазный, костюм. Помогая друг другу плохо работающими от холода и усталости руками, натянули на себя новое обмундирование, в том числе сапоги-бахилы, перчатки и капюшоны. Инспектор выключил секундомер по последнему облачившемуся курсанту и объявил, что мы еле уложились в пятиминутный норматив. Мы продолжили яростно копать укрытие с автоматом за спиной, и с противогазным подсумком на боку, обливаясь липким потом, сморкаясь и матерясь! Пошел моросящий дождь, который не мог промочить резиновые костюмы, а вот резиновые бахилы, натянутые на сапоги, жутко скользили по мокрому грунту.
Примерно за час до истечения норматива копки укрытия, над нами развернули широченную полиэтиленовую пленку, назначение которой было не очень понятно, но от дождя она нас прикрыла. Прошло еще минут двадцать, и стоящий на краю окопа инспектор скомандовал: «Газы!» Отставив носилки, лопаты и прочий шанцевый инструмент, откинув капюшоны, мы стали торопливо натягивать резиновые маски противогазов на потные головы. Холодные маски тут же прилипли к волосам и лицам. Через прочную гофрированную трубку маска соединяется с противогазной коробкой, вложенной в подсумок, и курсанты стали похожи на слонов, толпящихся на дне оврага. Вдруг появился сизый дымок, быстро заполнивший пространство окопа до пленочного потолка! По легенде учений условный противник применил слезоточивый газ удушающего действия. Я на пальцах показал личному составу букву «Х». Это означало применение газа под названием хлорпикрин. Бойцы понимающе кивнули, поскольку говорить в противогазе невозможно. Влажность под маской усилилась — текло отовсюду, а ведь носовой платок под маску не подсунешь! Сверху поступила новая вводная: «Пробита трубка противогаза!», что означало «Убрать трубку». По этой команде курсант должен задержать дыхание, отсоединить трубку от противогазной коробки, а затем и от противогазной маски, без промедления прикрутить коробку прямо к маске. И только после этого восстановить дыхание. Однако сделать это правильно, без заминки смогли не все. Воздух в легких иссякал, и «неумеха» вынужденно вдыхал порцию удушающего газа, но даже мизерная его доза вызывала приступ мучительного кашля. Это вынуждало выскакивать из «газовой камеры» на свежий воздух. В такой момент у «боевого слоненка» внезапно начинал раздуваться противогаз, слышались глухие звуки сиплого кашля. Через секунды такой боец устремлялся из окопа, буксуя резиновыми бахилами по мокрой глине, и «пробкой» выскакивал из-под полиэтиленовой пленки, срывая на ходу противогаз.
Наконец, над нами убрали пленку, и через некоторое время прозвучала команда: «Отбой газовой атаки — снять противогазы! Отбой ядерного нападения — снять защитные костюмы!». С нескрываемой радостью мы освободились от защитных спецсредств и надели куртки. Затем поступила другая вводная: «Генератор восстановлен!». Он тут же затарахтел, и отделение продолжило выполнять земляные работы, используя этот агрегат. До окончания отведенного времени оставалось всего-ничего! Однако мы сумели закончить работу минут на двадцать раньше нормативного времени и покинули готовый окоп. Почти сразу к нам подбежал прапорщик Карпенко. В процессе работы он несколько раз подходил к нам, советовал, подбадривал шутками-прибаутками типа «Бери больше, кидай дальше, пока летит — отдыхай!». Но в этот раз чувствовалось, что он взволнован и ему не до шуток, он выкрикнул: «Хлопцы, выручайте! Отделение Багирова не укладывается в норматив. Надо помочь!» Мы были вымотаны, но я без колебаний приказал ребятам забрать инструмент и следовать за мной. И мы рванули на помощь Багирову.
Выполнив задание сообща и предельно уставшие, мы стояли недалеко от окопов и с гордостью наблюдали, как армейские регулировщики в белых касках с красной полосой направляли ракетные установки в вырытые нами укрытия. Чуть погодя на «УАЗиках» подъехали представители штаба, а с ними и подполковник Герасимов. Он приказал построиться. Небродов отрапортовал, что его взвод поставленную задачу выполнил. Подполковник поблагодарил за хорошие результаты и объявил, что завтра нам будет предоставлен выходной. В ответ мы не совсем складно, но искренне прокричали: «Служим России!». Преодолев трудности, мы чувствовали себя настоящими воинами!
День двадцать седьмой. Выходной выдался трудным. Ночью мышечные боли не дали толком выспаться. Днем также чувствовались усталость и апатия. Многих мучили насморк, кашель и другие признаки простуды. Сегодняшний день, первый после выходного, начался как обычно с команды «Подъем!», и далее — в соответствии с принятым распорядком. Через полчаса выбежали на утреннюю зарядку. Шел холодный дождь со снегом, порывы ветра насквозь продували гимнастерки. Небродов пытался разогреть подчиненных интенсивными упражнениями, но это не помогло. Во взводе слышались реплики типа: «Еще не пришли в себя от учений, а тут выгнали на улицу, как собак! Командир, кончай экзекуцию, поворачивай в казарму!». Небродов старался не обращать внимания на жалобы, но решил все же сократить зарядку и вместо пробежки повернул взвод к казарме. Вход в казарму неожиданно преградил Мальтов. Он приказал Небродову вернуть взвод на плац, и продолжить занятие. В ответ взводный пытался что-то пояснить майору, но, почувствовав полное непонимание, махнул рукой и обижено прошел в казарму. Мальтов посмотрел ему вслед и лицо его побагровело. Он приказал сержанту Кутикову принять командование взводом, и продолжить зарядку. Таким образом, Кутиков, в основном и давивший на сознание Небродова относительно сокращения зарядки, был повышен в должности. Кутиков сразу проявил себя жестким командиром и стал рьяно исполнять приказ майора. В итоге мы вернулись в казарму самыми последними из роты.
После утреннего происшествия мы не видели Небродова весь день. Лишь когда вернулись в казарму после занятий, заметили его сидящим на кровати и собирающим чемодан. Было что-то беззащитное в его печальной позе. Первое, на что мы обратили внимание, — на Валеркиных погонах отсутствовали сержантские лычки! Подошли к нему и спросили, что решило командование? Валера нехотя ответил, что, скорее всего, его отчислят за неподчинение старшему по званию. Посоветовавшись с ребятами, я решил переговорить с Герасимовым. Но тот опередил меня, и явился сам. Подполковник сообщил, что по рапорту Мальтова командир дивизии может принять решение об отчислении Небродова из части, а это автоматически приведет к отчислению из института. Однако Герасимов пообещал сделать все возможное, чтобы «не сдавать Валерку в утиль».
День тридцать первый. Прошел уже месяц, как мы покинули свои дома и несем ратную службу. Время пролетело фантастически быстро! Совершенно другая жизнь окружает нас. Теперь для меня стало понятным название местечка, где мы обитаем, — Остров. Действительно мы, вчерашние студенты, живем на неком изолированном острове вдали от огромного континента гражданской жизни — полная автономность! Мысли, поступки, даже наши вкусы изменились. Например, я никогда не любил карамельные конфеты, где-то даже презирал их. Теперь же, когда иду в солдатский магазин за гуталином, то обязательно покупаю грамм двести-триста этой сладости и по пути в казарму примерно треть конфет поедаю! Очевидно, организм настойчиво просит сахар. Сейчас пришла в голову мысль — уже месяц нахожусь в разлуке с любимой девушкой, а почти не замечаю этого. Даже не возникает желания писать ей! А ведь когда был «на гражданке», дня прожить без нее не мог. Ребята тоже отмечают подобные метаморфозы, предполагая, что всему виною бром, или нечто подобное, якобы добавляемое в наш чай. Никакой эротики! Сны как у младенцев — под голубым небом зеленая травка, по которой гуляют желтые, пухлые коровы, периодически взлетающие ввысь, и превращающиеся то в пушистые облачка, то в дождевые тучи… Скорее всего, причина «антисекса» в другом. Непривычная для нас жизнь, загруженная необычными занятиями в среде однополых существ в принципе исключает эротические фантазии. Искренне надеюсь, что эротика все же вернется, когда потребуется!
Приятная новость — подполковник Герасимов отстоял-таки Валеру Небродова, и тот остался на сборах, однако рядовым курсантом. Его приписали к моему отделению.
День тридцать шестой. Состоялись стрельбы из всех видов стрелкового оружия. Стреляли из пистолета, автомата Калашникова, гранатомета, метали противотанковую гранату. В результате я набрал 93. Хороший результат! Мое отделение в целом показало лучшие результаты по взводу.
В соседнем подразделении неожиданно отличились «неформаты» — Кирилл набрал 99 баллов, а Данил дальше всех метнул противотанковую трехкилограммовую гранату. Здорово!
День тридцать восьмой. За успехи в боевой и политической подготовке командование наградило мое отделение поездкой на родину Пушкина! Мы побывали в селах Михайловское и Тригорское. Были у могилы поэта. Впечатлений выше крыши! В поездке я познакомился с девушкой из Питера и мы даже обменялись телефонами! Все-таки на «гражданке» гораздо интереснее, нежели на нашем пуританском Острове. Не желаю быть в роли одинокого Робинзона! Дайте мне Пятницу (женского пола!). Прекрасную Пятнашку я, кажется, уже нашел! Сегодня я вдохнул вольного воздуха и, видать, крыша поехала! Скорее в казарму, пока «не отказали тормоза»!
День сорок пятый. Наше военное обучение завершается. Сегодня состоялись гос. экзамены на присвоение офицерского звания. С утра сдавали нормативы по физподготовке — подтягивание и кросс по пересеченной местности. Положенные нормативы выполнили на отлично все бойцы отделения. Я свободно подтянулся на перекладине 25 раз, а ведь до сборов не подтягивался больше десяти! После в учебной части сдавали зачеты и экзамены по специальным воинским дисциплинам, основными из которых были устройство и эксплуатация ракетного комплекса и расчет траектории полета баллистической ракеты. На обед не ходили, обошлись сухим пайком, доставленным из столовой. После сдачи положенных дисциплин взвод построился в колонну и зашагал в столовую. По неофициальной традиции, после завершающего дня курсанты должны громко попрощаться с учебной частью. Для этого командир Прутиков приказал остановиться и, повернувшись к строю, торжественно начал декламировать фразу: «Вое-н-ным сбо-о-рам…». Эту фразу мы должны были завершить, единогласно выкрикнув слово «КОНЕЦ!». Но некая, я понял, группа заговорщиков, опережая остальных, отчетливо выкрикнула неприличное слово с тем же окончанием. Это прозвучало неожиданно для многих, в том числе и для Андрея Кутикова! Но еще большей неожиданностью стало внезапное появление майора Мальтова. Он будто поджидал за углом, и быстро подошел к нам. Майор обратился к командиру взвода: «Старший сержант Кутиков! Что это значит?!» Растерянный Андрей смущенно отрапортовал: «Не могу знать, товарищ майор!.. Возможно, Вам… что-то послышалось…». Майор вспылил: «Это у Вас беда со слухом, товарищ Кутиков! Очевидно, на экзаменах Вы получили легкую контузию, я отстраняю Вас от командования взводом до полного восстановления слуха!» Он окинул суровым «гусиным» взглядом строй, и вызвал меня: «Сержант Лосев! Принять командование взводом!» Приказ не обсуждается, и я принял командование.
Вечером пытался разобраться, кто же все-таки учинил такую пакость. Никто не сознался, хотя все походило на «ответный ход», некую коллективную месть Андрею за недавний случай с Небродовым. Такое предположение сам Валера Небродов не поддержал, похоже, он тоже не понял, почему так произошло.
День сорок седьмой. Сегодня у нас праздник, который официально называется «Прощание с полковым знаменем!». Можно сказать, что срок нашего армейского обучения закончился. Готовимся к отъезду. Рота в полном составе выстроилась в парадной форме на плацу перед трибуной, на которой собрался весь комсостав и приглашенные лица. Командир полка поблагодарил нас за службу и поздравил с присвоением офицерского звания. Переполненные гордостью, мы прокричали: «Служим России!»
Зазвучал торжественный марш, и подразделение Почетного караула вынесло полковое знамя на плац. Знаменосцы встали перед трибуной. Печатая шаг, мы прошли перед Знаменем, отдавая честь! Даже Даня и Кира не портили строя.
Проходя перед трибуной повторно, каждый взвод должен был спеть свою строевую песню. В соответствующий момент я набрал в легкие побольше воздуха, и запел нашу песню, тут же подхваченную «новоиспеченными» офицерами:
Солдатушки, браво ребятушки, кто же ваши отцы?
Наши отцы — добры полководцы, вот кто наши отцы!..
Прошагав у трибуны, мы вышли с плаца на бетонную дорогу, направляясь в казарму, не прекращая петь песни. Весеннее солнце ласкало землю горячими лучами. На обочине зеленела молодая травка, на душе было радостно и легко.
День пятидесятый. Вот и наступил последний день нашего пребывания в казарме. С утра все переоделись в гражданскую одежду. Поначалу трудно было поверить, что эта одежда была нашей. Рубашки, свитера и куртки стали малы, штаны и кроссовки, наоборот, — велики. Прав был подполковник Герасимов, когда говорил вначале сборов, что военная служба нас изменит.
Построились в последний раз — уже в гражданской одежде. Прозвучали напутствия командиров, пожелания успехов и счастливой дороги домой! Подъехали темно-зеленые автобусы с желтой полосой по бортам, заиграл полковой оркестр. Под музыку погрузились в автобусы и тронулись в путь. Возникло мимолетное чувство, будто возвращаемся в другую, почти позабытую жизнь. Автобусы медленно проехали возле оркестрантов и трибуны. Те уже зачехляли свои инструменты. Офицеры, улыбаясь, пожимали друг другу руки.
По стойке смирно продолжал стоять в парадной форме лишь прапорщик Карпенко, отдавая честь отъезжавшим автобусам! Парни приложили ладони к запотевшим стеклам, выражая признательность этому душевному человеку, общему любимцу. В эти секунды слезы затуманили глаза не только у меня. И мы не сговариваясь, без всякой команды и, неожиданно для самих себя, сотрясли автобус троекратным «ура!».
Из водительской кабины выглянул слегка напуганный водитель-срочник, но увидев, что все в порядке, улыбнулся и показал пальцами букву «V» — виктория. И это точно, за полста дней каждый из нас одержал огромную победу, в первую очередь над собой!
……………………………………………………………………………………
На этом обрываются дневниковые записи Ивана Лосева. Под названием «Браво, ребятушки» дневник был опубликован. Прошло несколько лет, но я не получил какой-либо информации ни о Лосеве, ни о героях его записок. Эта история стала понемногу забываться… А недавно старшая дочь Мария объявила нам с женой, что желает познакомить нас с хорошим парнем. Жена разволновалась, хотя этого парня, как оказалось, дочь знает давно. По ее словам, он — активный, увлеченный, работает инженером-конструктором.
В согласованное время к нам пришел рослый широкоплечий молодой человек с красивым букетом, который вручил моей супруге со словами: «Прекрасной маме за чудесную дочь!». Затем представился: «Иван Лосев!», и мы пожали друг другу руки. Честно говоря, его имя в сочетании с фамилией меня несколько сконфузили. Преодолевая чувство неловкости, я пригласил Ивана пройти в комнату, и в голове моей назойливо вертелся вопрос — неужто это автор того самого дневника?! Поначалу я не признал в этом парне попутчика, с которым ехал когда-то рядом в электричке. Скорее всего, однофамилец — подумал я, и мы приступили к чаепитию с пирогами.
После чая дочь принесла гитару и объявила: «А ведь Ваня еще отличный певец и музыкант! Вань, спой!» Иван улыбнулся Маше, взял гитару, подстроил ее и мягким бархатистым баритоном запел битловскую «Герл». После наших аплодисментов спел еще «Иестедей». Потом, выдержав паузу и хитровато подмигнув мне, Иван объявил: «А сейчас прозвучит строевая песня, которую мы пели на сборах. Подпевайте, кто знает!»
Солдатушки, браво ребятушки, кто же ваши деды?
Наши деды — славные победы, вот кто наши деды!...
Теперь все встало на свои места — именно этот парень и был командиром взвода в Острове, а потом моим попутчиком в электричке. В этом у меня не осталось никаких сомнений! Я уловил момент, когда жена с дочкой вышли на кухню, и обратился к Ивану с вопросом насчет его дневника. Ваня тут же откликнулся: «А я ведь вас тоже узнал! Не сразу, но узнал. Все хотел спросить, не находили ли вы мой блокнот?». Я подошел к книжному шкафу и вернулся с блокнотом и первой публикацией рассказа: «Твой дневник опубликован! Посмотри его в печатном виде, интересно узнать твое мнение». Иван довольно быстро прочел дневник и задумчиво произнес: «Будто вновь в Острове побывал!.. Но название лучше поменять». Вскоре он предложил свой вариант, с которым я сразу согласился, ведь Иван обладает авторским правом на рассказ об армейской службе и на его название. Вдруг мы вспомнили, что сегодня не простой выходной день, а мужской праздник — День защитников Отечества! В этот день бывшим воякам не грех и по рюмочке пропустить! Мы солидарно прошли к столу, у которого, радостно щебеча, хлопотали наши хозяюшки.
-
Поначалу этот рассказ хотелось назвать «Восемнадцать с плюсом», намекая на возраст его главных героев, одновременно имея в виду, что рассказ содержит сценки не для слабонервных.
Вот что происходило в одном поволжском мегаполисе, который, помимо прочего, является и студенческой «меккой» — здесь с десяток крупных вузов, потому и многотысячный молодежный контингент. Это создает определенные сложности, так как среди огромного числа вариантов молодым людям порой нелегко сделать правильный выбор и создать крепкую семейную пару, и быть вместе раз и навсегда! Лишь у некоторых счастливчиков это получается с первого раза. Тематические вечера и дискотеки почти всегда переполнены нарядными девушками и остроумными веселыми парнями. Конечно, не только стихи и музыка заставляют синхронно стучать юные сердца и разжигают шекспировские страсти! Речь о студенческой дискотеке, посвященной Международному женскому дню. В просторном фойе центрального корпуса авиационного института гремела музыка и звучали песни популярного студенческого ансамбля. Парни — будущие авиаинженеры — галантно приглашали девушек в ярко освещенный центр зала, окруженный старинными колоннами, где каждый танцевал, как умел. По периметру молодые люди вели оживленные беседы, или же расставались сразу после танца, надеясь завести новое знакомство. Но случалось, что особи мужского и женского пола скучали или тосковали до зевоты… Это о студенте-второкурснике Диме. Пришел он на дискотеку не по собственному горячему желанию — спровоцировал сосед по общежитию, Мишка. Михаил оказался здесь в родной стихии — знакомился с девушками быстро и настойчиво, в антрактах бегал в буфет глотнуть пивка. Веселился он на полную катушку, пока вовсе не исчез из поля зрения с одною прекрасной особой! Дмитрию же в тот вечер все было не по нутру. Через день предстояла сдача курсовой работы. Может, из-за того, что курсовая не была закончена, а может, пока еще не созрел для кавалерских наскоков и ухарства. Когда музыка временно прекратилась и танцоры стали отходить к колоннам, Дима решительно направился через центр зала в сторону гардероба, намереваясь поскорее покинуть шумное мероприятие. Однако вновь грянула музыка и в голове студента-беглеца мелькнула мысль: «А не станцевать ли напоследок?..» Навстречу ему шла девушка-блондика в элегантном черном платье с белым кружевным воротничком. Немного смущаясь, Дмитрий пригласил незнакомку на танец. Удивленно взглянув на парня, танец, наверное, не входил в ее ближайшие планы, она согласилась. Освещение было скудноватым для взаимного разглядывания, а громкая музыка не позволяла свободно беседовать. Видимо что-то заинтересовало их друг в друге и после танца они вместе отошли в сторонку.
Через некоторое время Дима и Тамара (так девушка представилась) увлеклись разговором, быстро перейдя «на ты». Они болтали, пока не завершилась дискотека. Потом вышли на улицу, и пошли по ночному городу, наполненному ранним весенним теплом. С карнизов свисали громадные сосульки, и крупные капли воды звонко шлепали в подсвеченные уличными фонарями зеркала луж, наигрывая некий музыкальный ноктюрн. Сосульки навеяли у Димы воспоминание, и он тут же рассказал об этом случае девушке. Недавно он проходил мимо крупного магазина, из его дверей вышел седобородый старик, держа за руку мальчугана лет пяти. В другой руке дед нес хозяйственную сумку. Оба были тепло одеты… Поверх шапки у мальчонки был дополнительно повязан шерстяной шарф. Дед, ненадолго отпустив руку мальчика, раскрыл сумку и стал в ней что-то искать. В этот момент огромная сосулька сорвалась с карниза над третьим этажом, упала мальчугану прямо на голову. От удара сосулька рассыпалась на множество мелких, хрустальных осколков! От неожиданности мальчишка остолбенел, глаза его широко округлились, но ноги не выдержали удара, и он резко сел на заснеженный тротуар. Затем малыш так истерично заплакал, что прохожие стали оглядываться. Дед, вероятно глуховатый, оглянулся последним. Недоумевая, дедушка осмотрел внука, осыпанного ледяной крошкой, схватил за руку, приподнял с тротуара и, громко ворча, потащил за собой. Звонкий плач слышался, пока они не свернули за угол.
Судя по тому, что мальчик шел самостоятельно, лишь плакал громко, пострадал он не сильно, а испытал лишь стресс. Толстая шапка, обтянутая шарфом, сыграла роль строительной каски и спасла мальчика от серьезной травмы. Студенты обсудили эту историю с юмором. Тома училась в мединституте и практиковалась в приемном отделении детской больницы, куда доставили мальчика с перебинтованной головой. Может, это и был тот малыш? Диму заинтересовала медицина, и он стал задавать Томе вопросы о ее практике. Тамара отвечала, что в медицине много интересных моментов, но вообще говоря, работа с болью и кровью совсем не для слабонервных. Некоторые студенты не выдерживают посещения операционной, там им становится так дурно, что навсегда пропадает интерес к медицине! Дима самонадеянно произнес, что это все полная фигня. Он готов хоть сейчас, без подготовки, войти в операционную, как дрессировщик входит в клетку со львами! Тома остановилась и, внимательно посмотрев на парня, спросила: «А не слабо? Крови не испугаешься, не сбежишь?» — «Ни в коем случае! У дедушки в деревне я в детстве насмотрелся, как колют свиней, да баранов режут…» — ответил кавалер. Чуть свысока посмотрев на девушку, он в качестве примера ввернул одну из авиационных баек: «В летных училищах тоже не просто… Некоторых курсантов отсеивают после третьего курса из-за неспособности самостоятельно, без инструктора, оторваться от земли и взлететь. Или, к примеру, первый раз в жизни предстоит прыгнуть с парашютом… Вот это испытание! А в хирургии нет ничего опасного для наблюдателя, если конечно не работать скальпелем, или не лежать под ним. Тут Дима самонадеянно предложил Тамаре пари на то, что сможет продержаться в операционной не менее часа… Тамара улыбнулась и спросила, какими будут его условия, если он выиграет пари. Студент-технарь задумался и, слегка зардевшись, произнес, что тогда он получит право ее целовать пока не надоест! «Ишь какой шустрый!» — засмеялась девушка, и полушутя ответила: «Хорошо, но только, если после поцелуев ты на мне женишься!..» Дмитрий немножко струхнул, так как женитьба пока не входила в его планы. Однако, ретироваться он не стал — «гусары без боя не сдаются»! И парень слегка растерянно промолвил: «Согласен. Но, как я попаду в операционную?..» — «Если мы встретимся через неделю, я расскажу, как можно это сделать… Кстати, я пришла — вот мой дом, моя общага!» — сказала Тома, улыбнувшись. В ее глазах мелькнули то ли веселые искорки, то ли отблески света фонарей. Студенты попрощались и разошлись по домам.
В эту ночь Дмитрий долго не мог заснуть. Он снова и снова вспоминал встречу с Тамарой все, что сказала она, и что говорил он сам. К нему пришла мысль, что пари, которое он вдруг затеял, для него было заведомо проигрышное… На самом деле, пари предусматривало лишь два варианта. Либо он доблестно проходит испытание, проникнув в хирургическое отделение, после чего он чуть ли не обязан будет жениться. Либо отказывается от испытания или не выдерживает его, превращаясь в глазах хорошенькой девушки в слабака и пустозвона… Как говориться, сам себе расставил капканы. Надо решать, как теперь в них не попасть! Студент долго ворочался и заснул лишь под утро.
Думы о Тамаре не отпускали Диму и после — он даже аппетит потерял. Сокурсники смотрели на него с удивлением — не заболел ли? Точно заболел, и название этой болезни — любовь! Ему казалось, что зря они условились встретиться через неделю — слишком большой срок… На пятый день после знакомства влюбленный студент не выдержал и, отложив учебные дела, ринулся на поиски своей нимфы. Точного адреса Тамары он не знал, знал лишь, где находится общежитие. Студент устремился туда самым коротким путем. Прошел несколько кварталов, затем, для сокращения пути, пошел через двор старой центральной больницы, больше напоминавший сквер или лесопарк. Выходил Дима уже с противоположной стороны двора через старинную арку и нос к носу столкнулся с Тамарой! Как позже рассказывала Тома, ей тоже хотелось встретиться, Дима ей понравился, и она также шла на его поиски. И вот под аркой они, не договариваясь, встретились — значит судьба! Сначала молодые люди постеснялись сознаться в своих чувствах к друг другу и сделали вид, что вовсе не думали о встрече. «Здравствуй, Дима! Я вот… на практику иду… в больницу — сказала Тамара, как бы мимоходом. — Ты сам-то еще не передумал попасть в операционную? Давай расскажу, что для этого надо сделать…» — «Привет, Тома! — ответил парень. — Я тут гуляю и попутно изучаю подходы к этой самой операционной, в которую мечтаю попасть!..» Оба рассмеялись своим придумкам и, забыв про учебу, пошли бродить по весеннему городу. Вместе им было хорошо и спокойно. Возле трамвайной остановки бабушка продавала подснежники. Тамара остановилась и восторженно посмотрела на цветы. Не раздумывая, Дима купил все оставшиеся у продавщицы подснежники вместе с корзиной и с наигранным пафосом передал девушке: «Красавица! Дарю тебе почти всю свою стипендию!..» И девушка, олицетворяющая в его глазах прелестную Весну, приняла подарок. На том вскоре и разошлись.
После этого Дмитрий окончательно решил — дело чести выиграть заключенное пари и завоевать сердце Тамары. Он наметил удобный день для посещения хирургического отделения, прислушавшись к советам девушки, которые заключались в том, что в тот период в больнице проводились учебные занятия для студентов мединститута. Нужно было притвориться студентом-медиком, опоздавшим на занятие и забывшим дома медицинский халат, и соответствующим образом обратиться к санитаркам в гардеробе. Женщины обязательно помогут. Экипировавшись, нужно присоединиться к любой группе студентов-практикантов, а далее действовать по обстоятельствам. Вроде ничего сложного в затее не было. С таким настроем студент-технарь отправился выигрывать заветное пари.
Перед входом в здание больницы навстречу Дмитрию попались санитары, которые выносили носилки с телом, покрытым простыней. Из-под простыни торчали две босые ступни желтого цвета. «Нечего себе начало!..» — вздрогнул Дима. Санитары шустро сбежали по ступенькам крыльца и направились к неказистому мрачному зданию, расположенному неподалеку — видимо, к моргу. По совету Тамары, парень направился в больничный гардероб. Там скучали две пожилые женщины. Ссылаясь на свою рассеянность и забывчивость, Дима попросил у них халат. Женщины засуетились, и вскоре одна из них принесла несколько застиранных халатов серовато-белого цвета, и только один из них парень с трудом напялил на свои широкие плечи.
В таком одеянии Дима меньше всего был похож на практиканта, скорее на санитаров, выносящих покойников. Поблагодарив за халатик, псевдомедик вышел в больничный коридор. Почти сразу Дмитрий увидел группу студентов, во главе с Доктором Айболитом — очень уж он был похож на сказочного персонажа! Дима пристроился к группе, стараясь не отстать и не заблудиться в лабиринте многочисленных коридоров. Студенты странно поглядывали на него, мол, откуда взялась эта бледно-серая ворона? Сами они были в белоснежных, отутюженных халатах, а Айболит, очевидно главный врач, блистал своими глубокими медицинскими знаниями и эрудицией. Словно стая стерхов с вожаком, группа понеслась по коридорам, пока не залетела в двери с табличкой «Хирургическое отделение». Здесь практиканты пошли помедленнее узким коридором, периодически расступаясь и пропуская то носилки-каталки с лежачими больными, то инвалидов на костылях и в колясках. Ведомые главным, заходили в палаты, где на железных кроватях с панцирными сетками и неровными ватными матрасами полусидели и лежали бледные люди, перебинтованные во всевозможных местах. Доктор подводил студентов к некоторым пациентам, озвучивал анамнез их заболеваний, а также результаты произведенного хирургического вмешательства. По указанию доктора медсестра снимала с некоторых больных окровавленные бинты для лучшего обзора состояния раны или операционных швов. В палатах смешались запахи йода, перекиси, но запах хлорки доминировал. Эти запахи были для Димы неприятны, не то, что в цехе вертолетного завода, где ему прошлым летом довелось проходить производственную практику. Там пахло моторным маслом, окалиной, краской — привычные технарям ароматы! Дмитрию не понравилась и больничная аура, в которой отсутствовала жизненная сила и радость бытия, зато явно присутствовали боль, страдания и плохо скрытая злоба больных людей на их собственное жалкое состояние. Доктор со студентами продолжили экскурсию по больничным палатам, а Дмитрий расслабленно брел следом, абсолютно не вникая в объяснения и наставления главврача. Однако, расслабляться было рано! В женской палате доктор подвел практикантов к молоденькой пациентке. Когда студенты выстроились полукругом и примолкли, Айболит объяснил, что у девушки образовался гнойный абцесс после неудачной инъекции в ягодицу, который быстро распространился на паховую область. Пришлось сделать несколько разрезов и вставить дренажные трубки для удаления гноя и снятия воспаления. Чтобы продемонстрировать результат проведенного лечения, врач приподнял одеяло, прикрывающее нижнюю часть тела девушки, но при этом произнес фразу, смутившую Диму: «Мужчин прошу срочно удалиться!..» Новоявленный «медик» принял это высказывание за приказ, поэтому резко развернулся и направился к двери… Боковым зрением парень увидел, что парни, улыбнувшись, проигнорировали слова доктора и остались на своих местах. До Дмитрия дошло, что фраза Доктора Айболита — просто дежурная шутка! Чтобы выйти из неловкого положения, он по дуге подошел к стене, где висели планшеты с какими-то инструкциями и сделал вид, что они его очень заинтересовали… Чуть погодя, Дима вернулся к кровати девушки с чувством, что едва не облажался!.. Никто из присутствующих не обратил внимания на его маневры — студенты были увлечены пояснениями профессора. Хождение по палатам утомило Дмитрия, ему едва удавалось скрыть безразличие и зевоту. Вдруг доктор радостно потер руки и объявил: «Осмотр окончен! А теперь самое интересное — практическая хирургия. Следуйте за мной!..» И «стая белокрылых стерхов, с сероватым гусем в хвосте» полетела за вожаком к операционному полю…
Дима почуял такие тошнотворные запахи, что ему показалось — он здесь и пяти минут не продержится! Пахло одновременно спиртом, перекисью водорода, кровью, да еще чем-то не определенным, но не менее тошнотворным. Не смотря на работающую вентиляцию и приоткрытые фрамуги! В большой комнате одновременно работали три хирургических бригады, было слишком тепло, даже жарко из-за множества аппаратуры и, особенно, из-за мощных светильников над операционными столами. Хирургам было жарче всех. Они были облачены в легкие накидки на голое тело, но пот сочился по их лицам из-под шапочек, а медсестры периодически протирали их влажные лбы салфетками. Практиканты поднялись на специальный помост возле стены, откуда обеспечивался хороший обзор всего, что происходит на хирургических столах. На двух столах оперировали мужчин, на третьем — женщину. Обстановка в помещении была сосредоточенной и напряженной. Каждая бригада состояла из трех-четырех человек. Кроме хирурга в бригаду входил ассистент, медсестра и анестезиолог-реаниматолог. Хирурги работали сноровисто, без задержек, слышались лишь их отрывистые команды медсестрам подать тот или иной инструмент. Ассистенты хирургов были на подхвате — выполняли вспомогательные работы — вскрытие полостей и наложение заключительных швов. Большая часть ответственных работ выполнялась хирургами. А вот врачи-анестезиологи, казалось, бездельничали. Обеспечив анестезию, они спокойно сидели в сторонке у осциллографов, показывающих сердечный пульс пациентов, и лишь изредка контролировали кровяное давление. Доктор вполголоса сказал, что на первом столе делают относительно простую операцию — у пожилого мужчины удаляли пораженный участок пищевода — меняли его на синтетическую трубку-протез. На втором столе, у более молодого мужчины удаляли аппендикс — операция тоже несложная. На следующем столе лежала женщина с варикозным расширением вен на ногах, вены были закупорены холестериновыми бляшками. Ей производили чистку и восстановление вен при местном обезболивании. Женщина была в сознании и терпеливо переносила экзекуцию, но по щекам ее текли слезы. Дмитрию было очень жалко оперируемых, особенно женщину, героически переносившую испытание, выпавшее на ее долю. У Димы на глазах тоже навернулись слезы, предательски выдававшие его!..
Тем временем, на первом операционном столе ситуация, похоже, обострилась. На одном из приборов сработал зуммер и запищал осциллограф. На мониторе синусоидальная кривая, показывающая пульсацию сердца, сначала резко уменьшилась по амплитуде, а затем сигнал превратился в горизонтальную прямую. Врач-анестезиолог, он же реаниматолог, мгновенно среагировал и засуетился возле оперируемого — подкатил со стороны головы пациента некий агрегат с проводами и гофрированными трубками различного диаметра. На самой толстой трубке диаметром примерно три сантиметра был длинный хромированный насадок того же диаметра, но с коническим сужением. Реаниматолог откинул вниз опорную площадку в изголовье пациента и запрокинул его голову так, что отчетливо послышался хруст шейных позвонков, а рот самопроизвольно открылся. Стало понятно, что возникла критическая ситуация… Вот вам и простенькая операция, которая до сих пор не вызывала вопросов! Реаниматолог решительно стал заталкивать насадок в трахею больного, Делал это он так жестко, что было заметно, как раздвигаются трахейные хрящи, которые, казалось, вот-вот лопнут, не выдержав давления! После того, как трубка почти уперлась в уперлась в бронхи, врач подключил подачу кислорода. Через секунды пациент ожил, а осциллограф зарегистрировал возвращение пульса. После этого реаниматолог осторожно вытянул трубу из глотки пациента, вернул его голову в первоначальное положение, рот самопроизвольно закрылся, губы сомкнулись… Было заметно, как трудно дались эти восемь—десять минут врачу, вернувшему пациента к жизни! Врач взял полотенце и протер им свое красное потное лицо и шею, а потом зачем-то другим концом полотенца потер лысину оперируемого мужчины. Хирург и его окружение никак не реагировали на происходивший реанимационный процесс, они не прекращали манипулирование инструментами. Дмитрий был взволнован так сильно, что его сердцебиение, похоже, превысило сто ударов в минуту, артериальное давление подскочило, руки дрожали, будто он сам участвовал в реанимации! Студенты-медики тоже беспокоились — возбужденно перешептывались и жестикулировали. Айболит внешне был спокоен, он показал жестом, чтобы практиканты не отвлекались, и успокоились… Дима не дождался завершения операций, ему нестерпимо захотелось выйти из операционной, чтобы уйти подальше от крови и страданий, очень захотелось вдохнуть свежего воздуха. Он представил как завтра эти прооперированные люди придут в сознание после наркоза и испытают сильнейший болевой шок — последствия операции. Пожилой мужчина, который только что заглянул в мир иной, наверное, не будет понимать, отчего так сильно болит гортань, хотя оперировали совершенно в другом месте. Все-таки, самое неприятное, болезненное и трагичное останется вне сознания этих пациентов. В этом, наверное, и заключается магия хирургии.
Студент-технарь стоял на широком больничном крыльце, залитом лучами весеннего солнца, и полной грудью вдыхал такой вкусный свежий воздух. Только сейчас парень осознал радость бытия! Как хорошо, когда вокруг люди… живые, здоровые. Они стремительно несутся навстречу друг другу, едут в авто, трамваях и троллейбусах. Перемигиваются светофоры и реклама переливается всеми цветами радуги! Жизнь — великое волшебство, счастье, радость! Но почему-то эти очевидные факты так не часто доходят до сознания. По крайней мере, пока не заглянешь по ту сторону тонкой и беззащитно-хрупкой грани, неощутимой и непрозрачной стены. За той гранью начинаются тяжкие, порой неизлечимые болезни, старость, необратимый распад плоти, души, и, в конце-концов, падение в вечную и бесконечно-черную бездну, из которой не существует возврата… Но нет, нет и нет! Жизнь прекрасна и удивительна — неподалеку появились прекрасные девушки-феи, подтверждающие правильность предыдущих рассуждений… Дмитрий залюбовался стайкой молоденьких, пестро одетых девушек, переходящих перекресток под зеленое подмигивание светофора. Те направлялись к больнице, в его сторону и, когда подошли ближе, то к своей радости парень увидел среди них Тому. Она тоже заметила его и, приотстав от подруг, подошла: «Здравствуй! Ну что, выдержал испытание, не пожалел о пари?» Дмитрий улыбнулся и отрапортовал: «Все прошло отлично! Готов к новым испытаниям!..» — «Ну, ты герой!.. — иронично молвила Тамара, чуть помолчала и задумчиво добавила: — Герой моего романа!..» Вопреки условиям пари, она первая обняла бравого студента и крепко-крепко расцеловала. Для парня это была лучшая из всех наград, которую он когда-либо получал. Награда, которую Дмитрий запомнил на всю долгую и счастливую жизнь со своей избранницей — девушкой по имени Тамара!
-
Та моя командировка была, мягко говоря, хреновой! Впрочем, судите сами — незадолго до Нового года в один из морозных и снежных дней начальство приказало экстренно выехать в столицу за «жизненно важными для предприятия приборами и устройствами». Уж лучше бы оно приказало долго жить. К тому же в напарники мне достался молчаливый и меланхоличный сотрудник нашего отдела Антон, убежденный холостяк, к которому прочно приклеилось прозвище «Флегматон». На самом деле, его флегматичность, внешняя невозмутимость, а порой и откровенное безразличие к окружающему были выше человеческого понимания.
Срок окончания командировки был неопределенным, так как зависел от срока изготовления приборов на смежном московском предприятии, и мы договорились с Антоном, что билеты туда берет он, а обратно я. Начались скорые сборы и сумбурное завершение многочисленных неотложных дел. На следующий день Флегматон, за три часа до отъезда передал мне билет и отрешенно произнес: «Отправление в половину девятого вечера…» Я метнулся домой, с помощью супруги оперативно собрался и попрощался с домом. Тепло одетый, влез в промерзший до состояния инея внутри салона и основательно забитый пассажирами автобус-маршрутку. Представлялось, что до отправления поезда оставалось достаточно времени. Я расслаблено сидел у бокового окна, покрытого изнутри морозными узорами. Дыханием отогрел смотровое окошко и задумчиво смотрел на искрящиеся сугробы, парящие вентиляционные решетки в домах и на тротуарах. В голову лезли мысли, типа все ли успел доделать и все ли нужное взял с собой? По снежной шуге автобус полз медленно, подолгу замирая у светофоров и на остановках. Неприятное предчувствие подтолкнуло меня уточнить время отправления поезда. Из внутреннего кармана дубленки достал билет и стал изучать. Когда посмотрел время отправления, то буквально бросило в жар! Оказывается, поезд отходит не в тридцать, а в пятнадцать минут девятого, значит, до его отправления оставалось всего-то минут десять, а до вокзала еще несколько кварталов езды! С той минуты моим секундомером стал собственный пульс.
Расталкивая пассажиров увесистой дорожной сумкой, я продирался к передней двери автобуса, одновременно поминая непечатными словами и выражениями раздолбая Флегматона. Встал за спиной у водителя и через лобовое стекло смотрел вперед, желая, наконец, увидеть долгожданный вокзал. Примерно в 5 минут девятого мы наконец-то въехали на привокзальную площадь. Я умолял водителя остановиться среди площади, так как очень опаздываю. «Не положено!..» — хамовато буркнул тот, и невозмутимо проследовал дальше на конечную остановку. До отправления поезда оставалось не более двух минут, а до вокзала метров пятьсот, когда я стартовал из автобусного чрева… А далее, говоря солдатским языком, состоялся кросс по пересеченной местности при полной боевой выкладке в суровых климатических условиях.
Бежал я так, как не никогда — ни до, ни после того случая! Несся кратчайшей дорогой, практически по прямой, не замечая сугробы, пешеходов, ограждения, урны и прочие «подставы». Дубленка распахнулась и словно крыльями хлопала за спиной, а шапка едва держалась на голове, приходилось прижимать ее к голове свободной рукой. Сумка, болтающаяся на плечевом ремне, нещадно молотила по телу и путалась в дубленке. Когда я увидел свой красный поезд-экспресс, стоящий на первом пути, до него оставалось метров восемьдесят. Тут объявили отправление, из репродукторов донесся марш «Прощание Славянки», и поезд тронулся!..
Я вбежал на перрон, когда состав набирал ход и двери в вагоны были уже закрыты. Лишь в последнем вагоне проводница, заметив меня, держала дверь открытой. На бегу ухватился за поручень и подтянулся в тамбур. Сипло дыша, но с чувством радости (успел-таки!), я остановился, чтобы передохнуть. Проводница напоследок выглянула наружу и воскликнула: «Скорее, скорее же!» — наверное, еще кто-то опаздывал. В распахнутой двери мелькнула крыша легковушки с желтым фонариком сверху — такси догнало поезд прямо по перрону. Почти сразу кто-то невидимый в темноте стал забрасывать багаж в тамбур. Затем на ступеньках появилась румяная, расфуфыренная и смешливая блондинка. Она была в красивой белоснежной шубке, без шапки, а ее кудри на голове трепал морозный ветер. Блондинка бегло поздоровалась и прокричала в темноту по-английски: «Come to me, my Angel! Quickly, please! (Иди ко мне, мой Ангел! Поспеши, пожалуйста!)». Следом за ней в тамбуре появился некий мужчина, одетый явно не по погоде. Это был коренастый и седовласый мужчина с лицом красным от мороза. На его голове красовалась экстравагантная коричневая ковбойская шляпа с серебристым пояском, завязанным на подбородке. Широкие поля шляпы были залихватски загнуты. Мужчина был в приталенной легкой кожанке с висящими «индейскими» оборками на рукавах. Однако, не смотря на широкую белозубую улыбку и явные признаки остаточной спортивности, даже при тусклом тамбурном освещении были заметны глубокие морщины на мужественном лице, показывающие, что возраст «ковбоя» значительно больше пятидесяти. На мой взгляд, он ничем не напоминал ангела, но для натуральной блондинки, очевидно, был тем самым волшебником, исполнившим ее самые сокровенные «девичьи мечты». Ковбой, смеясь и балагуря на своем заморском языке, заключил в объятия спутницу, и они смачно, не стесняясь присутствующих, поцеловались. Их суматошные возгласы, шлейф винных паров, а также длинное, богато отделанное, шелковое платье, выглядывающее из-под женской шубки — явно указывали на то, что эта парочка попала на поезд прямиком от свадебного стола. И теперь американский жених увозит русскую «герл» на свое ранчо в далекую Калифорнию.
Закончив любезничать, девушка попросила меня помочь донести один из чемоданов. Тот оказался не только громоздким, но и очень тяжелым — можно было предположить, что в нем уместилось все приданное состоявшейся невесты. Чувство галантности и российской доброжелательности, возникшие в тот момент, не позволили отказать, и я, с чувством обманутого верблюда, нагруженный поклажей потащился за «молодыми». «Сладкая парочка», увлеченная друг другом, не обращая внимания на мое отставание, налегке ушла в отрыв. Мне же стало совсем тяжко. Громоздкий, тяжеленный, и к тому же чужой чемодан, узкие вагонные коридоры, вибрирующие и качающиеся полы, да еще и собственная сумка — все это делало мои движения неприятными до тошнотворности. Особенно противно было в переходах между вагонами, где мотало, дергало, нижние панели разъезжались под ногами, а безжалостные двери на скрипучих петлях наотмашь били по рукам и бокам! Таким образом я пробирался через десяток вагонов, в том числе через купейные, плацкартные (где, кажется, обнюхал все ноги, торчащие с верхних полок!), через вагон-ресторан с резким запахом солянки и вареной курицы. Наконец добрался до места, где меня ждала «американка». Она весьма сухо поблагодарила меня, и с помощью «ангела» стала заталкивать чемодан в купе. Я же тупо побрел дальше в начало состава и вскоре оказался возле своего купе.
Дверь в купе была приоткрыта, постели заправлены белоснежными простынями, а окна закрыты голубыми занавесками с изображениями розовых ангелочков в окружении белых облачков. На нижних полках у столика с одной стороны восседал Антон, а напротив сидела девушка-попутчица. Они, дружелюбно беседуя, попивали из стаканов в узорчатых подстаканниках ароматный чай и аппетитно хрустели печеньями… Собеседники нехотя прервали разговор, и взглянули на меня. На лице Флегмона отразилось небывалое удивление, а девушка просто обомлела. Очевидно, было чему удивиться и даже ужаснуться. Я представил себя на их месте. Действительно, почти через сорок минут спокойной поездки в дверном проеме вдруг возникает непонятный мужик с потной рожей, в мохнатой шапке набекрень, из-под которой в разные стороны торчат мокрые волосы. На этом субъекте распахнутая дубленка, из-под которой струится пар. Мне даже показалось, что меня тут вовсе не ждали и не вспоминали! Стало обидно до чертиков. «Вот какая вы зараза, Антон-Флегматон! Своих кидаете, а потом и чай со смаком попиваете!» — ярость закипела в моей душе. Однако присутствие незнакомки несколько охладило мой пыл. Не хотелось в глазах посторонней девушки показаться ужасным злодеем. Поэтому, не обращая внимания на глупый вопрос Антона о том, где я и по какой причине долго пропадал, лишь предложил: «Наливайте и мне! Третьим буду!» И бесцеремонно стал раздеваться да развешивать для просушки на верхние полки свою одежду, насквозь промокшую от пота.
Дорога до Москвы пролетела для меня как мгновение. Сказался резкий переход из стрессовых и физических нагрузок в состояние полного покоя и расслабления. Почти сутки я проспал сном праведника. При этом для меня не были помехой навязчивое ухаживание холостяка Антона за попутчицей, их оживленные беседы, перешептывания и смешки, а также их частые чаепития с аппетитным хрустом печений и сушек.
В самой столице все прошло по заданной программе, без «сучков и задоринок». Вовремя согласовали со смежниками все рабочие и производственные вопросы, определили срок подготовки приборов и, соответственно, дату нашего отъезда из «белокаменной». В свободное время я даже успел «окультуриться», посетив Художественный музей, картинную галерею Глазунова и театр на Таганке и, конечно же, следуя нашему уговору, заказал билеты на обратную дорогу. А вот Флегматон, вопреки прозвищу, вечерами вел активный и независимый от меня образ жизни. Его знакомство с недавней попутчицей переросло в нечто гораздо большее. Екатерина, так ее звали, оказалась коренной москвичкой, отец которой служит капитаном 1-го ранга. Всю командировку Антон был не узнаваемым, в хорошем смысле слова, он словно светился изнутри и совсем не спешил возвращаться домой.
Увы, с билетами вышла непредвиденная заминка. Купить их за пару дней до отъезда проблематично в любом городе, а чтобы выехать из Москвы, да еще в канун новогодних праздников, — это архисложно. В железнодорожных кассах подходящих билетов не оказалось, а на самолете лететь мы не планировали, так как наш груз, состоящий из электронных устройств и приборов, мог вызвать большие проверки и объяснения при входном контроле! Поэтому пришлось обратиться к знакомым москвичам. Один из них пообещал «железно достать» ж/д билеты и в день отъезда привезти их нам в гостиницу. Однако, у знакомого возникли непредвиденные трудности и в оговоренное время билеты отсутствовали. В такой неопределенной обстановке было не возможно вызвать такси, а когда с билетами прояснилось, то многие таксисты отказались, т. к. не могли приехать вовремя. Согласилось подать машину лишь агентство под названием «Ангел». Для выбора других вариантов времени не оставалось! Вначале пришлось ехать за билетами в противоположную от вокзала сторону. Практически на ходу, не выходя из такси, через приспущенное боковое стекло я забрал билеты у знакомого, расплатился, и мы помчались на привокзальную площадь. Мельком глянул в билет и понял, что до отправления поезда оставалось более двух часов, времени вроде хватает… Однако, Москва знаменита своими автомобильными пробками. Маршрут нашего движения пролегал через центр по Садовому кольцу, как раз в вечерний час пик. Сплошные многокилометровые потоки автомобилей растянулись в каждом направлении в пять рядов. Если в одном из рядов возникала заминка, то замирал весь ряд. Почему-то все время казалось, что машины в соседних рядах едут гораздо быстрее. К тому же, наш водитель управлял слишком осторожно, сверяя маршрут с навигатором. С каждым километром движение все больше стопорилось, и порой вовсе замирало на пятьдесят минут. Антон дремал на заднем сидении, безмятежно склонив голову на баул с приборами, я же сильно нервничал и поглядывал на часы. Ехать до вокзала оставалось километров пять и менее получаса свободного времени. Но когда осталось полкилометра, то движение встало окончательно. Занервничал и водитель, понимая, что попали в ловушку, и стал соображать, как нам помочь вовремя добраться. Он нашел на обочине свободное место и завернул туда. Мы с водителем покинули машину и с громоздкими баулами побежали к «Площади трех вокзалов». В тот день в столице после 20-градусных морозов потеплело до нуля, выпал обильный снег и образовалась слякоть. Наша обувь сразу промокла, но это не остановило. Одетые как полярники во все теплое, мы с грузом лавировали среди стоящих рядами машин. До отправления поезда оставалось две минуты, когда мы вбежали в здание вокзала. Оставляя на полу мокрые следы, за минуту проскочили через огромный и суматошный зал ожидания. За считанные секунды до отправления мы выскочили на общий перрон и стали искать свой поезд… Но его почему-то не увидели, хотя все пути были заняты. На информационном табло название нашего поезда тоже отсутствовало! Неужели мы не успели?! Как же так получилось? Ведь поезд должен отправиться в 19:12 по московскому времени, и большие часы на стене вокзала показывали 19:12! Судорожно достал билеты и начинал их изучать. Антон с водителем пристроились рядом, также пытаясь разобраться. Плохое освещение, волнение и множество слов и цифр на билете не позволяли выделить главное. «Время отправления 20 часов 16 минут, а не то, что вы назвали!» — вдруг радостно воскликнул водитель. «Где, где это написано?!» — в один голос переспросили мы с Антоном. «Да вот же!» — показывает водитель пальцем в нужное место. И тут на полутемном вечернем перроне, накрытом сверху огромным стеклянным куполом, словно включили яркое освещение. Наступило прозрение и стало понятно, что, заполучив билеты от знакомого, я посмотрел совсем не туда куда надо, и поэтому перепутал время отправления с датой отправления поезда! На самом же деле наш поезд отправлялся 19 декабря именно в 20:16. Такой вот казус произошел, как бы Антону в отместку за то, что он в начале нашей командировки также неправильно назвал мне время отправления поезда. Однако в столице такой самообман оказался для нас спасительным! Мы невольно получили существенный запас по времени, сумев в условиях непредсказуемых московских пробок заблаговременно добраться до своего поезда.
Попрощались с водителем, и едва пришли в себя, как к перрону подали наш состав. В числе самых первых пассажиров, неспешно, с достоинством мы вошли в вагон и прошли к своим местам. Разложились, переоделись, поболтали о том, о сем и решили, что пора перекусить. Вдруг у Антона затрезвонил мобильник. По радостной интонации и веселому «чириканью» в трубку я понял, что звонит Катя. Немного пообщавшись, Антон произнес: «Катюха, сейчас выйду!» Парень накинул куртку на трико и, предупредив, что ненадолго, выскочил из купе. «Понятно, дело молодое, неотложное!..» — подумалось мне, и я стал готовить бутерброды к ужину.
На перроне объявили отправление, затем пожелали счастливого пути. Немного погодя, поезд мягко тронулся и начал набирать ход, а Антона все не было. Стало волнительно, куда он запропастился? «Наверное, в коридоре стоит, расписание изучает» — успокаивал себя. Прошло еще немного времени, а потом — еще три раза по столько же, Антона все не было. На всякий случай выглянул в коридор, и увидел там бредущего Флегматона… Ох, в каком виде он был! Растрепанный, с багровым лицом парень зашел в купе, тяжело дыша, не раздеваясь, сел к столу и торопливо стал хлебать остывший чай. Отдышавшись, Антон произнес: «Понимаешь, решил Катюху до подземного перехода проводить, и не заметил отхода поезда! Едва догнал его и едва забрался в последний вагон… Хорошо, хоть проводница добрая попалась, открыла дверь и впустила! При этом припомнила, что в прошлой поездке с Урала какие-то американцы также на ходу запрыгивали»…
Я смотрел на этого парня и думал, что эта командировка ему, впрочем, как и мне, надолго запомнится! А еще подумалось, что возле людей постоянно и настойчиво вьются маленькие-премаленькие, эфемерные бледно-розовые амурчики, которые норовят запустить свои стрелы в чьи-то одинокие сердца. И еще представилось, что нас, наши души охраняют, а порой от бед спасают невидимые ангелы-хранители. Именно поэтому порой все завершается удачным хэппи-эндом, вопреки неимоверным козням. Несомненно, наша поездка с Флегматоном также прошла под сенью ангельских крыльев, ведь ангелочки обозначали свое присутствие на каждом шагу. Теперь это явственно чувствовалось и вызвало чувство благодарности такому покровительству!
Ну а дальше произошло следующее. Через шесть месяцев после этой командировки Антон женился на Екатерине, а еще через полгода у них родились белокурые и кучерявые близнецы — мальчик и девочка — вылитые херувимчики. Вот для кого наша поездка оказалась явно во благо!
-
В весенний субботний день Тимофей вышел из трамвая и целенаправленно зашагал в общественную баню. Что такое баня для студента успешно сдавшего зачетную сессию, объяснять не надо. Это святое, не иначе. Особенно для тех, кто живет в общаге, презрительно фыркает при упоминании о ванне и никогда не слышал слова «джакузи». Так вот, по такому случаю Тима нес потертый студенческий портфель, в котором конспекты и методички заменили банные принадлежности и сменное белье. В кошельке студента была сумма, достаточная для покупки билета и веника, да еще кружки пива с солидным куском пиццы, без которых баня, что брачная ночь без невесты. Короче, как шутят студенты, — «Решил сходить в баню, заодно и помыться!». В предвкушении удовольствия все мысли в голове студента, можно сформулировать так: «Сегодня я позволю себе все, что захочу!» С вожделенной улыбкой, соответствующей настроению, Тимофей шагал по улице мимо торговых точек под перезвон трамваев и посвистывание весенних птах. Вдруг студент услышал чей-то вкрадчивый голос: «Маладой, сымпатичный, дай закурыть!». Тима оторопело притормозил, увидев отходящую от киоска колоритную цыганку. Надо сказать, что родители с детства внушали парню недоверие и опаску к представителям этого народа. Обычно Тима старательно обходил по большой дуге людей цыганского сословия. На этот раз он столкнулся с цыганкой лоб в лоб. Она не то, чтобы преградила Тимохе путь, но каким-то образом всецело завладела его вниманием. Цыганка не выглядела неопрятной попрошайкой или спекулянткой с вокзала, которых предостаточно в людных местах. Студенту не раз приходилось видеть молодых талдычащих женщин, одетых в длиннющую пеструю одежду с младенцами на руках, но всегда издалека. Как правило, возле них вились сопливые малолетки, выпрашивающие у прохожих копеечки.
Тимофею припомнился случай во время летней практики в совхозе. Группа цыган окружила местного председателя, требуя денег. Как рассказывали, цыгане были наняты восстанавливать металлические бороны — ремонтировать их, точить зубья. Выполнив это задание не особо старательно, цыгане стали требовать расчет. Однако механик плохую работу не принял, о чем и доложил председателю. Было решено уменьшить сумму оплаты за допущенный брак. Насупившись, цыгане ушли, однако вскоре вернулись вместе со своим бароном. Тот отказался что-то переделывать и стал запальчиво требовать в два раза большую сумму. Разгорелся ожесточенный спор. На крики сбежались деревенские мужики и бабы. В центре толпы размахивали «крыльями» председатель и цыганский барон, как боевые петухи. В самый кульминационный момент «диалога» позади председателя возникли два цыганенка. Один из них аккуратно просунул между ног председателя черенок лопаты, а другой ухватился за его свободный конец. Глава сельсовета не заметил мельтешащих рядом пацанов, а те дружно крутанули черенок по правилу буравчика. Председатель, как подкошенный, рухнул на газон, одновременно уронив и свой авторитет. Особенно в глазах цыган, разразившихся многоголосным хохотом. Селяне подхватили поверженного председателя и отнесли в контору, а позже он обреченно заключил с цыганами мировую, выдав изначально востребованную ими сумму.
Воспоминание не способствовало позитивному восприятию Тимофеем подошедшей к нему цыганки. Раздраженно ответив, что не курит, он пошел было дальше, но тут цыганка саркастически произнесла вдогонку: «Нэт сыгарет, так дай дэсять рублей… Жалко что ли?!» Студенту показалось унизительным проигнорировать эту просьбу. «Не такой уж я жмот, чтобы не дать какую-то десятку!» — подумал он и гусарским жестом дал цыганке засаленный червонец. Широкий жест не поставил точку в их общении. Цыганка взяла деньги и по-хозяйски преградила студенту путь: «Парнышка, такой подарок я должна отработать! Хошь скажу, как тэбя завут?» Тимофей был уверен на все сто, что цыганка не назовет его имя! Имя не слишком распространенное, а на лбу, как говорится, не написано. «Вот тут-то ее “лабуда” и вскроется!» — решил студент, вспомнив слово, сказанное одним из институтских преподавателей, относительно чей-то курсовой. Усмехнувшись, парень уверенно произнес: «Называй!» Цыганка поймала взгляд Тимофея, и он сразу почувствовал себя кроликом перед удавом. Взгляд гадалки будто проник глубоко внутрь и словно палец музыканта стал перебирать мозговые извилины, как гитарные струны. А на его голову будто надели звукопоглощающий шлемофон. Студент перестал воспринимать уличные звуки и погрузился в поролоновую тишину. Сколько длилось такое состояние, определить было трудно — словно вечность прошла! Тимохе не только расхотелось шутить, но даже идти на долгожданную помывку и сдувать пену с пивной кружки… Он видел лишь напряженные глаза цыганки и появившуюся испарину на ее лбу. Неожиданно взгляд цыганки стал мягче и перестал шевелить мозги студенту. Он вновь услышал полифонию улицы. Цыганка расслабилась и произнесла в растяжку на выдохе: «Тэбя завут… Ты-и-ма!». Тимофей сразу признал свое имя и понял, как недооценил паранормальные способности этой женщины в пестрой косынке, по-пиратски завязанной на затылке. Пользуясь замешательством молодого человека, гадалка предложила Тиме экскурс в его дальнейшую жизнь, и повела за киоск. Там собралась группа молодых цыганок, заинтересовано наблюдавших за действиями своей атаманши, с целью перенять ее опыт. Студент как ручной выложил за гадание стольник, а затем еще… и еще… Правильно угаданное имя резко укрепило его веру в гадание. А цыганка была, что называется, на пике куража и нагадала на картах о том, кто будет избранницей Тимы, как она будет выглядеть, когда именно состоится их свадьба и сколько впоследствии у них родится детей. Перед каждым предсказанием цыганка зажимала в кулаке очередную сотню, приговаривая при этом, что если гадание сбудется — «дэнги по ветру полетят», а если нет — останутся в ее руке. После каждого предсказания она дула в кулак и раскрывала ладонь — та оказывалась пустой! «Улетэла дэнежка — значыт сбудытся!» — удовлетворенно объявляла цыганка. Понимая, что вскоре денег не только на пиво, но и на баню не останется, студент решительно отказался от дальнейшего опустошения кошелька… Напоследок цыганка предложила: «Принэси пятсот, и самая красывая дэвушка будэт тэбе всу ночь гадат!» При этом она указала на одну из присутствующих молоденьких цыганок… Ошалевший Тима, не слушая гадалку, метнулся на оживленную улицу. Он понял, что его субботние развлечения действительно улетели по ветру. Вернее, остались в бездонном кармане разноцветной юбки этой ведуньи…
С той поры много времени утекло. Тима женился на хорошенькой девушке, которая к его удивлению оказалась точно такой, как описала цыганка, а свадьба состоялась именно в тот год, месяц и день, какой та назвала. В дальнейшем инженер Тимофей Павлович стал приходить к мысли, что не зря когда-то променял пиво с пиццей на общение с гадалкой. Хотя, на самом деле трудно понять — было ли то гадание предсказанием судьбы или же ее программированием. Когда же стали рождаться дети, причем в том порядке и того пола, как предсказала цыганка, Тимофей совершенно уверовал, что гадальные карты легли тогда точно на его судьбу. Цыганка будто настроила его жизнь на некую чудную мелодию!
Тимофей Павлович оторвался от компьютера, с помощью которого по заданию начальства делал внеурочную работу, и взглянул на своих детишек. Они сидели стайкой на диване и зачарованно смотрели по телевизору старый мультфильм про Бременских музыкантов. Детей было на одного меньше, чем в предсказании, хотя, конечно, это поправимо… На экране ТВ шел эпизод, в котором брутальная цыганка деловито раскладывала игральные карты — «погадать на короля». Внешне она напоминала ту, что когда-то раскладывала его собственный пасьянс. Мультяшная цыганка вдруг пристально взглянула на Тиму, будто требовала подтверждения исполнения ее гаданий. Ее пронзительный взгляд странно подействовал на Тимофея. Он резко встал со стула и устремился к дивану, где подхватил на руки младшую дочурку и закружил с ней по комнате в ритме ламбады! Детишки сначала удивленно взглянули на папу, а потом заулыбались, дружно хлопая в ладошки. В наступившей кутерьме никто не заметил, как в дверях появилась мама и стала фотографировать этот страстный танец на мобильный телефон. В этот момент телевизионная цыганка незаметно исчезла с экрана, оставив азартно танцующего папашу перед неразрешенным до конца вопросом: что есть цыганское гадание — лабуда или ламбада?!
-
Чаша лесного озера была заполнена чистейшей водой. Прибрежный желто-серебристый песок окаймляли вековые сосны, и возле них даже самый крупный человек смотрелся муравьем. Целый океан солнечного света и ароматного воздуха! Для нашего суетливого, засоренного пространства, обители рода человеческого, это — редкая идиллия. Но куда же без людишек? И тут без них не обошлось! Какая-то группа копошилась на пляже… Трое подвижных парней в спортивной одежде непрерывно вертелись вокруг кряжистого бородатого мужика, который возвышался средь них как дуб среди березняка. Не было слышно, о чем они судачат. Однако по доносившимся иногда возгласам и междометиям было ясно — разговор перешел в жаркий спор. Возле спорщиков догорал костер. Один из парней вдруг выхватил из костра тлеющую головешку и стал размахивать ею перед бородачем…
Свидетелями инцидента стали молодые специалисты Андрей и Сергей, стоявшие в тот момент поодаль. Ввязываться в чужие разборки не хотелось, да и задача у них была иная. Парни, работающие в небольшой инжиниринговой компании, подыскивали подходящее место для проведения корпоратива. Был юбилей компании, который решили отпраздновать двухдневным отдыхом на турбазе. С начальником базы созвонились заранее. То был некий дядя Миша. Прошли по территории базы, выбрали несколько подходящих для проживания домиков, но начальника базы на месте, как назло, не оказалось. Его сотрудница сообщила, что тот ушел на пляж наводить порядок. Туда и направились парни…
Тем временем наступил апофеоз разборки. Бородач, ловко перехватив одной рукой мелькавшую перед его лицом головешку, другой ухватил нападавшего за болтающийся капюшон ветровки. Парнишка, отпустив палку и пытаясь вырваться, крутанулся так, что оказался к мужику задом. Бородач не упустил момента и дал озорнику такой мощный пинок, что тот, потеряв шлепанцы, перелетел через костер к своим перепуганным дружкам, где и приземлился на четыре точки. Дружки подхватили бедолагу и, перепугано оглядываясь, засеменили по берегу в кусты. Бородач бросил головешку в костер, подобрал оставленные шлепанцы и метнул их в отступавших. Затем он помыл руки в озере и направился к тому месту, где его поджидали инженеры. Парни поняли, что это и есть искомый дядя Миша. Хозяин, разгоряченный разборкой, продолжал сотрясать воздух руганью: «Ходят тут всякие засранцы! Свинячат, где не попадя, за собой не убирают… Я научу таких природу любить!..»
Сергей с Андреем рассказали начальнику базы о цели своего приезда, забронировали места для проживания и отдыха, и вскоре поехали домой. По пути они делились впечатлениями. «Настоящий хозяин озера! Здесь такой и нужен, иначе никакого порядка не будет…» — такой вывод сделали коллеги о дяде Мише. Затем прикинули, сколько человек приедет на корпоратив. Всего получилось человек двадцать пять. В основном мужчины, женщин ожидалось не больше пяти — все замужние. Холостяка Андрея такой расклад несколько расстроил — ему хотелось, чтобы было обратное соотношение. Он спросил у Сергея: «Ты что же свою жену не посчитал!» К удивлению своему услышал, что брать жену на уикэнд тот не собирается. Дескать, давно с ней в разладе и дело идет к разводу. Андрей совершенно нечаянно затронул больную для Сергея тему. Тот стал жаловаться на несложившуюся семейную жизнь и на супругу, портящую его существование своими зловредными кознями. Так и ехали под бесконечное нудение окольцованного супруга.
В выходной в соответствии с утвержденным сценарием работники компании стали съезжаться на турбазу и размещаться в небольших домиках в тени реликтовых сосен. Анд рей и Сергей по-хозяйски занимались расселением гостей. Некоторые приехали с малолетними детьми, и те внесли в обстановку элементы детсада, что Андрея напрягало. Сергей все-таки привез на пикник жену, но демонстративно дистанцировался от нее с безразличным выражением лица. В глазах молодой женщины прятались непонятная грусть и одновременно какая-то детская насмешка, чем вызвала у Андрея смешанные чувства и странный интерес. Он представился. «Эльвира…» — ответила женщина, и без задержки ушла в домик. Подъехал «лэнд краузер» шефа. Геннадий Владимирович прибыл с женой и детьми. Шеф громко поздоровался и сказал стоящему рядом Андрею, что у него в багажнике подарок от главного заказчика работ, и этот подарок надо выгрузить. Подарком были два сорокалитровых кега с пивом. Ящики же с вином и водкой давно стояли в тенистом месте. Откуда не возьмись, появился дядя Миша, неся двумя руками щуку метровой длины: «А вот к пиву рыбка приплыла! Дешево отдам!» — воодушевленно молвил бородач. — «Почем отдашь?» — поинтересовался Геннадий Владимирович. — «Литра три пива — и в расчете будем! — ответил “хозяин озера”, — А ежели пару пузырей дадите, баньку истоплю!» — «Коль пошла такая пьянка, так готовь скорее баньку! — скаламбурил шеф. — Вот тебе две бутылки, а рыбину к очагу неси на уху». Андрей и Роман покатили кеги к длинному столу, его накрывали на просторной площадке между каменным очагом и домиком, выбранным шефом и его семейством. О Романе стоит рассказать — он кучерявый брюнет цыганской крови, что отразилось и в его характере. Правда, в отличие от соплеменников, Роман честен и трудолюбив, хотя порой весьма горяч и импульсивен, однако справедлив!
Через некоторое время все было готово к торжеству. Широкая терраса домика шефа была оборудована под сцену, там установили магнитофон с мощными колонками. Шеф со сцены поздравил всех с наступившим юбилеем, торжественно объявил о начале праздника и включил магнитофон. И праздник начался! Выступала самодеятельность, плескалась в чашках уха, а кеги опустошались под нескончаемые тосты и поздравления! Пожалуй, музыку было слышно и на противоположном берегу озера, а ноги сами просились в пляс. Танцевали все, включая и шефа, и детишек. Роман выделывал такие коленца и с таким азартом, что окажись он в этот момент в таборе, — его бы сразу выбрали пожизненным цыганским бароном!
Утомившись от энергичных танцев, Андрей выбрался из круга на край поляны, где среди кустов калины и шиповника были установлены скамьи и лавки для отдыха. Свободное место нашлось лишь на одной из скамеек, где в обмякшей позе, закрыв глаза, полулежал Сергей. Рядом, поставив босые ноги на сиденье и пристроившись на спинке, сидела Эльвира. Она с интересом наблюдала за танцорами. «Чего не танцуем?» — перекрикивая музыку, громко спросил Андрей. — «Да вот не с кем! Этот (она кивнула на Серегу), похоже, дотанцевался до лавочки!.. — сказала Эля и, улыбаясь, показала рядом с собой: Садись, пока не заняли…» Андрей присел на скамью по другую сторону от дремлющего Сергея. Места оказалось мало, и парень случайно коснулся рукой женской ноги. «Я не помешаю?» — спросил он и, подняв голову, увидел опьяняюще завораживающие женские глаза. Эля наклонила к нему голову и прошептала, обжигая ухо словами: «Совсем нет, я рада, что так тесно!..» Андрюху дрожь прошибла и голова пошла кругом. И вовсе не от выпитого, а от нахлынувших чувств! Сердце заколотилось от предположения, что между ним и Эльвирой может произойти нечто интимное, и возможно, очень скоро! Он понял, что женщина одинока и тоскует по мужской ласке. Чтобы проверить свои домыслы, Андрей украдкой дотронулся пальцами до ее лодыжки, и та, вздрогнув, подалась навстречу. Он погладил ладонью ее ногу, краем глаза наблюдая за Серегой. В голове Андрея стали рождаться планы, как бы незаметно забрать и увести красавицу куда-нибудь подальше от посторонних глаз! Тут, совсем некстати, в круг танцующих протиснулся дядя Миша и громогласно объявил: «Господа отдыхающие! Баня готова, желающие могут париться!..» Большая часть танцоров разбежалась по домикам за банными принадлежностями. Очнулся и Сергей, он встал и, недовольно бурча, шатаясь пошел в свой домик. Эльвира быстро провела ладонью по волосам Андрея и, не проронив ни слова, поспешила за мужем. «Нечего на замужних заглядываться! Не пара она мне… Лучше иди-ка ты в баню — стресс сними… Не облизывайся попусту!..» — приструнил себя парень, и пошел вслед за всеми. Баня — это не только место для омовения и наведения телесной чистоты.
Баня — это, если хотите, мировоззрение или даже философия, определяющая сознание индивидуума именно в то время, когда тот находится в банном помещении, и даже в предбаннике. В «сандуновских» банях, в сауне, либо в общественной бане один и тот же человек чувствует себя по-разному. Где-то ему не очень комфортно, а где-то просто в кайф! Баня, подготовленная дядей Мишей, оказалась не той, которую все ожидали увидеть. Личная баня за его домом — это просторная бревенчатая изба из трех помещений. В ней можно получать удовольствие часами, то парясь, то попивая ароматный чаек из пузатого медного самовара. Ею любуются все приезжие, как говорится, без зависти мимо не пройдешь! Та же банька, что предлагалась гостям, была неким походным вариантом, где одновременно помещалось не более пяти человек, а раздеваться нужно было перед входом.
Баня располагалась на берегу озера. Это был некий шатер или чум из полиэтилена с круглым отверстием вверху. Внутри него был сложен каменный очаг пирамидальной формы. Дядя Миша жег в нем костер, пока не раскалил камни. Затем выгнал весь дым, закрыл вход пленкой и дал бане настояться… Вот теперь — добро пожаловать, гости дорогие!
Первая декада октября в этот год баловала поздним бабьим летом. Париться заходили небольшими группами, в порядке стихийно образовавшейся очереди. Поначалу баньку предложили женщинам, из-за их малочисленности. Мужики расположились на пляже неподалеку. Потягивали пивцо, покуривали, байки травили — в общем, старались не скучать. Прислушивались к веселому щебетанию и повизгиванию женских голосов, доносившихся из шатра. Наконец, раскрасневшиеся женщины в купальниках гурьбой выбежали из бани и бросились с разбегу в осеннюю воду. Визг поднялся на все озеро! Затем они попарились еще, после чего допустили в шатер мужчин. Температура в шат ре была выше ста градусов, как говорится, «настоящий Ташкент»! Капли конденсата, падающие с потолка на голые тела, казались расплавленным оловом и заставляли вздрагивать! Здесь вовсю суетился дядя Миша-крепыш, без устали распаривая в больших ведрах березовые и еловые веники, и поливая разогретые камни. В баньке появился удивительный лесной дух! Михаил успевал похлестать спины и зады желающих получить максимум удовольствия! В наступивших сумерках распаренные мужички нагишом выбегали и прыгали в бодрящую воду, алеющую в наступившем закате. Тела пловцов выглядели, как у вареных раков. Еще не все женщины переоделись и ушли с пляжа. Восторженные зрительницы сопровождали нудистов аплодисментами и смехом. Мужчины, немного проплыв, возвращались в парную, и так по нескольку раз. Разве подобные природные радости возможны в банях типа «сандуновских»? Да ни-ког-да!
Андрей не выдержал длительного банного марафона. После нескольких заходов в баню собрался и одним из первых отправился продолжать застолье. Он ощущал блаженство, наслаждаясь чувством легкости. Чтобы сократить путь, парень решил идти не по тропе, а напрямую через подлесок к освещенной поляне, где раздавалась веселая музыка и мелькали силуэты танцующих сотрудников. Чуть в стороне он заметил женскую фигуру с накинутым на голову капюшоном. Женщина шла к озеру, а когда уже разошлись, он вдруг услышал оклик: «Андрей, это ты?». Повернувшись, Андрей в лунном свете увидел Эльвиру. Она стояла теперь с откинутым капюшоном и распущенными вьющимися локонами. Сложные чувства охватили в этот момент Андрея — он вроде хотел и не хотел этой встречи, не чувствуя необходимости продолжения отношений с симпатичной, но замужней женщиной… Внутренний голос упорно твердил ему, что надо прекратить всякое общение с ней, и идти своей дорогой. Поэтому парень ответил нейтрально: «Да, это я…» «А я к озеру иду…» — сказала та, и добавила потише «…хотела там увидеть тебя!» Эля подошла совсем близко, на расстояние вытянутой руки. Теперь Андрей хорошо видел ее несколько смущенное лицо, большие глаза, отражающие лунный свет и слышал ее неровное дыхание. Парень понимал, к чему может привести эта нежданная встреча, но все еще не желал ее продолжения. Чтобы охладить пыл, он спросил: «А Серега-то где?..» «В домике… давно не появлялся… спит, наверное, пьяный…» — прошептала Эльвира. Она еще приблизилась к парню. Андрей почувствовал обжигающее дыхание Эли и томное желание ее сильного тела. И тормоза у Андрея отказали! Он сдавил соблазнительницу так, что та вскрикнула. Их губы сомкнулись и слились в продолжительном поцелуе… Руки хаотично блуждали, головы кружились, а мысли путались!..
Все-таки некие сторожевые индикаторы в их головах продолжали функционировать. Эля вдруг ослабила объятия и, резко отпрянув от парня, стала прислушиваться. Она взглянула через плечо Андрюхи и ее глаза округлились от ужаса! Она вырвалась и метнулась в кусты… Теперь и Андрей услышал позади хруст валежника, кто-то мощно навалился ему на спину, сжав «лапищами» шею… Неизвестный стал злобно душить его! «Неужели медведь?! Откуда он здесь?!.» — мелькнуло в голове Андрея перед тем, как он оказался ничком на земле, вдавленным лицом во влажный мох. Опуская подробности борьбы, можно сказать, что Андрею удалось-таки вырваться из медвежьих объятий и оседлать своего обидчика. И только тогда он разглядел перекошенное от ярости лицо своего сотоварища Сергея… Но теперь уже лихо было разбужено! И взбешенный Андрей одной рукой, как клещами, сдавил горло противника, а другой стал молотить куда попало по башке этого «медведя». Серега хрипел и, брызгая слюной, рычал и стонал: «Гад!.. С моей бабой связался!.. Думали… сплю… ничего не вижу… не знаю… Удавлю обоих!.. Гады подколодные!.. Заразы!..» Он гримасничал, дергался, выворачивался, швырял в лицо Андрею траву и песок. Пытался несколько раз укусить соперника. Сил у обоих почти не оставалось, но жесткая борьба продолжалась довольно долго. Тем временем, всего в нескольких десятках метров от них гремело веселье. Звучала музыка, произносились тосты, слышался задорный смех. Потом все стихло, в наступившей тишине звонко зазвенела гитара, и мужской голос затянул душевную цыганскую песню — пел Роман… Но недруги этого не слышали, нещадно мутузя и матеря друг друга. А поднявшийся в верхушках сосен ветер заглушал резкие возгласы, издаваемые драчунами. Серега, изловчившись, все-таки врезал Андрюхе промеж глаз, да так, что тот, взревев по-львиному, нащупал свободной рукой камень и со всей злостью замахнулся им. Еще секунда, и одним ненавистным ревнивцем станет меньше! Но огреть Серегу не получилось — чья-то крепкая рука перехватила руку Андрея, а зычный голос сверху произнес: «А ну, кончай разборки!.. Брысь отсюда!..» Это оперативно появился дядя Миша, чтобы навести порядок в своей вотчине. Применив грубую силу, он расцепил и разогнал дерущихся! Дюже силен был этот бородач, с ним не поспоришь!
После схватки Андрей, хромая, пошел к озеру и начал умываться. Кровоточащие раны и царапины на лице саднили, голова гудела и пухла от хаоса вопросов: «Почему взбеленился Серега? Ведь сам же мозги парил, что готов развестись с женой… Да и Эля, судя по всему, созрела для такого шага! Чего же тогда в драку лезть, устраивать мордобой?..» Парень решил больше не оставаться в такой тревожной обстановке до конца выходных, и уехать как можно скорее. Даже свои вещи из домика не захотел забирать. Андрей нащупал в кармане чудом не выпавшие ключи от машины и направился прямиком к автостоянке. Теперь он чувствовал себя не только трезвым, но и правым так поступить! Он брел среди сосен по слабо освещенной дорожке, погруженный в печальные мысли. По закону подлости, встречным курсом двигался ненавистный Серега! Тот тоже не ждал встречи, но, завидев «кровного врага», Сергей набычился и угрожающе направился к Андрею. Понимая неизбежность новой драки, Андрей досадливо сплюнул, закатал рукава и принял боксерскую стойку. Однако судьба и в этот раз учудила по-своему. Неожиданно откуда-то из-за кустов выскочил кучерявый Роман и в высоком прыжке ударил Сергея в грудь сразу обеими ногами. Тот свалился, как подкошенный сноп. Цыган запрыгнул на Серегу и принялся наотмашь молотить его! Видно, для этого у Романа имелись веские, не понятные другим, причины. Для Андрея же такое развитие событий оказалось благоприятным. Он осторожно обошел катающихся по опавшим сосновым иглам драчунов и продолжил движение к своей цели. У него не возникло и малейшего желания их разнимать. Оказалось, сделать это было кому — на помощь явился тот же дядя Миша. Он басовито прокричал: «Да что за жизнь такая!.. День и ночь эти петушиные бои… задолбали!» Затем нагнулся и подхватил каждого из «бойцов» за шиворот. Оторвал их как котят от земли и, развернув в разные стороны, придал ускорение коленом со словами: «Объявляю ничью! Геть отсюда!..»
Тем временем пошел плотный осенний дождь, заметно похолодало. Андрей сел в машину, запустил и прогрел двигатель, затем тронулся. Свет фар выхватил из темноты женщину с пакетами в руках. Она, взмахнув пакетом, попросила остановиться. Андрей притормозил и с осторожностью приоткрыл забрызганное дождем боковое стекло. Из темноты на него глянуло лицо Эльвиры: «Я принесла твои вещи… Забери их…» Парень вышел из машины, чтобы взять пакеты. Но Эля неожиданно обняла Андрея и горько заплакала: «Не оставляй меня! Сергей может сделать со мной какую-нибудь подлость!.. Он такой мерзкий!.. Увези меня!.. Спаси!». Андрей стал гладить Элю по щекам, пытаясь успокоить. Его ладони стали мокрыми от ее слез, или от дождя — трудно было понять. Жалость и желание помочь, а может, пробуждающаяся любовь, охватили Андрея. Но задумавшись на минуту и отбросив сомнения, он распахнул дверцу автомобиля, и решительно произнес: «Садись! Поедем вместе. Никого не бойся — я с тобой!..». Лицо Эли просветлело, а дождь резко прекратился.
Когда они отъехали от озера сравнительно далеко, и дорога стала ровнее, Андрей взглянул на притихшую спутницу. Она, откинув голову на подголовник сиденья, безмятежно спала… Улыбка, застывшая на миловидном лице, делала женщину еще более очаровательной… Над зеркалом лесного озера забрезжил рассвет. Начинался новый день, а для этих двоих, знающих друг друга лишь сутки, возможно, наступила совершенно новая жизнь, чем-то похожая на сказку…
-
В жизни случаются всякие метаморфозы… Инженеры, например, превращаются в космонавтов, а врачи — в художников. Порой человека охватывает безумное желание реализовать свои тайные мечты и фантазии. К примеру, стать супергероем с накаченными бицепсами и рельефным прессом, чтобы спасти человечество от какой либо напасти! Далеко не у всех, не всегда и не все мечты сбываются. Однако, самые упорные, целеустремленные и последовательные достигают многого и меняют, если и не мир, себя-то уж точно. Яркий пример — молодой инженер Тимофей Климов. До тридцати трех лет он будто катился по рельсам — жил в автоматическом режиме, не прилагая особых усилий для своего нравственного, умственного и физического развития. То есть существовал в схеме: родился — учился — распределился — женился — родился первенец — получил жилье — второй ребенок родился… В определенный момент молодой человек понял, что жилплощадь для семьи мала, и зарплаты до конца месяца не хватает… К тому же здоровье, увы, не то, и хвори заметно чаще терзают изрядно утомленное тело. Тут-то Тимофей и возжелал что-то кардинально поменять в своей жизни. Он задумался, с чего же ему начать самоперестройку? Жену не поменяешь — детей некуда девать. С работой тоже сложности — в других местах больше вряд ли заплатят… Так с чего стартовать? Подошел он к окну, задумчиво выглянул на улицу, а там — красотища неописуемая! Зима наступила снежная, натуральная, розовощекая! Еще вчера везде была грязь и осенняя промозглость, а над головой — небо, что твоя чугунная сковорода, перевернутая вверх дном. Теперь же — вокруг деревья в пушистых снежных свитерах и рукавичках! На серебристых ветвях снегири повисли краснобокими новогодними игрушками! Под деревьями люди, как снеговики, лыжи к ногам прилаживают и от самого порога отправляются в лес на прогулку по белоснежному, искристому покрывалу. Такая картина соблазнила Тимофея. Не удержался он, достал из кладовки слегка рассохшиеся и запыленные, но все же пригодные для катания старенькие лыжи, которыми давно не пользовался. Натер инженер рабочую поверхность соответствующей мазью, погладил разогретым утюжком и вынес остудиться на улицу. Начинающий спортсмен воткнул лыжи в сугроб у крыльца, а сам на несколько минут забежал вернулся домой переодеться в спортивный костюм. Когда же Благов вновь появился на крыльце, упакованный по погоде с лыжными палками наперевес, то неприятно удивился — от лыж в сугробе остались лишь две глубокие ямки… Короче, его лыжам, что называется, ноги приделали! Долго метался Тима по соседним дворам и лесопосадкам, пытаясь найти и наказать воришку титановыми палками и вернуть-таки свой восстановленный спортинвентарь. Но — все тщетно! Несостоявшийся спортсмен вернулся домой разгоряченный и злой. Жена встретила его укоризненным взглядом, а дети с радостью — ведь папочка останется с ними дома. Так, не начавшись, завершился лыжный start-up инженера Благова.
Трудности усилили рвение Тимофея. Он достал заначку (копил на мотоцикл) и в тот же день приобрел отличные пластиковые лыжи с пружинными креплениями, подобрал к ним удобные ботинки. В ближайший выходной Тимофей «обновил» покупку, одолев десяток километров. Дистанция далась не просто. Под горку лыжи скользили так, что трудно было затормозить, тем более остановиться. На горку взбираться было еще сложнее — лыжи разъезжались и проскальзывали, ботинки натирали ноги. Оказалось, лыжные поездки требуют особого уменья и сноровки! На Урал Тима приехал с юга, где температура редко опускается ниже нуля, и появление снега считается чудом. Навыков катания на лыжах у парня не было, и об этом он теперь жалел. Через пару недель Тима стал держаться на лыжне увереннее — на поворотах его не заносило, он научился ловко объезжать препятствия. Через месяц тренировок парень стал подобен снежному барсу — таким же сильным и проворным. Благов отказался от некоторых вредных привычек. Например, перестал часами просиживать за компьютерными играми, а на его щеках появился здоровый румянец. К нему вернулись хороший аппетит и крепкий сон. В выходные он мог уже пробежать на лыжах более двадцати километров.
Через два месяца Тимофей узнал, что в окрестностях города состоится всероссийский лыжный марафон. Вот он — шанс покорить дистанцию в сорок пять километров! Благов чувствовал себя вполне готовым к такому испытанию. Его мышцы окрепли настолько, что он мог непрерывно отжаться от пола 50 раз, а «дыхалка» начинающего спортсмена работала ритмично, как кузнечные меха. У Тимы не оставалось сомнений, что марафонская дистанция ему покорится! За неделю до марафона он решился совершить пробный пробег по трассе уже промаркированной для соревнования. Раньше он уже пробегал на лыжах тридцать километров. Пробежать всего-то на 50 процентов больше было ему по силам. Стартовать решил в субботу, не откладывая. Но, как зачастую бывает, жизнь внесла свои коррективы. В тот день до обеда пришлось переделать много домашних дел. К тому же выбивало из колеи нервозное поведение супруги — она не хотела отпускать мужа «в страшную стужу», хотя на улице не было и 20-ти градусов мороза. Супружеский разговор быстро перешел в спор, закончившийся откровенной руганью. В результате, Тимофей уходил из дома сильно расстроенным. Он взял лишь фляжку с чаем, забыв многое, что подготовил для длительной пробежки. Выскочил из квартиры как пушечное ядро! Даже пес Пушок под действием негативного настроя хозяйки недовольно тявкнул вслед хозяину. Во дворе Тима вспомнил, что не взял ни бутербродов, ни галет, забыл и телефон. Возвращаться не стал из принципа. Во-первых — плохая примета. Во-вторых, этот марафон, по прикидкам, не должен был затянуться более, чем на четыре часа, а за это время он вряд ли замерзнет и проголодается. Но главное — ему не хотелось возвращаться в накаленную домашнюю атмосферу, демонстрируя всем свою дурацкую забывчивость. Так начинался тестовый марафон…
Первые десять километров «лыжный ковбой» бежал энергично, пытаясь отогнать мучившие его смутные мысли. На втором десятке километров сомнения мало-помалу улетучились, лыжника увлек спортивный азарт. Мороз особо не беспокоил, лыжи скользили легко, натренированное тело работало слаженно. А вокруг-то какая красотища! Сначала парень скользил мимо редких сосен и кустарников, но вскоре начался густой лес. Вековые сосны и ели в сказочном снежном убранстве искрились в лучах низкого зимнего солнца. Тимофей въехал в долину. Недалеко от него по параллельному курсу стремительно пронеслись несколько рыженьких косуль с белыми пушистыми хвостиками. «Ну что, посоревнуемся!» — крикнул им лыжник, прибавив скорость. Но куда там — лишь хвостики мелькнули далеко впереди и мигом скрылись в кустах. Скучновато было ехать в полном одиночестве. Поначалу попадались встречные лыжники, а потом — никого! Тем временем, солнце зашло за деревья, и длинные тени стволов легли поперек лыжни, как шпалы железной дороги. Стало заметно холодать. Вместо легкой ветровки не грех было бы взять куртку потеплее! А может все-таки вернуться домой пока не поздно? Очередной маркер трассы показал, что пройдено 24 километра, значит позади больше половины пути и возвращение лишено смысла… «Только вперед! Осталось не так уж много!» — подбадривал себя Тима, пытаясь обмануть накатывающую усталость. На отметке «30» он остановился передохнуть и с наслаждением допил из фляжки остатки сладкого, чуть теплого чая. Наступали сумерки. Тимофею вдруг привиделось, что в ветвях могучей ели, в последних отблесках уходящего дня мелькнула пара бледно-желтых огоньков! «А вдруг это рысь!.. Не дай Бог!..» — и Тима, хоть и не был верующим человеком, трижды перекрестился, вспомнив недавнее сообщение в прессе о том, что люди не раз находили следы крупных хищников в окрестностях города. В груди появился противный холодок — и лыжник резко рванул дальше, будто оставалось не пятнадцать, а всего-то пара километров! И тут, как иногда бывает, в ход событий вмешалось вселенское зло… При спуске с горы, на одном из виражей нога выскочила из крепления, и лыжник, потеряв равновесие, влетел в густой кустарник! С трудом выбравшись из колючих зарослей, он встал на ноги и попытался разобраться в причине падения. Поцарапанное лицо саднило, ветровка была порвана, правая нога предательски ныла — но это еще не все! На одном из лыжных креплений не оказалось зажима, фиксирующего ботинок. Куда же делась эта чертова железка?! Чуть не плача, Тимофей ползал по глубокому снегу в надежде найти необходимую деталь… Бесполезно!.. Быстро темнело и стало понятно, что поиски без фонарика или спичек — пустая трата времени и сил. У горе-лыжника при себе не оказалось ничего, чем можно было закрепить ботинок на лыже. Он использовал тесьму, которую даже не оторвал, а отгрыз зубами от порванной ветровки! Тима кое-как привязал ботинок к лыже и поехал с минимальной скоростью… Дурацкий ботинок постоянно соскакивал с привязи! Приходилось останавливаться и вновь его крепить. Холод стал донимать так, что парень отказался от этого. Взяв лыжу со сломанным креплением в одну руку с палкой, Тима попытался ехать на одной лыже, толкаясь свободной ногой, как на самокате. Он стал понимать — началась настоящая борьба за выживание!..
Особо тяжко давались подъемы. Единственная лыжа проскальзывала, а свободная нога вязла в рыхлом снегу. На спусках было еще хуже. Скользить на одной лыже, сохраняя равновесие и притормаживая другой ногой — настоящая акробатика! Силы покидали Тимофея с каждым пройденным метром. В наступившей темноте лыжня плохо просматривалась. Вылетающие из мрака ветки наотмашь хлестали по лицу. Теряя ориентацию в пространстве, марафонец несколько раз завалился в какие-то мглистые дебри. Выбирался из них с невыносимым трудом! При этом вспоминал и день, когда впервые встал на эти «проклятые деревяшки», и супругу, накаркавшую тяжелую дорогу вместо благословения… Конечно, он как никто понимал, что сам повинен в этом супер-экстриме. Но не винить же себя, в конце-концов! А то, что конец (и возможно трагический!) может вскоре наступить — в этом сомнений оставалось все меньше! Сердце изнуренного мужчины молотилось в грудной клетке, словно пташка в агонии, а руки и ноги деревенели, окончательно теряя чувствительность от ядреного мороза. Вдруг Благов увидел, как сквозь густые заснеженные заросли на него пристально смотрит пара сверкающих глаз, а чуть в стороне — еще огоньки, еще!.. «Волки!!!» — простонал в ужасе Тимофей. Сердце сжалось и будто совсем остановилось в ожидании финала…
Тима остановился и напряженно вгляделся в кромешную темноту. Внезапно он понял — то не звери выглядывают из чащи, а… фары машин на лесной дороге! Кратчайшим путем Тимофей устремился к трассе. До вожделенной цели по прямой было метров сто, но какие это были метры! Дремучие заросли, камни, пеньки и главное — глубочайшие сугробы! Отбросив в сторону совершенно бесполезные теперь лыжи и палки, Тима ринулся напролом через дебри. Вскоре он оступился и рухнул в какую-то яму, провалившись в снег по самые плечи. Барахтаясь в снегу, парень пытался выбраться из ловушки, и тут услышал, как совсем близко просигналила машина. Это добавило сил, и Тима таки выкарабкался из чертовой ямы — не хотелось умирать молодым!.. В рваной, заполненной снегом одежде, Тимофей выполз на обочину. Когда показалась очередная машина, он в отчаянном рывке привстал и замахал руками, но автомобиль, не снижая скорость, промчался мимо. Несколько машин, ехавшие следом, его также проигнорировали. Может быть, водители не замечали человека на обочине, или замечали, но не останавливались, опасаясь незнакомца… «Так ведь можно совсем лыжи отбросить!..» — мелькнул в голове марафонца печальный каламбур. Пересохшими губами Тимофей прошептал: «Будь что будет! Умирать так с музыкой!..» Собрав воедино последние силы, он выкатился на заснеженную дорогу. Яркий свет фар осветил неподвижное тело. Раздался визг тормозов, хлопнули двери, к горемыке подбежали люди: «Что случилось?! Кто вы?..» В ответ Тимофей смог только вымолвить: «Помогите… Довезите … Погибаю…» и… отключился.
Спасители затолкали обессилевшего спортсмена в машину, накинули на него чью-то куртку, напоили чаем из термоса. Постепенно по телу воскресающего лыжника разлилось тепло, он почувствовал, что его задубевший организм оттаивает и к нему возвращается жизнь! Слава, слава Небесам!! Когда подъехали к городу, Тима более-менее оправился и попросил довезти до дома, однако отказался от сопровождения до квартиры, опасаясь непредсказуемой реакции жены. В своем предвидении Благов не ошибся!.. В одиннадцатом часу, почти через шесть часов ожидания, взволнованная жена открыла дверь и на какое-то время остолбенела! В дверном проеме, держась за косяк, стоял на дрожащих ногах жалкий потрепанный человек, весьма отдаленно напоминавший ее супруга. Детишки, радостно выбежавшие из комнаты, также оторопело застыли на месте. Даже Пушок не признал хозяина. Испуганно заскулив, он залез под кресло… Жена срывающимся голосом пролепетала: «Тима, ты что — пьяный?.. Тебя побили?.. Где лыжи?..» «Там… далеко…» — чуть слышно ответил тот, неопределенно махнув рукой. Ему не хотелось ни говорить, ни вспоминать ушедший вечер… Пока хозяин отсутствовал, дома ничего не изменилось. У Тимофея же будто полжизни пролетело! Но как обо всем этом можно доходчиво рассказать домочадцам? Да никак! И Тимофей, опираясь о стену и покачиваясь, молчаливо побрел мимо родственников в спальню. Ему хотелось полного покоя, и ничего более… «Я тебе сейчас воды наберу, помоешься!» — сказала жена, и ушла наполнить ванну. Когда она вернулась позвать мужа, то увидела, что на ковре в порванной одежде умиротворенно похрапывал Тима, прижимая к груди Пушка. Разбудить мужа не получилось. Улыбнувшись, жена накинула на спящую парочку теплый плед.
Чем закончилась эта история? Тимофей спал почти сутки, потом больше недели температурил, а после выздоровления совсем забросил спорт. Как отшибло! Покупать лыжи опять ему уже не хотелось. По правде сказать, и не на что было — семейных расходов было предостаточно, да и зима заканчивалась. Пришла весна — солнце стало припекать, и, соответственно, снег стал таять. Как-то утром Тима вывел Пушка на прогулку в скверик. Пес отбежал в сторонку и начал что-то выкапывать из подтаявшего снега. Тимофей подошел, а из сугроба лыжа выглядывает. Помог он собаке раскопать, и нашел лыжи — те самые, что пропали у него в начале зимы! Воришка, видно, лыжи у подъезда прихватил и закопал их в снег, да, наверное, забыл о них. Климов находке обрадовался — сын подрастает, следующей зимой ему будет чем заняться. Может хоть отпрыск станет настоящим марафонцем?!
-
«Предлагаю поднять фужеры за виновника торжества — новоиспеченного кандидата технических наук, одаренного инженера и кропотливого исследователя Тимофея Благова! Пожелаем ему дальнейших успехов на пути научно-технических инноваций и, вследствие этого, существенного роста зарплаты! Молодому ученому наше троекратное «ура!!» Председатель Ученого совета резко взмахнул фужером, словно волшебной палочкой и удивительно — ни капли не пролил! Более дюжины солидных мужчин в костюмах, состоящие в деловых отношениях с виновником торжества, дружно выкрикнули: «Ура! Ура!! Ура!!!», и осушили фужеры с игристым напитком. Тимофей сидел за столом, очевидно сконфуженный повышенным вниманием к своей, по его мнению, посредственной персоне. Далее последовали тосты с гораздо более крепкими напитками. Гости старались высказать нечто особенное о Благове, и о его диссертации. Тимофей пребывал в эйфории — наконец-то достигнута цель, маячившая перед ним много лет. Откровенно говоря, это были каторжные годы! Помимо учебы в аспирантуре и подготовки диссертации, приходилось зарабатывать на жизнь и обеспечивать семью. Было множество поездок по городам и весям для согласования материалов диссертации со специалистами и для получения отзывов на автореферат в смежных организациях.
У Тимофея сложились теплые отношения с научным руководителем, профессором Иваном Трофимовичем — человеком с богатейшим жизненным опытом и научным кругозором. На восьмом десятке он обладал не только прекрасной памятью и смекалкой, но и, что немаловажно, большим чувством юмора. В разное время «Трофимыч» был главным руководителем ряда крупных предприятий и КБ, в том числе и того, где теперь трудился Тима. Этот «мастодонт» работников, с которыми ему довелось сотрудничать в разное время. В профессорской голове надежно хранилась обширная база информации, в том числе — интересных и забавных случаев из жизни. В бытность Тимофея в столице по учебным вопросам, Трофимыч частенько приглашал «своего парня» к себе на чаепитие. Чаще всего чаепитие плавно переходило в «пивопитие» с вяленой рыбой, которую Профессор ловил и готовил во время продолжительных профессорских отпусков. На этих званых вечерах профессор рассказывал молодому (сорокалетнему!) соискателю разнообразные истории, удивляя того мастерством изложения фактов и живостью ума. Так Тима осваивал не только премудрости науки и техники, но и разнообразие самой жизни.
Соискатель приехал в столицу за пару недель до защиты. С утра до вечера он занимался подготовкой текста доклада для выступления на Ученом совете и оформлением необходимых плакатов и схем. Времени на отдых не оставалось совсем. Как-то Иван Трофимович предложил соискателю приехать к нему в выходной день, чтобы, как он выразился, отвлечься от науки и расслабиться. Так Тимофей попал на подмосковную дачу Профессора, где для него нашлось предостаточно физической работы! И грядки-то он поливал, таская воду из далекого колодца, и березовые чурбаки-то он топором колол, складывая паленья аккуратными штабелями… И еще много чего переделал по поручению своего руководителя. Хотя к физической работе Тима привычен, потому как свой сад-огород имеет, а все-таки утомился изрядно! Трофимыч же, не дав передышки, попросил соискателя еще сотку картофеля окучить, так сказать, на десерт. Тима подошел к картофельным рядкам, расположенным на пересохшей глинистой почве, густо заросшим сорняком. Работа по приведению участка в порядок окончательно доконала Тимоху! Он трудился изо всех сил — вырубал сорняки, что есть силы вгрызаясь лопатой в глинозем. День угасал. Тима не делал перекуров, поскольку не курил, и потому задание выполнил быстрее, чем рассчитывал. Опираясь на трость, принять работу подошел Иван Трофимович, то бишь заказчик. Он начал с комплимента — мол, Тима за день подзагорел и приобрел вид, достойный для выступления на Ученом совете! Картофельные рядки выстроились ровно, как солдаты на параде. Профессор взглянул на них, снял очки, протер стекла носовым платком, надел их и снова внимательно посмотрел на грядки: «Молодец!.. Но зачем так глубоко вскопал?..» — «Чтобы лучше озонировались корни растений, и обеспечивался прямой доступ к ним дождевой влаги!» — по-военному отрапортовал Тимофей. Иван Трофимович понимающе качнул головой и пригласил Тиму на чаепитие… До чаепития в тот раз не дошло — состоялась дегустация домашних вин различных сортов. Окончание вечера Тимофей помнил смутно. Одно точно — он славно «прочистил мозги», вытряхнув лишние мысли и переживания. Припомнилось также, что вечером пошел сильный дождь, и подумалось, что живительная влага очень кстати наполнит обработанные грядки!..
Через несколько дней после дачного отдыха состоялось заседание Ученого совета, и Тимофей выступил с докладом. Соискатель был в ударе. Он обстоятельно раскрыл перед членами Совета тему своей диссертации, без затруднений ответил на все каверзные вопросы оппонентов. Соискатель поймал кураж и чувствовал — игра сделана. Затем состоялось тайное голосование. Члены Совета поочередно опускали в специальную урну шары: белого цвета — за присвоение ученой степени, красного — против. По окончании голосования заранее избранная счетная комиссия пересчитала шары. Председатель Совета объявил, что все десять шаров — белые! Единогласным решением Тимофею была присвоена ученая степень кандидата технических наук. Это была Победа!..
Председатель встал, попросил минуту тишины и произнес тост: «Сегодня Благов сдал на отлично важный экзамен, но есть человек, который по праву делит с Тимофеем лавры победителя. Это научный руководитель! Выпьем за Ивана Трофимовича, и пожелаем ему в будущем не менее талантливых учеников!»… Банкет продолжался, мужчины сняли строгие пиджаки и стали соревноваться в произнесении тостов. Тимофей млел от счастья. Он пил вместе со всеми и с каждым в отдельности, радуясь, что прошел все этапы защиты так глубоко им выстраданной диссертации. Это запомнится надолго!.. В конце шумного застолья слово попросил сам Профессор. Свой спич он начал издалека: «Искренне поздравляю Тимофея с его личным достижением! Многие выступавшие отмечали, что его диссертация подготовлена на высоком научном уровне — это неоспоримый факт! Однако главный экзамен соискатель сдавал несколько дней назад на моей даче!..» Повисло неловкое молчание, никто не мог угадать, куда же клонит уважаемый мэтр. Тимофей тоже не понимал, что имеет в виду Учитель. Неужели будет вспоминать, что на даче он «перебрал» крепкой наливки?.. Иван Трофимович выдержал паузу, подлил в стакан минералки, отхлебнул и продолжил: «Диссертация Благова бесспорно хороша… Но все это фигня!..» (Среди членов Совета волной пробежал шепоток). Мэтр продолжил: «Фигня, по сравнению с тем, как этот молодой человек… окучивает картошку!! Вот в чем кроется его талант и призвание!.. Через несколько дней после окучивания, картофель на участке вырос больше, чем за полтора месяца до приезда Тимофея! Если он может так здорово ухаживать за овощами, то также блестяще сможет «окучить» и разрешить любую проблему в какой угодно сфере! Уверен, что Благов больше чем многие достоин высокого звания кандидата наук. И не только технических…». Присутствующие взорвали зал громкими аплодисментами! Тима тоже хлопал в ладоши, восторгаясь Учителем, ведь он органично свел воедино Высокую науку с Хлебом насущным!
Торжество завершилось поздно, и гости стали расходиться. Когда в коридоре осталось всего несколько человек, к Тимофею вдруг подошел председатель Совета. По основному месту работы он был главным конструктором столичного НИИ: «Тимофей Викторович, предлагаю Вам перебраться в столицу, чтобы применить свои знания и опыт в нашем институте. Такие специалисты нам нужны! С обустройством поможем, не сомневайтесь. Совьете гнездо. Семье в столице будет лучше! Даю Вам сутки на размышление…» Тимофей в растерянности посмотрел на Ивана Трофимовича. Тот, одобрительно улыбнувшись, сказал: «Не дрейфь, кандидат, решайся! К тебе повернулась Фортуна!». Не понятно, каким местом повернулась Фортуна, а вот в Тиминой голове точно что-то резко перевернулось. И он без колебания отчеканил: «Согласен! Через месяц буду у Вас!». Собеседники рассмеялись и скрепили договоренность крепким рукопожатием.
-
Той зимней ночью челябинец Иван Петрович Кузовихин спал не просто плохо, — архиплохо! Он проснулся в четыре часа ночи от внезапной боли в груди. Ему стало страшно, ведь раньше ничего подобного не было! Он сел на кровати, отдышался и осторожно, стараясь не будить супругу, побрел на кухню. Там налил из термоса травяной настой, заваренный женой как успокоительное или снотворное, и выпил его. Помогло, боль потихоньку отступила. Иван присел на кухонный диванчик и тихонько включил телевизор. Передавали ночные новости, которые, увы, не способствовали умиротворению. Монотонным, низким голосом сонный диктор вещал о кровопролитных междоусобицах, о затонувших кораблях и потерпевших крушение самолетах. В конце новостей прозвучала информация, что Земля пересекает метеоритный поток, в котором возможны и большие объекты! «Язви их в корень!..» — ругнулся житель мегаполиса: «Ни днем, ни ночью не дают покоя страшилками, — удивить хотят, чтобы даже ночью мы безотрывно смотрели телик и муру всякую слушали!». Петрович решительно отключил телевещание и, протяжно зевнув, оторвал листок настенного календаря. Наступили новые земные сутки — пятница 15 февраля 2013 года. На обороте оторванного листика полуночник бегло прочитал заметку о Герберте Уэльсе и его фантастическом романе «Война миров». В заметке высказывалась гипотеза, что в недалеком будущем нашу планету посетят пришельцы. «Конечно, посетят, да всех нас съедят!..» — съязвил Иван Петрович, понимая, что вероятность подобного события крайне ничтожна. Будучи школьником, Ваня азартно увлекался астрономией и, как многие пацаны того времени, мечтал стать специалистом по космосу. Даже стал изучать астрономию и небесную механику.… Однако дальнейшая его жизнь резко сменила орбиту. Не стал Иван ни астрономом, ни космонавтом. Окончив школу, вначале он поработал сантехником, а после армии выучился на экономиста и, в конце концов, дослужился до начальника планово-экономического отдела. Теперь же, после выхода на пенсию, он вынужден подрабатывать главбухом в небольшой транспортной компании. На этой работе порой так приходится «пахать», что звездочки перед глазами мельтешат… Такая вот астрономия получается!
Заснул Петрович быстро, и приснилось ему, что он мечется по незнакомому вокзалу среди узнаваемых, но не запоминающихся, хаотично снующих людей. Везде очереди в кассы и всеобщая растерянность. Даже во сне Кузовихина не покидало чувство, что он опаздывает на поезд, или наоборот, — его поезд опаздывает? В общем, не понятно было, какой поезд ему нужен, и для чего. Сон был нелогичным, и детали происходившего мелькали в ячейках мозга, как в калейдоскопе. Неожиданно громкоговорители объявили: «Ожидается прибытие поезда Че… че… На первый путь… прибывает поезд-экспресс, следующий из Че… в Че…!». Но как не прислушивался, Иван не мог четко расслышать слова диспетчера, особенно последние. Впрочем, почему-то не было желания ждать этот поезд, даже видеть его не хотелось! Поэтому Иван пытался уйти подальше с платформы и куда-нибудь спрятаться, но возбужденная толпа не позволяла это сделать. Вдруг Иван будто увидел, а скорее почувствовал, как нежеланный поезд со страшным грохотом, ослепительно сверкая и выпуская густые клубы пара, безостановочно пронесся мимо перрона! И моментально скрылся вдали…. Несостоявшиеся пассажиры в недоумении и панике замерли на месте!... И тут из репродукторов донесся требовательный голос жены: «ВАНЯ, СКОРЕЕ ВСТАВАЙ! НА РАБОТУ ОПАЗДЫВАЕМ!» Откуда взялась жена, и какая еще работа?! Что за ужасный поезд пронесся мимо?
Постепенно до сознания Ивана Петровича дошло, что надо проснуться и пора собираться на службу. Пробуждение давалось с великим трудом — уши заложило, сердце молотилось, а в мозгу, в унисон сердцебиению, ритм
Мальчика разбудило жужжание. То была либо муха, либо шмель, залетевший в приоткрытое окно. Насекомое носилось по комнате, не находя выхода, билось то в стены, то в стекло закрытой створки окна. Среди полной тишины и покоя шум, издаваемый крылатым монстром, казался оглушительным. Мальчик натянул на голову покрывало, лишь бы спрятаться от надоедливого звука, но ему стало душно и пришлось открыть голову и заткнуть пальцами уши. Это тоже не помогло, тогда парнишка сел на кровати и стал наблюдать за полетом насекомого, которое выделывало фигуры высшего пилотажа под потолком. «Кыш!..» крикнул мальчишка и, сдернув с себя майку, стал размахивать ею, преследуя летуна. Крылатое насекомое мигом нашло дорогу и улетело восвояси. Стало тихо, но «мушище» унесло с собой остатки сна. Мальчик выглянул в окно. Там зеленел цветущий кустарник, а среди деревьев проглядывала зеленоцветная поверхность пруда. В голове мелькнула мысль — почему в доме так тихо, где взрослые? Мальчуган протопал через кухню мимо русской, недавно отбеленной печи с очагом, закрытым металлической заслонкой, миновал сени, и вышел на крутое каменное крыльцо. Яркий солнечный свет невольно заставил прищуриться. Мальчуган сел на теплую ступеньку и склонил голову. В ступеньке была трещина, и возле нее деловито сновали черненькие мураши с усиками. К ним подлетел красный жучок, с черными пятнышками на полукруглых створках крыльев. Потом подлетела пучеглазая стрекоза, стрекоча яркими, перламутровыми крыльями. Насекомые присаживались на теплое крыльцо, а, согревшись, улетали… Кто эти маленькие, ползающие и порхающие существа, мальчик толком не знал, ведь ему еще не было и пяти, однако было необычайно интересно за всем этим наблюдать! Когда он оторвал взгляд от крыльца и посмотрел вдаль, то увидел бабушку. Она несла большое ведро, прикрытое марлей. «Доброе утро, внучек! — сказала она, подойдя поближе, — Молочко тебе принесла! Только надоила, парное… Сейчас попробуешь… Небось такого в городе нет». Бабушка оставила на крыльце ведро с белым слегка пенным продуктом и зашла в дом. Вернулась с большой кружкой, зачерпнула из ведра и протянула кружку внуку: «Пей на здоровье, родненький мой!». Мальчик двумя руками взял увесистую кружку и стал потягивать из нее пахучее молочко. При этом он всматривался в таинственный, залитый солнцем и пропитанный чудесными запахами и звуками окружающий мир…
В ту пору дедушка с бабушкой жили в небольшом степном селении Святославка. Родители мои, молодые специалисты, после завершения учебы в институте, распределились на работу в провинциальном городке в сорока километрах отсюда. Периодически у них возникало намерение отправить меня «на витамины и свежий воздух», а у самого старшего поколения встречное желание «вспомнить молодость» — повозиться с малышом. Как правило, такое происходило дважды в год — зимой и летом. Этот график выдерживался, покуда не исполнилось мне пятнадцать лет, затем мне стало скучновато коротать каникулы среди крупного и мелкого рогатого скота, и я стал наотрез отказываться от регулярной деревенской ссылки. Когда мне было лет восемь, и, загребая босыми ногами теплую придорожную пыль, я шел по небольшой поселковой улице от дедова дома. Как мне рассказывали позже, этот дом был уникальным. Его, да еще несколько построек в этой части села, построили немцы, плененные аж в первую мировую. Село разделено на две части плотиной, а также железной дорогой, за которой вздыбился громадный элеватор, почти до полудня закрывающий восходящее солнце. На плотине вдоль пруда росли старые тополя, создававшие летом вьюгу из белого пуха. Проходил я мимо одного из таких немецких домов, где в миниатюрных квартирках проживали несколько семей с детьми. В основном, дети были моими сверстниками. К ним-то и направлялся я, чтобы поиграть, либо заняться чем-то забавным, интересным. Из каждой квартиры на улицу выходили крылечки и по одному окну со ставнями. Я подошел к одному из них, где жил мой друг, постучал по стеклу концом длинной палки (иначе достать не мог, мал был еще). Из двери выглянула Сашкина мать и строго спросила: «Чего тебе, малыш?» — «Саша гулять выйдет?» — «Нет! Рано еще — пусть поспит!» — его мать ушла в дом, плотно прикрыв дверь. Вдруг за спиной — шум и визг… Я обернулся. Три девчушки-сестренки: Люба, Вера и Галя бегали вокруг колодца, а за ними вприпрыжку носился молодой белый козлик, пытаясь своими рожками боднуть шустрых девочек. Ватага подняла такое облако пыли, будто смерч налетел! На шум из дома вышла бабушка девочек и, выдернув длинный прут из плетеной ограды, устремилась к суетливому хороводу. Через мгновение решительная бабка с помощью прута навела порядок. Больше всех досталось старшей внучке Любе, чтобы та «вела себя прилично и не носилась как оголтелая, задирая юбку!». Люба с плачем взбежала на крыльцо, где ее уже ждал дедушка. Обняв, он погладил внучку по голове и стал ласково успокаивать, приговаривая: «Кто это мою любимицу обидел? Козел или бабушка?! Какие они плохие, я их всех заставлю капусту квасить, чтоб не повадно было мою малютку обижать!..» Девчушка притихла, лишь изредка громко всхлипывая… Тем временем на соседнем крыльце появился Сережка. Он держал кусок хлеба, щедро намазанный маслом, а поверх еще слой варенья. Лакомство — пальчики оближешь! «Хочешь куснуть?» — важно спросил Сережка — «Угощаю, сегодня у меня именины!..» Не успел я открыть рот, как откуда-то со стороны выскочил Санька-засоня: «Я — первый! Я — первый!» — и с разбегу впился зубами в бутерброд, разом откусив от него примерно четверть! «Чуть пальцы мне не отгрыз! Больше никому не дам!..» — воскликнул Сережа и спрятал бутерброд за спину. «У, жадина-говядина!..» — с трудом произнес Саша набитым ртом и, состроив обиженное лицо, пошел к пруду. От нечего делать, мы с Серегой поплелись за ним. Навстречу нам вразвалочку вышагивали краснолапые гуси… Сашка вынул изо рта часть непрожеванного бутерброда и бросил перед вожаком — самым откормленным и крупным. Гусь потянул к лакомству свой оранжевый клюв. В этот момент малолетний проказник с воинственным криком двумя руками схватил птицу за длинную шею, чтобы показать нам свою ловкость. Гусь загоготал, раскинул крылья и заметался, стараясь вырваться. Остальные гуси всполошились и двинулись на помощь своему собрату — шипя, они окружили нас со всех сторон. Мы оказались в гусиной блокаде. Сашка испугался, отпустил гуся, стал брыкаться и визжать. Мы тоже отбивались, как могли и чем могли. Сережка, схватив сухую ветку, тыкал ею в нападавших птиц, в другой же руке он прятал за спину недоеденный бутерброд… Однако гуси оказались не только агрессивными, но и проворными! Это я понял, ощутив мощные удары их крыльев и крепкие щипки клювов, особенно в области ягодиц. Самые ловкие пернатые в пылу атаки успевали еще попробовать деликатес именинника — злосчастный бутерброд. Взрослые в это время уже ушли работать, поэтому помощи в нашей битве ждать было не от кого. Однако, помощь все же подоспела… Конюх дядя Гриша подкатил к нам на конной водовозке. Он обеспечивал водопой лошадей в конюшне. Щелкая кнутом, конюх разогнал пернатых. Через несколько минут после «снятия блокады» я уже плакал оттого, что моя бабушка обрабатывала и дезинфицировала царапины и ссадины, полученные в сражении с гусиным отрядом. «Не плачь! — приговаривала бабушка — До свадьбы заживет!» Но синяки и ссадины зажили гораздо раньше — к моему ближайшему дню рождения. Видимо, этот день был выходным, так как приехали мама и папа. Они привезли мне в подарок металлическую лошадку с двухколесным фаэтоном позади. На боках лошадки были приделаны педали, а под ее животом — третье колесо с цепным приводом. Я быстро освоил игрушку, крутил педали и катался по комнате. Ноги лошадки двигались, имитируя бег рысцой, а я, важно покрикивая «но-о-о!» и «тпру-у-у!», изображал кучера. Мне казалось, лошадкой я управляю не хуже конюха дяди Гриши!
Когда я учился в третьем классе, родители привезли меня в Святославку на зимние каникулы. Готовились к встрече Нового Года. В доме собрались многочисленные родственники. Стол был заставлен вкуснятиной, которую я раньше не пробовал. Тогда каждый взрослый мог свободно купить и использовать по назначению охотничье ружье, порох и гильзы. Есть необходимая сумма — приходи в магазин «Охота — Рыбалка» и покупай! Так поступили мой отец и дядя Юра. Они купили в городе все необходимое для охоты, также привезли охотничьи лыжи, похожие на снегоступы. За пару дней до новогодних праздников они стали собираться на охоту. Дядя Юра заряжал патроны, для чего, соблюдая необходимые меры предосторожности, заполнял гильзы с пистоном (запальником) нужным количеством пороха, хорошо утрамбовывал его специальным пестиком. Затем насыпал определенное количество дроби. Размер дробинок был разным, в зависимости от того, на кого предстояла охота. На куропатку — мельче, а на зайца — крупнее. Я долго упрашивал, чтобы взяли с собой, но отец брать категорически не хотел, дескать, рано вставать и в засаде холодно лежать, а сколько придется прятаться — предположить трудно. Но дядя Юра взял меня под свою опеку. Тепло одевшись, рано утром мы вышли из дома на обжигающий мороз. Экипированные по правилам охотничьей науки, как их понимали старшие, мы двинулись через заснеженный зимний сад в сторону дальней березовой рощи. Взрослые шли спереди на широченных лыжах, а я плелся за ними на обычных, школьных, привязанных кожаными ремешками к валенкам. Для маскировки отец и дядя поверх фуфаек натянули белые медицинские халаты. А на меня же, сделав прорезь для головы и рук, натянули старую белую наволочку. Снег был глубоким и гораздо белее нашей маскировки. Хотя я шел по лыжне, проложенной впереди идущими, но узкие лыжи все равно предательски проваливались в рыхлый снег. Вскоре я вспотел, устал и начал отставать от взрослых. Дядя периодически поворачивался и махал мне рукой, поторапливая. Казалось, что двигаться по снегу — самая трудная часть охоты. Но, когда мы дошли до лесопосадки и притаились в кустах, то от неподвижности влажная от пота одежда стала промерзать. Я задрожал и стал жаловаться. В ответ на мои жалобы дядя молча показал кулак и сделал рукой жест, чтобы я закрыл рот! Отец окопался где-то дальше, его не было видно. Дядя Юра, почти не шевелясь, внимательно вглядывался в предрассветную даль. Показалось, что лежали так целую вечность! Совсем рассвело, и перед глазами открылась широкая степь с редкими перелесками. Вокруг не было заметно ни малейшего движения. Низко над головой, словно елочные игрушки, висели бело-серебристые облака. Приглядевшись, я увидел в них нечто, напоминающее окружающий ландшафт, — те же рощи и перелески, как отражение в огромном озере. И это отражение причудливо меняло свои очертания… Даже в валенках ноги сильно замерзли, почему-то захотелось спать, веки стали самопроизвольно и надолго закрываться. Вдруг дядя Юра резко пошевелился и, взглянув на меня, показал вдаль, словно что-то заметив. Я тоже стал приглядываться, но не увидел ничего особенного… Дядя вскинул ружье и замер, прицеливаясь. Тут и мне показалось, что белый бугорок за дальним кустом подвинулся в сторону. Рядом вдруг сверкнула вспышка и раздался грохот — выстрелил дядя Юра. Почти одновременно чуть в стороне пальнул отец. В наступившей тишине я отчетливо услышал душераздирающий крик, похожий на плач младенца. Он доносился с той стороны, где я чуть раньше увидел движение белого бугорка… Туда торопливо отправился дядя, и я последовал за ним. Мы все собрались у лежащей под кустом и слегка подрагивающей тушки зайца. Его остекленевшие глаза были неподвижны, безжизненны и с немым укором обращены в нашу сторону. Я спросил папу, кто кричал как ребенок? Отец ответил, что кричал заяц, который не хотел умирать… Мне стало очень жалко это пушистое, длинноухое существо, которое мы внезапно лишили жизни. Горячие слезы непрошено заструились по моим холодным щекам. Слезы словно лезвием отсекли безмятежное детство от суровой взрослой жизни, в которую я, по всей видимости, начал вступать.
Домой мы вернулись перед обедом. Наши трофеи пополнились несколькими небольшими куропатками. Родственники встретили нас радостными возгласами, как героев! Потом подошло время праздничного новогоднего застолья. Почти все яства, в том числе и пышный хлеб, были приготовлены бабушкой из своих продуктов. Это и овощи с огорода, и забитые накануне гуси и утки. Были яблочные и малиновые наливки, не говоря уж про компоты, варенье и разносолы — все исключительно домашнего приготовления. Блюда были ароматными, вкусными и удивительно аппетитными! Центр стола украшала огромная тыква с пшенной кашей и яблоками, запеченная в русской печи по уникальному бабушкиному рецепту! Я умудрился попробовать практически все, однако не притронулся к жареной зайчатине. Не хотел даже смотреть в сторону этого блюда — вспоминался предсмертный плач бедного зайчика.
В том году произошло много радостных событий, как в стране, так и в нашей семье. Их отмечали родственники, собравшись на торжество. Главное событие в стране — осенью того года в нашей стране впервые в мире был запущен искусственный спутник Земли. А главная местная новость — в наше село впервые провели электричество! До этого его жители коротали вечера при тусклом свете коптящих и неприятно пахнущих керосиновых ламп. Теперь же света в комнате было достаточно, даже с одной лампочкой под потолком. Здравицы и поздравления звучали далеко за полночь!
А вот что произошло несколько позже, перед самым Рождеством. Когда уже вечерело, дедушка вдруг надумал покатать меня по окрестностям. Даже бабушке об этом ничего не сообщил, просто сказал, что мы пошли прогуляться. Переговариваясь, мы не спеша шли по заснеженной улочке, но когда проходили мимо конюшни, дед внезапно спросил меня: «Хочешь покататься на лошадке?» Я обрадовался этому предложению и энергично закивал головой. Дед пошел в конюшню и вскоре вышел, но не один. С ним шел дядя Гриша и вел под уздцы лошадь. Обращаясь к дедушке, конюх приговаривал: «Что это ты, Федорыч, на ночь глядя, полихачить вздумал…» Дед отвечал: «Не рассуждай, Григорий, а запрягай скорее! Не волнуйся — потом отблагодарю, остограмлю!» Он достал из кармана тулупа начатую бутылку какого-то напитка и показал конюху. «Ну, это совсем другой коленкор! — обрадовался дядя Гриша — Только возвращайтесь скорее, пока горилка не замерзла!..». Дядя Гриша сноровисто запряг лошадь в большие деревянные сани. С дедушкой мы вольготно разместились в широких санях на мохнатой, теплой овчине. Ее дядя Гриша принес из конюшни. Дедушка щелкнул вожжами, и мы не просто поехали, а будто полетели по узкой дороге, разметая белоснежные сугробы. Мы сидели в санях так низко, что из-за сугробов я не видел, куда несемся! Судя по тому, что над головой мелькали стоящие в ряд деревья, а ветки искрились от инея — ехали мы по плотине. Неожиданно вспомнилось незнакомое слово «горилка». Я решил, что это детеныш гориллы и был весьма заинтригован. Иногда взрослые говорят не понятно и зачастую очень путано… Путь наш лежал вдоль железнодорожной насыпи, и порой мы мчались, накренившись на бок, а я хватался за тулуп деда, чтобы невзначай не вывалиться из виляющих саней. Дедушка, не обращая внимания на мои страхи, знай себе, все время понукал лошадь. За скрипом полозьев и их ровному шуршанию по снегу мы не сразу заметили нагнавший нас поезд. Сначала послышался отдаленный стук, потом он быстро перерос в металлическое грохотанье колес по рельсам. Лошадь, не видя паровоза, но напуганная нарастающим шумом, задергала головой. Когда паровоз поравнялся с нами, накрыв клубами дыма и пара, да при этом еще громко свистнул, то лошадь резко рванулась в сторону. На полном ходу сани выскочили из накатанной колеи, съехали полозьями на ледяной склон, высоко подпрыгнули и перевернулись! Земля и небо поменялась местами, а последнее, что я услышал — дедовский возглас: «Черт подери этот паровоз!!!»
Я очнулся, поразившись окружающим безмолвием. Лишь неподалеку слышалось какое-то похрустывание… Я был распластан на снегу, и он, облепивший мое лицо, быстро таял на лбу и на щеках. Попытался привстать, не получилось… Что-то перехватило горло, да так крепко, что трудно было дышать. Руками нащупал жесткую веревку, стал ее разматывать и понял, что это вожжи обвили мою шею. С трудом удалось размотать и сбросить с себя такую удавку. Я поднялся и увидел лошадь, неподвижно стоящую поотдаль. Она изредка перебирала копытами на хрустящем снегу и жевала охапку сена, выпавшую из саней. За лошадью лежали сани кверху полозьями со скрещенными оглоблями, что не позволяло лошади двигаться. Где же дедушка? В ответ раздалось кряхтение, доносившееся из-под перевернутых саней. В меру сил, мне пришлось вызволять деда из той мышеловки. А после мы уже вдвоем с ним перевернули и поставили в колею тяжеленные сани. Деда спасло то, что во время кувыркания саней овчинная подстилка накрыла ему голову, смягчив удар! Когда мы вернулись на перекошенных и скрипучих розвальнях (очень подходящее в данном случае слово!), дедушка, держась рукавицей за ушибленную голову, просил меня не рассказывать бабушке о нашем приключении. За молчание он пообещал купить мне самую большую шоколадку. Свое слово он сдержал, впрочем, я тоже. Молчал до сегодняшнего дня!
Запомнилось лето, которое я провел в деревне, так сказать, от звонка до звонка… То есть, от последнего звонка в седьмом классе и до первого в восьмом. То лето было вполне обычным. Привычным был деревенский уклад, изученный мною до мельчайших подробностей. Я хорошо знал, к примеру, где стоит и как работает старинная, однако вполне работоспособная швейная машина «Зингер» с ножным приводом.У бабушки с дедушкой она была, пожалуй, самым большим богатством и безусловным раритетом. Бабушка слыла большой искусницей в швейном и портновском деле! Впрочем, она была отличной хозяйкой и мастерицей во всем, что касалось в домашнего хозяйства. По сей день считаю — в стряпне и кулинарии к ней смогла приблизиться, разве что моя жена. Но ведь условия для ведения домашнего хозяйства тогда были не сравнимы с теперешними! Вода — из дальнего колодца, помои и отходы — в выгребную яму за сараем, стирка в корыте, приготовление пищи — на двух примусах и керосинке, стоящих в сенях. В свою очередь сами сени также служили и прихожей, и кладовкой. Даже в таких непростых условиях бабуся умудрялась готовить первые блюда и вторые, компоты и варенья. И еще много-много чего очень вкусного и аппетитного! Помнится, как-то мы ждали гостей, любивших гостить у бабушки полным семейным составом. Управляясь одновременно с тремя сковородами, бабушка, как иллюзионист, моментально жарила тончайшие, хрустящие блинчики и складывала их в стопки, успевая смазать каждый топленым маслом, используя гусиное перо! В течение нескольких десятков минут она возводила блинные горки высотой до полуметра! Это был супер-класс! Блинчики были настоящим объедением, а если еще со сметаной, сливками, вареньем, медом, и еще много с чем — не только пальчики, но и всю тарелку вылижешь! Однако в тех условиях хозяйство вести не только сложно, но и крайне опасно… Однажды я подходил к дому, а дверь вдруг распахнулась на всю ширь, и из нее вылетел огненный шар! Опасный объект стремительно пролетел над крыльцом и упал далеко в траве. Следом, непечатно ругаясь, выбежал дед с ведром в руке… за ним — бабушка, громко ахая и размахивая платком. Дед подбежал к «огнедышащей комете» и плеснул на нее водой из ведра. Огонь мигом превратился в густой пар и черный дым. Когда дым рассеялся, стала ясна причина ЧП — внезапно воспламенившийся примус. В тот дед обедал дома и вовремя пинком отправил примус в его первый и последний полет. Так находчивость и реакция дедушки спасли имущество от неминуемого пожара.
Возле дома дедушка вскопал небольшой участок земли и превратил его в огородик, ставший экспериментальной площадкой для разведения разнообразных, порою экзотических, овощей. Растения хорошо приживались и отлично плодоносили. Как-то при мне взвесили тыкву, которую я не смог обхватить двумя руками — весила она более сорока килограммов! В жаркие летние месяцы не просто было поливать даже такой небольшой участок. Каждый вечер приходилось много раз ходить к пруду за водой для полива. Однажды мне надоело бегать с ведрами туда-сюда и я проявил сообразительность. На новую идею меня подвигло то, что конюх оставил свою повозку с пустой бочкой у пруда. Я уговорил нескольких ребят-ровесников реализовать свою задумку. Мы набрали из пруда полную бочку воду и попытались везти повозку с бочкой к дедушкиному участку. Мы были совсем юные, потому бестолковые, и конечно не учли рельеф местности, а также вес телеги с грузом… Наверное, много чего еще не учли! Впятером впряглись в телегу, пытаясь ее тащить, но та даже с места не сдвинулась! Я пробежался по селу и для увеличения тяги привлек еще ребят. Пока занимался поисками, один мальчишка покинули нашу компанию. Схватились мы опять за телегу, уперлись что есть сил — она ни с места, только едва-едва колыхнулась! Боясь заработать грыжу, еще два «товарища» покинули нас. Оставшиеся почесали затылки и решили, что часть воды из бочки нужно слить. После этого мы смогли сдвинуть повозку и даже протащить метров двадцать… Потом еще воды отлили. Протащили еще метров пятьдесят — опять слили воду… Все уже сильно сомневались в моей затее. Но мне, видать, «вожжа под хвост попала» и, разозлившись, я крикнул: «Нетянуги! Бросаете начатое дело? Целым табуном не можете заменить всего одну лошадь! А ну быстро к телеге, мелочь пузатая! Раз, два — навалились!» Меня самого удивило, что моя решимость (а может злость?) на всех подействовала и подняла общий тонус. И мы слаженно покатили повозку дальше! Постепенно на нашем маршруте собирались зрители, в основном зрительницы — девочки. Одни нас подзадоривали, другие насмехались, но никто и не подумал хоть чем-то помочь!.. В общем, с грехом пополам, в мучениях довезли мы до огорода всего-то ведер тридцать воды. Можно сказать, все наши силы ушли на катание телеги…
Вымотались основательно, и тут кто-то предложил пойти искупаться «на камешки». Так мы называли место на пруду, чуть в стороне от поселка. Примечательно оно было тем, что находилось за небольшой рощей, рядом с посадками садовой малины. Там был небольшой родник, поэтому вода была прозрачной, дно пруда в этом месте было не илистое, а песчаное с мелкой галькой. Мы быстро дошли «до камешков», попутно лакомясь спелой, сочной малиной. На берегу лежало несколько валунов, на которые мы сложили свою одежду. Посторонних не было и, не долго думая, мы разделись догола — не хотелось возвращаться домой в мокрой одежде. С дикими криками попрыгали в воду и устроили шум и гвалт. Вдоволь поплескавшись, мы направились к берегу. Вдруг среди кустарника мелькнуло чье-то платье. Может девчонки подглядывали за нами?! Прикрыв ладонями причинные места, все вышли на берег, И тут обнаружили, что одежда наша пропала! Стало понятно, чьих рук дело — наверняка девчонки-проказницы забавляются! Не утащили они лишь Серегины трусы, которые тот снял перед купанием и положил под куст, шалуньи просто их не заметили. Парня в трусах мы направили для переговоров с «противником». Вернулся Серега не скоро, но зато принес нашу одежду, которую выторговал, пообещав купить девчонкам килограмм карамели и семь билетов в клуб на кинофильм «Унесенные ветром». «Так что, братва, придется нам скинуться и выполнить их требование, иначе бы “унесло ветром” все наши шмотки!» — резюмировал переговорщик. На том и порешили, но каждый серьезно задумался, где же на презенты деньги взять?
Если вспомнить народную мудрость «Человек полагает, а Бог располагает» и присовокупить незыблемое Правило бутерброда неизменно падающего маслом вниз, то мы вплотную подойдем к пониманию Всемирного закона Подлости. Вот вам наглядный пример. На следующий день после нашей многострадальной работы водовозами и после многодневной изнуряющей жары поднялся сильный ветер, резко посвежело. В тот день мы с Саней долго занимались уборкой конюшни. Так произошло потому, что Дядя Гриша пожаловался на нас директору питомника. Мол, некие молодчики самовольно захватили казенную повозку с бочкой и угнали (!) ее в неизвестном (!!) направлении, однако он, то есть бдительный Григорий, проявив недюжинную сноровку нашел похитителей, то есть нас, и незаконно захваченное общественное имущество. Дядя Гриша предложил директору в воспитательных целях направить «организаторов угона» на исправительные работы — в конюшню! Директор, хотя и понял уловку конюха, но все же пошел навстречу его праведному гневу. Вдвоем мы несколько часов старательно чистили конюшню от навоза, грузя его в тракторный прицеп, чтобы затем использовать его как удобрение. Надышались аммиаком до головной боли, но зато лучше познакомились с лошадками, стоящими в стойлах, и разговорились с дядей Гришей. Мы так хорошо побеседовали, что он, забыв недавнюю обиду, предложил покататься на лошади. Конюх вывел красивого черного жеребца, приладил ему на спину седло со стременами и взнуздал его. Первым предложил проехать мне, потому как Серега местный житель и уже не раз ездил верхом. Я в этом деле был новичком — раньше ездил всего пару раз и без седла. Используя стремя, я легко забрался в седло и почувствовал себя лихим кавалеристом. Я стал очень высоким и могучим, а под собою чувствовал живую стихию, которую необходимо укротить! Первый десяток шагов дядя Гриша шел рядом, держал коня за уздечку и что-то говорил ему в уткое, подвижное ухо. Мне послышалось, что конюх просит коня быть послушным новому седоку. Думаю, жеребец его понял — он коротко заржал и кивнул большой продолговатой головой, после чего Григорий отпустил уздечку и со словами «Ну, с Богом!» хлопнул коня ладонью по бархатистой шее, уйдя в сторону. Жеребец побежал рысью. Крепко зажав ногами круп коня, я чуть натянул поводья — конь притормозил, ослабил — он ускорился, показывая послушание моим командам. Чувство гордости оттого, что я свободно управляюсь с конем, переполняло, и мне захотелось, чтобы бравого всадника все смогли увидеть, да оценить мои уменье и сноровку. И я направил жеребца к нашему дому. Казалось, что я несусь вдоль улицы как настоящий кавалерист, хотя на самом деле конь осторожно семенил, оберегая легкого и столь неопытного седока. Только теперь я это понимаю. А тогда, проезжая мимо деревенских красавиц Наташки и Валюшки, я небрежно, но нарочито по-взрослому махнул им рукой, всем видом демонстрируя, что я еще и не такое смогу! Увы, а возможно и к счастью, показать свое ухарство перед бабушкой, а тем более перед дедом, бывшим кавалеристом, мне тогда не удалось. Откуда-то налетел сильный ветер и закружил вокруг меня — мы с конем попали в пылевое торнадо из мелких веток, щепок, камней и всякого мусора! Этот вихрь чуть не выбросил меня из седла (удержался только чудом!). К счастью, вихрь он сместился куда-то в сторону. Резко потемнело от низко нависшей плотной смоляной тучи, которую словно прокололи несколько серебристых молний, над головой раскатился гром. Конь дернулся и поджал уши к гриве… Хлынул теплый косой дождь! Пока я скакал до конюшни, дорога превратилась в сплошную трясину, молнии сверкали через каждые несколько секунд. Жуть, да и только! Издалека увидев меня, дядя Гриша распахнул ворота, и я верхом въехал в конюшню. Наконец-то я смог расслабиться, спрыгнуть с коня да перевести дух! Конюх повел моего коня в стойло. Я же остался в проеме ворот и смотрел на стену из дождя. Сквозь нее я с трудом просматривались стоящие напротив сменные орудия для тракторов. Эти приспособления интенсивно омывались ливнем. Внезапно ослепительная вспышка и страшный грохот заставили содрогнуться всем телом — молния ударила в металлический плуг! Его верхняя балка и лемех мгновенно стали ярко-красными и тут же раскалились добела! В стойлах заметались и заржали перепуганные лошади, а ко мне подбежал возбужденный конюх: «Ты… ты видел?!!» Пересохшими от страха губами я с трудом ответил ему: «В плуг… молния шарахнула!..»
Дождь прекратился также мгновенно, как и начался и пузатая туча лениво уползла к горизонту, а на малооблачном небе жизнеутверждающе засияло летнее солнце. Земля, обильно политая дождем, сильно парила. Умывшись, природа ожила и радостно зазеленела после продолжительной засухи. Мы с дядей Гришей подошли к плугу и с любопытством осмотрели его. Сверхмощная сварка намертво скрепила все детали орудия, которые крепились болтами, а сами болты расплавились и превратились в заклепки… Конюх, затянувшись «козьей ножкой», свернутой из газеты и заправленной махоркой, задумчиво произнес: «Да… теперь лемех на плуге без резака не поменять… Вот как высшие силы миром правят! Они (тут дядя Гриша назидательно указал в небо крючковатым пальцем, желтым от табака) нам свою силу показывают, чтобы мы шибко не зазнавались!..» Смачно выпустив облачко табачного дыма, Григорий ушел в конюшню, к своим подопечным. Я пошел босяком по теплой чавкающей грязи в сторону дома, желая поделиться с родственниками последними впечатлениями. У дома одиноко стояла повозка с почти пустой бочкой воды. Вчера столько труда было затрачено, чтобы ее притащить, а сегодня небеса разверзлись и миллионы бочек вылились на землю за считанные минуты!.. Ливень промочил дедушкин огородик так, что, возможно, до конца лета поливать не придется. Может конюх прав — не мы, а небесный хозяин всеми нами и каждым в отдельности управляет? Захотелось опровергнуть доморощенную философию Григория и стать хозяином своей уникальной, успешной судьбы… Тогда я, как все мои сверстники, верил в прекрасное коммунистическое завтра, и в то, что Человек — творец своей судьбы. В то время это казалось абсолютной истиной!
Бабушка встретила меня на пороге: «Родненький наш, промок весь до ниточки! Скорее умывайся и ноги мой, я воду согрела. И быстрее к столу — без тебя кушать не начинали!..» В доме витали аппетитные ароматы! Когда я в чистой, совершенно сухой одежде зашел на кухню, меня приветствовал дед: «Ну, герой, лихо ты под дождем на коне гарцевал! В цирке такого не видел! Садись, вон чего бабушка наготовила…» На столе стояло блюдо вареников с вишней и крынка парного молока. Когда мы приступили к еде, по репродуктору передавали сообщение ТАСС. Торжественным бархатным баритоном диктор сообщал о полете в космос молодого лейтенанта Германа Титова — второго человека на нашей планете, которому посчастливилось полететь в космос! Я навсегда запомнил этот день — 6 августа 1961 года. Следом за сообщением зазвучала бодрая песня, смысл которой состоял в том, что скоро на Марсе будут яблони цвести — и нам это не казалось фантастикой! В то время особенно чувствовалась мощь нашей необъятной Страны, а поставленные перед народом цели и задачи представлялись вполне реальными и достижимыми. В этом у меня не было никаких сомнений, и я больше верил диктору, чем конюху дяде Грише.
Родная деревня и то, что я там познал и обрел, стали неким фундаментом, а точнее, космодромом для моего успешного старта в неизведанное. Теперь я понимаю, что наша взрослая жизнь — всего лишь продолжение, а может, отражение нашего детства. Поэтому иногда так хочется погрузиться в сладкие воспоминания и слегка взгрустнуть, осознавая, что те далекие года, увы, неповторимы!
Возвращение домой из дальних мест всегда сопровождают трепетные чувства. Тимофей смотрел в иллюминатор заходящего на посадку самолета на знакомые поля и перелески, мечтал о встрече с родителями, друзьями, одноклассниками. Закончен первый институтский курс, сессия досрочно сдана, но студент решил устроить сюрприз родственникам, не сообщив, что придет пораньше. В эти каникулы еще предстоит съездить со стройотрядом в Уренгой. Лето расписано буквально по часам. Не обремененный в личном плане (даже подружку не завел — так учеба закабалила!), парень задумал провести каникулы на полную катушку! Самолет низко пролетел над стадом пасущихся в поле буренок, пробежал по поросшей травяной взлетно-посадочной полосе и затормозил у здания провинциального аэропорта, уснувшего в зарослях акаций и рябин. Через полчаса тряски на скрипучем «пазике» Тима въехал в город своего детства, встретивший гостя зноем и метелью тополиного пуха.
Поначалу родители очень удивились внезапному появлению сына, но вскоре пришли в себя — мама засуетилась на кухне и вскоре начала «метать» на стол всякую вкуснятину. Она словно задалась целью откормить за весь год этого, по словам отца, «истощавшего до безобразия бледного студентика». После королевского обеда перешли в гостиную, созвонились с родственниками, которые оперативно приехали повидать столичного гостя. Удобно расположившись на мягком диване за столиком, уставленном дарами родительского сада, Тимофей дал своим родичам подробное интервью. Поведал о студенческих делах, о напряженной жизни в мегаполисе и о столичных нравах… После старательно отвечал на многочисленные, порою заковыристые вопросы. Тетушек больше всего интересовало — не завел ли Тима подружку? Они солидарно высказали мнение, что избранница должна быть из хорошо обеспеченной, и обязательно — из интеллигентной семьи! Завершило встречу праздничное чаепитие с душистым чаем на травах, ароматным домашним вареньем и ватрушками. Ближе к вечеру Тимофей вырвался-таки из объятий семьи и вышел погулять в надежде встретить знакомых. Его надежды вскоре оправдались — навстречу попался Сергей — одноклассник, с которым они когда-то сидели за одной партой. Окончив школу, тот пытался поступить в Питерскую медакадемию, однако не прошел по конкурсу. Вернувшись домой, Серега обосновался в местном медучилище, но свою мечту не оставил и продолжал готовиться к повторному «штурму» академии. В свободное от подготовки время Сергей носился по городу на спортивном велосипеде, по его словам, «в поисках любовных утех».
Одноклассники обрадовались встрече, обнялись, хлопая друг друга по спине. Серега сообщил, что из числа знакомых «иногородцев» кроме Темы пока в городе никого не видел. Видимо, продолжают «зависать» на своих учебах. Тут он слегка задумался и воскликнул: «Тимка, сегодня же в горсаду дискотека! Сходим, заценим реальную обстановку?! Может, кто-то из наших подкатит…». Вскоре ребята уже входили в городской сад. Это был старый парк с высокими каштанами, липами, тенистыми аллеями из зарослей жасмина. Тима вспомнил, что зимой эти дорожки заливают водой и превращают в каток, детвора и молодежь постарше с удовольствием катаются здесь на коньках. На танцплощадке устанавливают и наряжают новогоднюю елку. В субботние и воскресные зимние вечера в этом саду из динамиков звучит музыка и мигает иллюминация. Это в какой-то мере заменяет летние дискотеки…
Ребята подошли к огромному колесу обозрения, рядом располагалась ярко освещенная танцплощадка, огороженная решетчатым забором, увитым побегами дикого винограда. Вход на танцпол был строго по билетам. На эстрадеракушке «разминался» местный вокальный ансамбль с амбициозным названием «XX век». Поначалу народа на танцплощадке почти не было, основная часть молодежи кучковалась за ограждением. Парни покуривали, поплевывали, делая вид, что танцы их мало волнуют. На самом деле они по-охотничьи присматривались, выбирая подходящую «дичь» и выжидая удобный момент для начала знакомства. Нарядные девчата, собравшись в небольшие стайки, весело щебетали между собой, изредка постреливая взглядами в «охотников». Серегу здесь знали многие — то те, то другие подходили и здоровались с ним. Он был завсегдатаем дискотек и умел «фильтровать базар». Вдруг он воскликнул: «А вон и Танюша идет!». Тима увидел двух симпатичных девушек, направляющихся по аллее к танцплощадке. Одна из них Тимофею была не знакома, а вот другую он признал, хоть и не сразу… Это была Таня Ушакова, одного с друзьями школьного выпуска, правда, учились она в параллельном классе. За прошедший год Танюша заметно похорошела — стройная, загорелая, в элегантном приталенном платье, подчеркивающем очаровательные девичьи формы! Ее светло-каштановые волосы украшал венчик нежнозолотистых кудрей. Проигнорировав приветствие Сергея, Таня сразу обратилась к Тимофею: «Здравствуй! Давно не виделись. О-о-очень по тебе соскучилась…». Последние слова она произнесла интимно и трогательно, как давняя близкая подруга! От таких слов у парня язык онемел, и в голове помутилось. Наверное, подобное чувствует кролик, загипнотизированный коброй… «Я тоже… рад тебя видеть … очень…» — смог выдавить из себя Тима голосом, который сам не узнал. Он удивился, что в школе никакого внимания не обращал на Таню. Она запомнилась ему как молчаливая и скромная девушка в форменном коричневом платье и в белом фартучке. А девушка, оказывается, помнит его! И вот теперь, глядя на эту очаровашку, Тимофей словно улетал в неземное пространство! Ему все же хватило ума купить пару билетов и войти с Таней на танцплощадку. Но там они даже не пытались танцевать — просто топтались на месте, взявшись за руки и не попадая в такт музыки. Даже в перерывах, когда ребята из ансамбля прекращали играть, странная пара продолжала имитировать танцевальные движения… Как глухари на току, они не замечали окружающих и ворковали друг с другом, совершенно забыв о времени. Лишь когда объявили о завершении программы и на танцплощадке выключили свет, Тима с Таней увидели над собой смолянисто-черное звездное небо с лукавой улыбкой прибывающей Луны. Казалось, они рассказали друг другу о себе все. Однако, им вовсе не хотелось расставаться!
Кавалер пошел провожать даму. Теперь он знал, что та мечтает поступить в медицинский институт, а пока учится в училище вместе с Сергеем и живет с родителями за рекой. Заречье имело дурную славу хулиганской окраины. Это нисколько не смутило Тиму — рядом с очаровательной девушкой он чувствовал себя благородным рыцарем! Влюбленные неторопливо шли по хорошо освещенной улице в сторону реки, ни на миг не прерывая общение. Тима обратил внимание спутницы на их тени в свете фонарей — они сливались в одну, символизируя нечто понятное для обоих! Дошли до старого бетонного моста через реку… Движения по нему в это позднее время уже не было, город угомонился и спал. Под мостом сонно журчала река. Узкой улочкой пошли вдоль невысокого берега. Утоптанный тротуар вскоре превратился в извилистую тропку. Чувствуя приближение чужака, во дворах домов злобно залаяли псы. Таня окликала собак, и те, заслышав ее голос, замолкали. Вскоре дошли до очередного едва мерцающего фонаря, там у калитки стояла невысокая женщина. «Здравствуйте! Вы что же, до первых петухов решили гулять?..» — мягко и доброжелательно спросила женщина. Улыбнувшись и не дожидаясь ответа, женщина пошла в дом. «Это мама… беспокоится… Да и тебе домой пора, наверное, родители тоже заждались…» — шепнула Таня, прильнув к парню. Молодые договорились о новой встрече и попрощались. Тима, словно окрыленный, полетел в обратном направлении, к дому. На бегу он вспоминал каждое мгновение сегодняшней встречи и наслаждался ночными запахами, продолжая отчетливо чувствовать восхитительный аромат Танюшиных волос, в котором сплелись свежесть разнотравья и благоуханье полевых цветов. Какое изумительное лето! Какой восхитительный вечер! Парень просто купался в сказочных впечатлениях Сего дня…
Тимофей вышел из темноты, почти подошел к мосту… Вдруг раздался стук копыт. Парень в недоумении остановился. На слабо освещенную площадку выскочили несколько подростков на лошадях без седел. Всадники заулюлюкали и устроили хоровод вокруг Тимофея.Некоторые наездники резко щелкали в воздухе кнутами и присвистывали. Городской парень был изрядно напуган. Всадники постепенно сужали круг, из которого выскочить было невозможно! Они проносились так близко, что Тима чувствовал горячее дыхание лошадей. Еще чуть-чуть, и животные, казалось, затопчут его! Из-под копыт поднялось плотное облако пыли. Тима растерялся, упал на колени и обхватил голову руками. Он слышал только хриплое фырканье лошадей и топот копыт. Неожиданно среди этого хаоса до Тимофея донесся пронзительный девичий крик: «А ну, черти, прочь отсюда! Это мой парень!!!» Лихие наездники прекратили куролесить и мгновенно ускакали в черную ночную бездну. Тима протер ладонями слезящиеся от пыли глаза и увидел перед собой Таню. «Миленький! С тобой все в порядке?!» — испуганно лепетала она, и, не дожидаясь ответа, осыпала его чумазое лицо поцелуями легкими и нежными! «Успокойся… я здесь, я рядом, я с тобой!» — повторяла Танюша, обнимая испуганного рыцаря».
По прошествии многих лет некая Татьяна зашла на страничку Тимофея в «Одноклассниках». Он задумался — кто же это может быть?.. Среди коллег по работе или знакомых женщин никаких Тань он припомнить не мог… Может быть это кто-то из бывших подруг по школе или институту? Неужели это та самая Танюша из Заречья? Но как она смогла его разыскать?! Впрочем, в век Интернета это не проблема… Не то, что в те давние времена, когда даже для получения обычного телефонного номера нужно было стоять в очереди десятки лет! И тут память увлекла этого, уже немолодого седовласого мужчину в безмятежную юность…
После того, как «бесшабашная конница» чуть было не растоптала окрыленного Тиму, Таня повела его к реке. На скрипучем деревянном помосте, окруженном цветущей осокой и кувшинками, парень приводил себя в порядок. Горстями черпал из реки воду и омывал от пыли лицо и руки. Потом он снял перепачканную рубашку, прополоскал, выжал, стряхнул. Таня стояла рядом и рассказывала ему, что после их расставания она вошла в дом и переоделась. Непонятное предчувствие заставило ее в легком халатике и домашних тапочках выйти на крыльцо. Где-то вдалеке она услышала шум и улюлюканье. «Почему-то сразу решила, что тебя надо спасать. Побежала на помощь! По дороге тапки слетели — да они все равно бежать мешали…». Тима взглянул на Таню и увидел в лунном свете прекрасную босоногую нимфу! Сказочное существо, прижав к груди свои ладошки, нежно смотрело на него большими радостными глазами. И как же это, внешне беззащитное создание смогло спасти его?!. Душевный порыв толкнул их в омут страстных объятий! Лишь тонкая ткань халатика разделяла их тела. Однако скромность и юная наивность не позволяли сделать ни одного лишнего или непристойного движения! Они замерли, крепко обнявшись, боясь пошевелиться и спугнуть это чудесное мгновение. Только месяц, словно любуясь ими, широко улыбался золотой подковой с высоты.
С криком первых петухов, в еще не просохшей рубашке Тима вернулся домой. Взволнованные родители устроили сыну хорошую взбучку, но тот перенес это стоически. «Понятно, чему теперь молодежь учат — родителям спать не давать!» — резюмировал отец и, недовольно бурча, ушел в спальню. Мать смягчилась и произнесла: «Какой ты еще молоденький!.. Иди на кухню, покушай блинчиков с молоком. И больше нас с отцом не пугай!». А дальше все закрутилось — теплые встречи с Танюшей, помощь по хозяйству своим и Таниным родителям, а затем отъезд… Поначалу казавшиеся длинными, каникулы пролетели как летний ветерок. И вот прощание с Танюшей на перроне вокзала… Затем был стройотряд в суровых приполярных краях. Потом годы учебы в институте, другие люди, и иные впечатления… Почта работала с перебоями, конверты с письмами от Тани приходили не регулярно или с большими задержками. Постепенно переписка с Танюшей превратилась в тонюсенький ручеек, который затем и вовсе иссяк…
Тимофей вошел на сайт «Одноклассники», и увидел новую фотографию. Стройная симпатичная девчушка рядом с пожилой полноватой женщиной. Сердце Тимы екнуло, с фотографии на него смотрела молоденькая Танечка Ушакова! Однако пояснение к фото внесло ясность: «Тима! Я здесь со своей старшей внучкой Настюшей». Поначалу Тимофей хотел ответить бывшей возлюбленной подробным отчетом о своей жизни, но быстро понял, что это вовсе не к чему, ведь всего произошедшего за долгие годы не перескажешь. Здание его личной жизни в основном достроено, менять что-то уже поздно.
После длительных размышлений в ответном письме Тимофей отважился написать единственную строчку: «Танюша, спасибо за весточку! У меня все хорошо, чего и тебе желаю! Студент Тима».
Старшекурсник Александр лег спать слишком поздно, или лучше сказать, — под утро. Сладкая нега тут же сомкнула глаза. Причиной нарушения стабильного режима сна и бодрствования был грядущий фестиваль художественного творчества. До мероприятия, посвященного юбилею вуза, оставалось всего-ничего, и подготовка шла к завершению. Она проходила в общежитии посменно и практически круглосуточно. Днем Саша ходил на учебу, а по ночам, как член редколлегии факультетской стенгазеты, занимался оформлением юбилейного выпуска. Материала было столько, что полотно газеты приходилось склеивать из листов ватмана самого большого формата. Красный уголок был заставлен банками с краской, рулонами бумаги, стульями, столиками и прочим скрабом для безостановочной работы. Широкие подоконники также использовались для работы. Тут и там кучковались члены редколлегии, непрерывно корректируя основную канву газеты и ее отдельные сюжетные линии. Готовили эскизные наброски, писали и редактировали статьи. Все напоминало штаб в Смольном перед штурмом Зимнего. На входной двери висел цветной плакат с изображением увесистого кулака и строгим предупреждением для посторонних: «КОЛИ ЖИЗНЬ ДОРОГА, НЕ СУВАЙ СЮДА НОГА!». Ниже красным фломастером для вовсе непонятливых было приписано: «НОС — ТОЖЕ НОГА!». Но, по правде сказать, в самом Красном уголке обоняние прежде всего следовало беречь от густого табачного дыма. Накурено было жутко! Больше других от этого страдал высокий, кучерявый очкарик — литературный редактор Валера Сливкин. После неоднократных дружеских увещеваний и, увы, бесполезных уговоров прекратить травить атмосферу, Валера перешел к активным методам борьбы со «смогом». Подобно былинному герою он вооружился мечем-кладенцом. Конечно не сказочным, однако не менее острым и опасным предметом — длинными ножницами для резки ватмана. «Генераторы дыма» ужасались, когда у них под носом неожиданно и громко клацали острейшие лезвия, напрочь отсекая дымящую сигарету по самый фильтр! Так Валерий начал борьбу с порочной зависимостью. Надо сказать, этот трюк мог нанести здоровью курильщика вред не меньший, чем десяток пачек сигарет! Уникальный эксперимент главреда принес-таки результат. После тринадцати сигарет, отсеченных по самые губы, заядлые курильщики сами отказались от пагубной привычки, перестав смолить!.. Правда, лишь в помещении редколлегии.
Поспать Шуре удалось менее часа, его разбудили шум и суета возле кровати. С великим трудом разлепил он свои сонные очи. Недовольно бурча, просыпались и соседи по комнате. Тем временем, сосредоточенные молчаливые люди в спецовках заносили в комнату сценический реквизит и устанавливали стойки для осветительных приборов. Когда на треноге установили профессиональную видеокамеру, в комнату влетел факультетский культорг по фамилии Дуда. Решительным жестом он взялся одной рукой за отворот жилета, а другую как Ленин, вскинул вверх, требуя внимания. Остатки сна у всех как рукой сняло. Дуда пояснил, что к фестивалю будет снят короткометражный фильм о студенческой жизни, и с данной минуты все присутствующие становятся актерами кино! Дуда и его брат-близнец Женя имели в студенческой среде непререкаемый авторитет. Активность, сноровка и лидерские способности позволяли им заниматься организацией всех культурных мероприятий факультета. Так было и в этот раз — весь креатив шел исключительно от братьев. Близнецы одевались в одном стиле, но для отличия носили разноцветные жилеты. Один Дуда ходил в желтой жилетке с ярко-красной буквой «М», что значило — Миша. На Жене была красная жилетка с желтой буквой «Ж» (Женя). Бывало, они сдавали экзамены друг за друга, поменявшись жилетами. Обнаружить подмену, а тем более доказать ее было абсолютно невозможно. Братья принялись снимать эпизод о незаконных мигрантах, нелегально ночующих в общежитии. Лежащие в кроватях студенты изображали спящих, и тут в комнату с матрасами наперевес вбежали настоящие «нацмены» (Дуды наняли их за символическую плату в ближайшей рабочей общаге). Они привычно раскатали между кроватями матрасы и улеглись.В комнате запахло восточным базаром с подпорченными овощами и фруктами. Одному из «мигрантов» места не хватило, и он попытался притулиться на Сашкину постель. Тот недовольно взбрыкнул, но Миша тут же рявкнул в рупор: «Лежать смирно!» Сашок покорно затих, как и все остальные. Было слышно лишь слабое жужжание камеры. Через минуту дверь распахнулась. В дверном проеме из освещенного коридора возникла фигура, которая голосом Жени Дуды прокричала: «Сматывайтесь, комендант идет!» Азиаты дружно вскочили и, скатав матрасы, растворились в коридоре. Сценка заселения-выселения снималась несколько раз, и Шура окончательно понял, что выспаться до премьеры ему не удастся.
В следующем эпизоде Миша скомандовал основной части массовки выйти из комнаты, попросив актеров прилично одеться («Как на свадьбу!»). Оставил лишь нескольких ребят, чтоб те забаррикадировали кроватями входную дверь изнутри. Снаружи на дверь прикрепили табличку «СТУДСОВЕТ», а ниже объявление: «Билетов на Фестиваль НЕТ, и НЕ будет!». Миша пересказал артистам снимаемый эпизод картины. Его суть состояла в том, что билетов на фестиваль всем не хватило, и потому возмущенные безбилетники пытаются пробиться в «студсовет», дабы во что бы то не стало заполучить вожделенные контрмарки. Группа наспех одетых, полусонных и нечесанных студентов, зевая, топталась у двери. За нею были не билеты, но долгожданные кровати. Саша вяло трепался на малозначимые темы с Серегой, а тот, видно с недосыпа, прихватил из комнаты увесистый портфель с книгами и конспектами. Команда «Мотор, начали!» застала статистов врасплох и съемочная группа пришла в броуновское движение. Что следовало делать — каждый понимал по-своему. Одни первыми рванулись штурмовать дверь. Другие со всей дури навалилась на этот «авангард». Более всего поражал выпад Сергея. Вместо участия в штурме, он повернулся к Сашке, и, одной рукой прижимая к себе портфель, другой пятерней яростно вцепился в его лицо. Да так сильно, что пальцами сгреб кожу приятеля к носу, словно пытался сорвать с того маску! От неожиданности Санька оторопело застыл на месте, как истукан острова Пасха. От увечий спасло лишь то, что под бойкую фонограмму откуда ни возьмись выбежал резерв театральной труппы. Бодрячки со спортивным энтузиазмом рванулись к заветной двери, разделив двух «сиамских близнецов» словно клином. Сашка чудом вырвался из цепкой лапы своего сценического партнера, тут же оказавшись в центре давки. Зажатый гудящей толпой, он закрыл лицо ладонями и думал лишь о том, как выбраться без потерь. Вдруг голова Шурика приняла на себя тяжеленный удар! Ударным инструментом служил увесистый Серегин портфель. Ужаснее всего было то, что этот гад бил наотмашь и именно той стороной портфеля, на которой блестели хромированные замки! Удары портфелем следовали один за другим. Страдальцу показалось, что наступил его смертный час! Но тут, вопреки сценарию, оборона «студсовета» не выдержала натиска, кровати разъехались, и разнузданная толпа ввалилась в помещение. Прозвучала команда: «Стоп, снято!». Братья «МЖ» остались довольны отснятым материалом, новых дублей не потребовалось… Массовка еще долго не могла угомониться, многие уже мечтали о новых ролях, а возможно даже и об «Оскарах». Однако, Михаил Дуда объявил отбой и пригласил труппу на фестивальную премьеру.
На пути к постели Шурику попался взъерошенный Серега. Он еще не отошел от суматошной съемки. Взгляд его отрешенно блуждал, а к груди он прижимал истрепанный портфель. «Что с тобой?! Чуть мне нос не оторвал, да еще своим портфелем чуть не убил!» — ругнулся Сашка. Оппонент парировал: «Это же кино — нужно работать с полной отдачей и без дублеров! Чудак, на съемках надо раскрываться по полной, без всякой халявы!» И «артист» важно продефилировал мимо. Он явно рассчитывал на признание киношных авторитетов и на дифирамбы в свой адрес от кинокритиков… Шура рассеянно глянул вослед новоявленному «гению кино», и повертел указательным пальцем у своего виска. Тем же самым пальцем он пощупал шишку, набитую на темечке, после чего осторожно погладил свой припухший нос. Полседьмого утра Александр добрался-таки до постели и отключился. И вот, снится ему жуткий сон: над ним в неестественной позе с ужасной гримасой навис редактор Сливкин, свирепо сверкающий линзами очков и щелкающий лезвиями ножниц. При этом он жутко шипел: «На кой ляд тебе нос?! Он мешает в работе над газетой! Чик-чик — и твой фэйс станет ровным, без излишеств!! Приступаю к корректированию образа киногероя!!!»
Студент проснулся в холодном поту, и действительно увидел склонившегося над собой Валеру… Тот удивленно шептал: «Чего ты дергаешься и одеяло на голову тянешь? А нос у тебя какой-то бордовый, будто дверью прищемили… Хорош дрыхнуть — пора газету верстать!». Очумев от бессонной ночи и тягучей головной боли, Саня вяло засобирался на очередное «боевое дежурство»… И кошмар этот длился почти неделю!
Наконец настал день открытия большого студенческого Фестиваля! Ранним утром в актовом зале главного институтского корпуса царила праздничная феерия! Стены были разукрашены плакатами и лозунгами, а на сцене устанавливали декорации и настраивали музыкальную аппаратуру. Над сценой был развернут транспарант: «НАКАТИЛ ДЕВЯТЫЙ ВАЛ — ФЕСТИВАЛЬ НАШ СТАРТОВАЛ!». Участники возились с реквизитом и аппаратурой, пробовали микрофоны и голосовые связки. Огромный зал был полон звуковой реверберацией. Тем временем редколлегия стенгазеты размещала в институтском коридоре продукт своего творческого штурма — склеенный из многочисленных кусков праздничный номер стенгазеты общей длиной более 50-ти метров!
Размещению этого «монстра» мешали двери аудиторий, и потому часть из них временно закрыли на ключ. Это мало помогло — длинное полотнище пришлось крепить «змейкой» к колоннам в вестибюле. Развешивать газету помогали свободные студенты, не занятые в фестивальном шоу. Они часто отвлекались, просматривая рисунки и газетные рубрики. Порой раздавались взрывы хохота — студенты узнавали знакомых персонажей и забавные ситуации… Реакция первых читателей необычайно радовала бойцов редколлегии, значительно повышая их самооценку. Мастеров пера и кисти грело чувство, что бессонные ночи были потрачены не даром!
Фестиваль реально стартовал. В зале был полный аншлаг! Сидячих мест катастрофически не хватало — зрители толпились в проходах. В первом ряду восседал Александр и другие члены редколлегии. Начался фестиваль с показа недавно снятого фильма, который получился на удивленье бойким и эксцентричным. Аплодисменты зрителей звучали почти непрерывно! Самый мощный взрыв эмоций вызвала сцена у двери «студсовета», и особенно многократно повторяемый экспромт Сергея с его чудопортфелем. Все без исключения покатывались со смеху, когда Серега носился вдоль толпы и нещадно молотил своим «оружием» по макушкам однокурсников! Этот сюжет был очень удачно озвучен чавкающими звуками сваезабивной машины, старательно записанными на соседней стройке. Затем начался гала-концерт студенческой самодеятельности.
Сценические образы, ритмы и музыкальные стили чередовались в соответствии с со сценарием. Ближе к завершению представления Сашкины мозги стали незаметно делать сбой. Сказывались бессонные ночи. Сцену залил яркий солнечный свет, и Саня непроизвольно зажмурился… Когда он приоткрыл глаза, то увидел чудо! Сцена преобразилась в знойный пляж, и вокруг него росли экзотические пальмы, увешанные гроздями бананов. Плескалось ласковое изумрудное море. Как такое умудрились сотворить на сцене?! Но более всего Александра удивило то, что он перестал ощущать присутствие зрителей… Это, впрочем, только обрадовало. Он сидел в шезлонге в тени пальм! По горячему песку двигалась тележка со сверхсовременной кинокамерой, рядом сидел оператор… Надо же, — Валера Сливкин! Тот небрежно достал из расписной коробки толстую сигару и произнес: «Здесь не Красный уголок — можно выпустить дымок!» Длинными ножницами Валерка обрезал кончик сигары и взял ее в рот. Другой конец сигары он зажег сверкающей в солнечных лучах зажигалкой. Надо отметит — Сливкину сигара очень шла! Блаженно затянувшись, Валера произнес: «Готов, можно начинать!». Сашка скомандовал: «Дубль первый! Мотор, начали!». Камера застрекотала и Валера прильнул глазом к окуляру.
Зазвучала зажигательная латиноамериканская музыка. Из-за пальм явились стройные девушки-мулатки в купальниках из листьев с роскошными волосами, куда были вплетены живые розы. Из моря выскочили два совершенно одинаковых парня в белоснежной матросской форме. Не узнать их было невозможно — братья Дуды! Они лихо выкидывали коленца в стиле «Эх, яблочко!».
Недовольный несогласованным поворотом сюжета, Александр глянул в сторону оператора, чтобы дать команду прекратить съемку танцевального балагана, но возле кинокамеры никого не оказалось. Валерка исчез! Саша не успел удивиться пропаже партнера, как тот выскочил изза пальмы. Сливкин блистал в облегающем серебристом комбинезоне с изображением золотистых ножниц, лезвия которых были направлены по штанинам вниз. Трое парней и «шоколадные туземки» в бешеном темпе закружили по пляжу. Из-под их ног фейерверком летел сверкающий под солнцем кварцевый песок. Этот танец продолжался, пока все танцоры не попадали в изнеможении. Шура скомандовал: «Стоп, снято!». Потирая руки, он встал с шезлонга и, преисполненный важностью, вразвалочку побрел к морю. Клип явно удался, и пусть теперь эти салаги — Мишка с Женькой — учатся у нас, как надо кино варганить!..
Но до моря Шурик не дошел. Сцена неожиданно приняла обыденные очертания и наполнение! Море как бы испарилось, а пляж с пальмами куда-то исчез! Шурик снова сидел среди зрителей, силясь понять произошедшее с ним. Однокашники, как ни в чем не бывало, сидели рядом, не отводя взгляда от сцены. Тем временем, на сцену вышли с гитарами рокеры и запели песню «Шоу должно продолжаться!». Чувство причастности к большому празднику всех наполнило ликованием. В едином порыве студенты повскакивали со своих мест, подняли руки над головами, аплодируя артистам, творившим чудо на сцене. Аплодисменты звучали и в честь родной альма-матер! Не договариваясь, каждый положил руки друг другу на плечи, и все закачались в такт музыке, непроизвольно символизируя крепкое студенческое братство…
Сказать, что с той поры пролетело множество дней и ночей, будет не совсем точно, — промчались десятки лет и зим! В один из весенних вечеров, наполненных ароматами цветущих сирени и яблони, в квартире генерального директора крупной инновационной компании Александра Викторовича затрезвонил мобильный телефон. Судя по мелодии звонка — вступлению к песне «Мы — чемпионы!», — звонил кто-то из бывших однокурсников. Александр взял трубку и услышал знакомую, вкрадчивую интонацию… Да это же Валерка! Пардон, — он теперь заслуженный человек, профессор и заведующий одной из профильных кафедр института, ставшего стартовой площадкой в профессию для многих поколений парней и девчат, — Валерий Михайлович Сливкин! «Санек, привет! Не забыл, что скоро юбилей нашего выпуска?!» — пробасил голос в трубке. В ответ Саша пошутил: «Привет, конечно помню! Ты хочешь предложить собраться по этому поводу и… выпустить стометровую стенгазету?!». — «Гораздо проще, — парировал Валера, — Будем издавать книгу о нас. Ведь нам есть о чем вспомнить! Жду твоих личных воспоминаний!». В голосе Валерия послышались металлические нотки главного редактора, и разговор был окончен. «А почему бы не тряхнуть стариной, и не вспомнить нашу шальную молодость? — подумал Александр. — Будут вам воспоминания!..» Так был написан этот рассказ.
Сказать откровенно, слегка взгрустнулось по давно ушедшей юности! Впрочем, нечего нюни распускать! Впереди — встреча всей нашей студенческой братии. Встреча с теми, кто отлично помнит далекие студенческие годы, и особенно — наш «девятый вал»!
Ранняя электричка была заполнена на четверть. Я прилетел из командировки ночным рейсом. Путь домой займет еще пару часов… Хотелось подремать, так что спокойная обстановка меня вполне устраивала. Уже объявили отправление, и тут в вагон ввалилась шумная компания молодых людей в походной одежде с огромными рюкзаками. Молодежь принялась раскладывать свои вещи и кучковаться, невольно тесня других пассажиров. Молодая компания в основном состояла из парней. Лишь несколько девчат выделились отдельной стайкой и завели свои разговоры. Ко мне подсел русоволосый крепыш в штормовке и брезентовых штанах. Солдатские берцы парня были начищены до зеркального блеска. Свой, пожалуй, самый объемный рюкзак этот парень положил на противоположную скамью, а сверху пристроил гитару в чехле. Судя по всему, вошедшие ребята были студентами-старшекурсниками, а их лидером — мой сосед-здоровяк. Он распоряжался и давал указания, как лучше размещаться в вагоне. Наконец, молодежь угомонилась, а я достал утренние газеты, купленные на вокзале. Сосед вынул из рюкзачного кармана пухлый блокнот и стал его перелистывать. Краем глаза я увидел там какие-то тексты. Парень расчехлил гитару и занялся ее настройкой. Увидев это, одна из девушек спросила: «Вань, споем?» Тот утвердительно кивнул. Студенты подсели ближе к музыканту. Иван низким баритоном с очаровательной хрипотцой запел: «Парня в горы возьми, рискни, не бросай одного его…». Затем звучали еще песни Высоцкого и других бардов. Ваня пел так душевно, что трудно было остаться равнодушным. Никто из пассажиров не пытался остановить незапланированный концерт. Признаюсь, что тоже заслушался. Один из студентов обратился к исполнителю: «Давай споем нашу взводную!» — «Ладно, только вместе!» — ответил Иван, и ребята запели:
Наши сестры — сабли востры, вот кто наши сестры!
Девчата подхватили:
Солдатушки, браво ребятушки, кто же ваши жены?
Наши жены — пушки заряжены, вот кто наши жены!..
Видимо, специально для девушек, пели и лирические песни. Трогательное звучание песен под монотонный стук колес потихоньку усыпляло меня и перед тем, как окончательно заснуть, я положил стопку газет на скамью между собой и певцом…
Очнулся от полушутливого командирского возгласа: «Взвод, подъем! С вещами на выход!» Электричка остановилась на небольшой станции в перелеске. Походники, быстро подхватили рюкзаки и покинули вагон. В нем стало непривычно тихо. Я поднял стопку своих газет и неожиданно обнаружил под ними блокнот Ивана. На титульном листе была нарисована пятиконечная звезда, а чуть ниже написано: Командир взвода Иван Лосев. В начале блокнота я увидел тексты песен, а далее — дневниковые записи. Я так ими увлекся, что едва не проехал свою станцию.
После я предпринимал попытки отыскать автора, но, увы, — безрезультатно. Созванивался с деканатами высших учебных заведений, обращался к начальникам вокзалов тех городов, между которыми курсирует та электричка. И вот, почти через год поисков решился опубликовать дневник, полагая, что кто-нибудь отзовется… Перед вами в сокращенном виде (опущены некоторые несущественные подробности) дневник Ивана Лосева. Почитаем его вместе.
День первый. Зима в этом году, похоже, не желает уходить, а вот учеба на военной кафедре близка к завершению. Теоретический курс закончился, да и на плацу нас муштровали жестко. «Калаш» разбираю-собираю за 30 секунд. Осталось пройти полуторамесячные сборы. Всего-то ничего, и мы — офицеры! Даже не верится. Чтобы лучше сохранились в памяти эти славные деньки, решил вести собственный дневник. На последнем теоретическом занятии майор Мальтов объявил о порядке отъезда на военные сборы, выделив с какой-то зловещей интонацией слова — «лагерь точно покажет, кто из вас воин, а кто — хрен собачий!». Несколько раз акцентировал, что проверка наших физических и психологических качеств будет основательной, и те, кто в себе не уверен, пусть сразу пишут рапорт на освобождение от сборов, чтобы потом «не лить слезы крокодильи». Вообще, этот самый майор — тот еще гусь! Меж собой мы его так и зовем — Гусь, потому что при небольшом росте и сухой комплекции у него весьма приплюснутый, вытянутый нос, словно гусиный клюв. Еще про него среди нас ходит то ли байка, то ли быль, якобы раньше он служил в одной из ракетных дивизий и дослужился аж до подполковника. И вот однажды на боевом дежурстве с ним приключилась история. Во время дежурства нужно было безвылазно находиться «на точке» — в бункере с пультом управления пуском баллистических ракет. На «точке» все предусмотрено, как положено, кроме… сортира. Он находился на улице и представлял собой бетонное сооружение с отверстиями в полу. Выгребная яма снизу была рассчитана на многие годы службы ракетного дивизиона. Как-то подполковника «приспичило», и он побежал в сортир, на ходу расстегивая портупею. Только присел он над «очком», как вдруг услышал, что нечто увесистое плюхнулось под ним. Сначала офицер не понял, что произошло, а когда «врубился», то хоть стреляйся! Не тут-то было, не из чего стреляться! Короче говоря, с ремня портупеи в черную бездну соскользнула кобура с табельным пистолетом! Сколько потом Мальтов, облачившись в защитный костюм с противогазом, ни пытался, так и не нашел оружие. В наказание, старшего офицера разжаловали в лейтенанты, после чего отправили на военную кафедру нашего института, где он сумел-таки дослужиться до майора…
День третий. Прошли сутки, как мы «едем на войну» (шутка). Наш поезд, пожалуй, самый медленный из всех существующих. В нашем вагоне в прошлом, вероятно, возили каторжан! Из постельных принадлежностей есть лишь грязные матрасы. Но это так не важно — проводник, он же кочегар, угля не жалеет, так что спим раздетыми почти догола. Стесняться особо не приходится — в вагоне чисто мужская компания. Хуже то, что спальных мест не хватает. Даже с учетом самых верхних, багажных полок. Поэтому приходится спать по графику, сменяя друг друга на полках. Постепенно каждый начинает раскрывать свое истинное нутро, порой с неожиданной стороны. Один парень чуть не подрался с проводником из-за того, что тот не хотел открывать туалет, расположенный возле служебного купе и в единственный нужник образовалась очередь.
Атмосфера демонстративного безделья все больше овладевает нами. Непристойные шутки и анекдоты стали нормой. Сопровождают нас майор Мальтов и подполковник Герасимов. Они едут в купейном вагоне, не знаем точно в каком. За время поездки командиры побывали у нас лишь по разу. Герасимов, в отличие от Мальтова, — классный мужик! Он провел среди нас больше часа, и сказал, что едем мы в Псковскую область, где нас будут учить практическому военному искусству, и что кормить будут «на убой». Говорил, что мы оздоровимся, окрепнем и по возвращении очаруем девушек мужественными торсами. Да-а-а, глядя на бледные лица ребят, не отличающихся атлетическим телосложением, трудно в это поверить! Мальтов же во время посещения был всем и вся недоволен. Некоторым сделал нагоняй за неприличный вид и крепкие словечки, и через десять минут ушел насупленный со словами: «Воздух здесь тяжелый, хоть топор вешай!». От чего воздуху быть легким, если в обед кормили гороховым супом, салом и макаронами с хлебными котлетами?
День пятый. Утром прибыли в пункт назначения — городок Остров. Странно — никакого водоема, а тем более острова, поблизости нет… На перроне майор построил нас и сделал перекличку, после чего передал командование местному военному. Тот строевым шагом прошел перед нами, четко повернул через левое плечо и зычным голосом представился: «Прапоршик Карпэнко! Здравствуйтэ, товарыши курсанты!». Было что-то трогательное, почти семейное в этом приветствии, поэтому мы расслаблено и как-то в разнобой прокричали в ответ: «Здравия желаем, товарищ прапорщик!» «Теперь я — ваш батько и мамка в одном флаконе. Напра-во! В казарму шагом марш!» — приказал тот. Нестройной колонной мы с личными вещами двинулись к неказистому строению. Весь день обустраивали свой быт, изучали среду обитания и выданную нам экипировку. Прапорщик руководил нашими действиями, успевая тут же их комментировать. Когда мы несли матрасы со склада в казарму, то для удобства держали их на голове. Карпенко командовал: «Отставить! Снять матрасы с головы! Здесь вам не санатория!» Во время примерки обмундирования (еще послевоенного образца?!) из стратегического резерва, обратились к прапорщику, мол, нельзя ли выдать что-то посовременнее? В ответ вояка отрезал: «Не болтать ерундой! Командованию лучше видать, кому старье выдавать!» Выдали кирзовые сапоги с портянками. Такой обувки никто из нас отродясь не видывал, однако пришлось и ее осваивать в ракетно-космический век!
День шестой. Совершенно не ощутил, как прошла первая ночь в казарме. Будто и не было ее! Только приклонил голову к подушке… уже побудка! На одевание и построение взводу дается всего минута. Этого времени, конечно же, никому не хватило. В казарме царила сутолока и неразбериха, сопровождаемые отрывистыми командами Карпенко. Его голос назойливо доносится и разных уголков огромного казарменного помещения, заставленного металлическими двухярусными койками и двойными тумбочками. Через несколько минут возни растрепанные, полусонные, мы худо-бедно построились, и началась перекличка. Двое не отозвались! Оказалось, они скоропостижно убыли в туалет, откуда их и конвоировал прапорщик. Прибывший майор Мальтов назначил командиров отделений и взводного, а также объявил распорядок сегодняшнего дня. Командиром нашего отделения стал Андрей Кутиков, двух других — Мурат Багиров и Леша Метлов. Им присвоили звания сержантов. Командиром взвода был назначен Валера Небродов, с присвоением звания старший сержант. Было не понятно, из чего исходили командиры, назначив именно этих ребят, ведь никто из них в армии раньше не служил?.. После подполковник Герасимов объяснил, что командиров выбрали из числа курсантов, чьи отцы были офицерами.
После приведения себя в порядок приступили к заправке постелей. Это особый вид искусства! Все грани постели должны быть идеально ровными, а угловые ребра абсолютно прямыми! Карпенко показал нам мастер-класс, превратив за несколько минут скомканную постель в наглядное пособие, — на идеально ровной, словно отшлифованной поверхности постели возвышалась геометрически правильная пирамида — подушка. Мы же за два десятка минут смогли создать из своих кроватей лишь подобие болотистой местности с кочками и канавками. Прапорщик посмотрел на это безобразие, и сказал, что тот, кто не научится заправлять постель, завтра получит по наряду вне очереди — на кухне будет «картоху чистить, да помои выливать»! Затем новоиспеченные командиры повели нас на плац делать зарядку. Конец февраля, мороз! Ветер прошивает насквозь, а мы в шапках-ушанках и послевоенных гимнастерках, обутые в тяжеленные сапоги, натянутые на неумело накрученные портянки. Основной комплекс упражнений нам показал прапорщик. Дальше вести зарядку он поручил Небродову. Мы делали наклоны, приседания, повороты и другие упражнения в течение двадцати минут, но окончательно прогрелись лишь после километровой пробежки. В казарму вернулись в приподнятом настроении, у всех разыгрался аппетит.
Завтрак — наваристая гречневая каша и чай вприкуску с толстым куском хлеба и тонкими слоями масла и сыра, показался необычайно вкусным! Жаль, добавки не положено, да и время ограничено. Затем начались теория и практика, в учебной части и на плацу. Занятия продолжались до вечера, с перерывом на обед. И повсюду нас сопровождал «батька родной» — прапорщик Карпенко. Вот всего лишь несколько фраз и реплик этого славного хохла — то, что удалось сегодня запомнить: Прекратить юмором шутить и шутками морить! Курсант — образец для подражания, а до блеска начищенная пряжка на ремне — зеркало его души. Тише едешь — дольше спишь. Не плюй в колодец — вылетит, не поймаешь! Курсант, думай лишь о службе, — об остальном думают твои командиры. Я научу любить Родину — мать вашу!..
День одиннадцатый. С утра все идет штатно, по заведенному распорядку. После учебы, ближе к вечеру, выделено время для самоподготовки и личных дел. Как сказал Карпенко, в это время «делай, что хошь, только устав не трожь», т. е. занимайся, чем хочешь, но устав не нарушай! Кто-то пишет письма, кто-то стирает, кто-то подгоняет обмундирование или гуталинит «кирзачи», а кто-то лечит мозоли на руках (от гимнастических снарядов) или ногах (от сползающих в сапоги портянок). Есть и те, кто с тупой настойчивостью расправляют и заправляют свою постель — им до чертиков надоели наряды по кухне! Урывками каждый обращается к тексту воинской присяги, которую необходимо выучить наизусть. А я вот отвлекаюсь на свой дневник. Событий так много, что не понятно, с чего лучше начинать… В целом, мы уже освоились с армейской жизнью, и я даже стал получать от этого удовольствие. Порой среди нас возникают и конфликтные ситуации. Слава Богу, пока обходимся «без дуэлей». Утро начинается в 6:30 с команды «Подъем!» «Пилот» (тот, кто на верхней койке) должен сосчитать до десяти (за это время «танкист», его кровать снизу, должен встать и отскочить в сторону) и, не глядя, прыгать вниз. Если «танкист» замешкается, «пилот» приземляется ему на шею. В этом случае «танкисту» нечего обижаться: «Не стой под стрелой»! Затем построение, перекличка, утренняя зарядка, обучение, обед, политзанятия, строевая, хозработы, дежурства, ужин, самоподготовка, вечернее личное время (один час). В 22 часа вечерние процедуры, а в 22:30 отбой. Но и в такой однообразной круговерти частенько возникают замечательные моменты. Приведу примеры. В соседнем взводе, который размещен в этой же казарме, служат студенты другого института. Среди них есть два приятеля — Данил и Кирилл. Первый — двухметровый детина с длинными конечностями, мешающими координации движений, особенно в строю. Второй — среднего роста, однако слишком толстый, можно сказать жирный, носит одежду 66 размера и обувь 50-го! Ни на того, ни на другого пока что не смогли подобрать подходящего обмундирования. Одеты они, как партизаны, в какие-то переделанные шинели со вставками из другого материала и в огромных, «убитых» кроссовках грязно-синего цвета. Чтобы не нарушать строй, Данила и Кирилла ставят замыкающими. Наблюдать за ними со стороны — уморительное зрелище!
Еще один момент. После обеда по расписанию обычно проходит занятие, которое мы прозвали «сончас». На самом деле — это занятие по идеологической подготовке. Оно проводится в небольшой аудитории, курсанты рассаживаются на стулья. Спереди возвышается трибуна. Два взвода едва вмещаются в тесную комнату и, не снимая шинелей, скрипят древними стульями. Как не сопротивляешься, но с полным желудком под монотонную «молитву» об идеологической борьбе впад/аешь в гипнотический сон. Периодически пытаешься раскрыть плотно сомкнутые очи, видишь сраженных сладкой негой сотоварищей, а также лектора, бубнящего себе под нос. Вдыхаешь воздух, пропитанный терпким запахом ваксы и табака, и снова впадаешь в полукоматозное состояние, пока откуда-то издалека, как из параллельного мира не донесутся слова идеолога части: «Вопросы есть? Нет… Тогда занятие окончено». Зевая и слегка пошатываясь, выходим с занятия «по идеологической релаксации», предоставляя возможность утомленному преподавателю проставить в свой отчет жирную галочку за очередную прочитанную лекцию.
День семнадцатый. Сегодня случилось то, что назрело давно. В свободное время несколько наших курсантов «душевно отметелили» в душевой своего командира Лешу Метлова. Подробности не знаю, по слухам он «заколебал» отделение придирками и недовольным командным «рыком». Досталось ему прилично. Теперь прихрамывает на обе ноги, скулы «стесаны» и под глазами «фингалы». Почти сразу появился майор Мальтов, видно кто-то ему донес. Он с ходу попытался разобраться, что произошло. Но Леша ребят не сдал, сказал, что поскользнулся в душе на обмылке, и ударился лицом о кран. Мальтов с ухмылкой произнес, что у тех «обмылков», видать, были крепкие кулаки. Сварливо бормоча, он ушел восвояси.
День восемнадцатый. На утреннее построение пришел подполковник Герасимов. Он напомнил о вчерашнем событии с Метловым и потребовал, чтобы подобное больше не повторялось. Затем объявил, что Леонид снимается с должности командира отделения и разжалован в рядовые, а на его место, с присвоением звания сержанта, назначается… Тут Герасимов сделал весомую паузу, внимательно посмотрел в мою сторону, вызвал меня из строя и объявил: «Командиром отделения назначается Иван Лосев! Приказ уже подписан командиром полка. Лосеву к исполнению новых обязанностей приступить немедленно». — «Есть, приступить к обязанностям командира отделения!» — отрапортовал я немного сконфуженный неожиданным назначением.
День двадцать второй. Сегодня курсанты нашей роты на центральном плацу дивизии принимали Военную присягу. С автоматом на груди каждый из нас произнес перед строем текст Присяги. О-о-очень впечатляющий момент! Внимательно наблюдал за курсантами подразделения. Впервые появилось чувство, что хоть небольшой по рангу, но все-таки я командир. За своих сильно переживал.
После принятия присяги полк поротно и повзводно прошел строевым шагом перед командиром и его заместителями. Во время прохождения очередного подразделения на лицах командиров невольно засветились улыбки. Аккуратной «коробочкой» перед ними прошел строй, но за последней шеренгой из самых низкорослых, совершенно не в ногу с курсантами, несуразно размахивая руками, подобно Кинг-Конгам двигались гиганты Даня и Кира. Теперь на них были новые, хорошо сшитые шинели и надраенные ваксой сапоги. Однако, смотрелись они как веселая пародия на вояк!
День двадцать пятый. Сегодня у нас были полевые учения. Погода выдалась на редкость мерзостная! Ранняя весна показала свой дурной характер. В легких хэбэшках цвета хаки, в чистом поле, простреливаемом резкими ветрами, среди редких чахлых кустиков мы копали в мерзлой земле окоп-укрытие для самоходного ракетного комплекса. Глубина укрытия должна быть не менее 2,5 метров, ширина — 5 метров, а длина — более 20. Примерно такой же длины должен быть пологий спуск в укрытие. Норматив на копку подобного окопа составляет шесть часов. Надо уложиться — кровь из носа! Иначе придется повторно выезжать в поле, пока не выполним норматив! Нас полностью обеспечили необходимым инструментом и оборудованием от лопат до отбойных молотков и фрез, работающих от дизельгенератора. Примерно через три часа работы из штаба поступила оперативная вводная — якобы дизель-генератор поврежден осколком и вышел из строя. Инспектирующий нашу работу офицер, получив из штаба такую директиву, просто отключил генератор. Пришлось перейти на ручную копку. Еще через сорок минут из штаба поступило другое известие — потенциальный противник готовится применить ядерное оружие, необходимо срочно применить спецсредства — защитные костюмы и противогазы! Скинули с себя влажную форменную куртку, в которой невозможно влезть в прорезиненный, похожий на водолазный, костюм. Помогая друг другу плохо работающими от холода и усталости руками, натянули на себя новое обмундирование, в том числе сапоги-бахилы, перчатки и капюшоны. Инспектор выключил секундомер по последнему облачившемуся курсанту и объявил, что мы еле уложились в пятиминутный норматив. Мы продолжили яростно копать укрытие с автоматом за спиной, и с противогазным подсумком на боку, обливаясь липким потом, сморкаясь и матерясь! Пошел моросящий дождь, который не мог промочить резиновые костюмы, а вот резиновые бахилы, натянутые на сапоги, жутко скользили по мокрому грунту.
Примерно за час до истечения норматива копки укрытия, над нами развернули широченную полиэтиленовую пленку, назначение которой было не очень понятно, но от дождя она нас прикрыла. Прошло еще минут двадцать, и стоящий на краю окопа инспектор скомандовал: «Газы!» Отставив носилки, лопаты и прочий шанцевый инструмент, откинув капюшоны, мы стали торопливо натягивать резиновые маски противогазов на потные головы. Холодные маски тут же прилипли к волосам и лицам. Через прочную гофрированную трубку маска соединяется с противогазной коробкой, вложенной в подсумок, и курсанты стали похожи на слонов, толпящихся на дне оврага. Вдруг появился сизый дымок, быстро заполнивший пространство окопа до пленочного потолка! По легенде учений условный противник применил слезоточивый газ удушающего действия. Я на пальцах показал личному составу букву «Х». Это означало применение газа под названием хлорпикрин. Бойцы понимающе кивнули, поскольку говорить в противогазе невозможно. Влажность под маской усилилась — текло отовсюду, а ведь носовой платок под маску не подсунешь! Сверху поступила новая вводная: «Пробита трубка противогаза!», что означало «Убрать трубку». По этой команде курсант должен задержать дыхание, отсоединить трубку от противогазной коробки, а затем и от противогазной маски, без промедления прикрутить коробку прямо к маске. И только после этого восстановить дыхание. Однако сделать это правильно, без заминки смогли не все. Воздух в легких иссякал, и «неумеха» вынужденно вдыхал порцию удушающего газа, но даже мизерная его доза вызывала приступ мучительного кашля. Это вынуждало выскакивать из «газовой камеры» на свежий воздух. В такой момент у «боевого слоненка» внезапно начинал раздуваться противогаз, слышались глухие звуки сиплого кашля. Через секунды такой боец устремлялся из окопа, буксуя резиновыми бахилами по мокрой глине, и «пробкой» выскакивал из-под полиэтиленовой пленки, срывая на ходу противогаз.
Наконец, над нами убрали пленку, и через некоторое время прозвучала команда: «Отбой газовой атаки — снять противогазы! Отбой ядерного нападения — снять защитные костюмы!». С нескрываемой радостью мы освободились от защитных спецсредств и надели куртки. Затем поступила другая вводная: «Генератор восстановлен!». Он тут же затарахтел, и отделение продолжило выполнять земляные работы, используя этот агрегат. До окончания отведенного времени оставалось всего-ничего! Однако мы сумели закончить работу минут на двадцать раньше нормативного времени и покинули готовый окоп. Почти сразу к нам подбежал прапорщик Карпенко. В процессе работы он несколько раз подходил к нам, советовал, подбадривал шутками-прибаутками типа «Бери больше, кидай дальше, пока летит — отдыхай!». Но в этот раз чувствовалось, что он взволнован и ему не до шуток, он выкрикнул: «Хлопцы, выручайте! Отделение Багирова не укладывается в норматив. Надо помочь!» Мы были вымотаны, но я без колебаний приказал ребятам забрать инструмент и следовать за мной. И мы рванули на помощь Багирову.
Выполнив задание сообща и предельно уставшие, мы стояли недалеко от окопов и с гордостью наблюдали, как армейские регулировщики в белых касках с красной полосой направляли ракетные установки в вырытые нами укрытия. Чуть погодя на «УАЗиках» подъехали представители штаба, а с ними и подполковник Герасимов. Он приказал построиться. Небродов отрапортовал, что его взвод поставленную задачу выполнил. Подполковник поблагодарил за хорошие результаты и объявил, что завтра нам будет предоставлен выходной. В ответ мы не совсем складно, но искренне прокричали: «Служим России!». Преодолев трудности, мы чувствовали себя настоящими воинами!
День двадцать седьмой. Выходной выдался трудным. Ночью мышечные боли не дали толком выспаться. Днем также чувствовались усталость и апатия. Многих мучили насморк, кашель и другие признаки простуды. Сегодняшний день, первый после выходного, начался как обычно с команды «Подъем!», и далее — в соответствии с принятым распорядком. Через полчаса выбежали на утреннюю зарядку. Шел холодный дождь со снегом, порывы ветра насквозь продували гимнастерки. Небродов пытался разогреть подчиненных интенсивными упражнениями, но это не помогло. Во взводе слышались реплики типа: «Еще не пришли в себя от учений, а тут выгнали на улицу, как собак! Командир, кончай экзекуцию, поворачивай в казарму!». Небродов старался не обращать внимания на жалобы, но решил все же сократить зарядку и вместо пробежки повернул взвод к казарме. Вход в казарму неожиданно преградил Мальтов. Он приказал Небродову вернуть взвод на плац, и продолжить занятие. В ответ взводный пытался что-то пояснить майору, но, почувствовав полное непонимание, махнул рукой и обижено прошел в казарму. Мальтов посмотрел ему вслед и лицо его побагровело. Он приказал сержанту Кутикову принять командование взводом, и продолжить зарядку. Таким образом, Кутиков, в основном и давивший на сознание Небродова относительно сокращения зарядки, был повышен в должности. Кутиков сразу проявил себя жестким командиром и стал рьяно исполнять приказ майора. В итоге мы вернулись в казарму самыми последними из роты.
После утреннего происшествия мы не видели Небродова весь день. Лишь когда вернулись в казарму после занятий, заметили его сидящим на кровати и собирающим чемодан. Было что-то беззащитное в его печальной позе. Первое, на что мы обратили внимание, — на Валеркиных погонах отсутствовали сержантские лычки! Подошли к нему и спросили, что решило командование? Валера нехотя ответил, что, скорее всего, его отчислят за неподчинение старшему по званию. Посоветовавшись с ребятами, я решил переговорить с Герасимовым. Но тот опередил меня, и явился сам. Подполковник сообщил, что по рапорту Мальтова командир дивизии может принять решение об отчислении Небродова из части, а это автоматически приведет к отчислению из института. Однако Герасимов пообещал сделать все возможное, чтобы «не сдавать Валерку в утиль».
День тридцать первый. Прошел уже месяц, как мы покинули свои дома и несем ратную службу. Время пролетело фантастически быстро! Совершенно другая жизнь окружает нас. Теперь для меня стало понятным название местечка, где мы обитаем, — Остров. Действительно мы, вчерашние студенты, живем на неком изолированном острове вдали от огромного континента гражданской жизни — полная автономность! Мысли, поступки, даже наши вкусы изменились. Например, я никогда не любил карамельные конфеты, где-то даже презирал их. Теперь же, когда иду в солдатский магазин за гуталином, то обязательно покупаю грамм двести-триста этой сладости и по пути в казарму примерно треть конфет поедаю! Очевидно, организм настойчиво просит сахар. Сейчас пришла в голову мысль — уже месяц нахожусь в разлуке с любимой девушкой, а почти не замечаю этого. Даже не возникает желания писать ей! А ведь когда был «на гражданке», дня прожить без нее не мог. Ребята тоже отмечают подобные метаморфозы, предполагая, что всему виною бром, или нечто подобное, якобы добавляемое в наш чай. Никакой эротики! Сны как у младенцев — под голубым небом зеленая травка, по которой гуляют желтые, пухлые коровы, периодически взлетающие ввысь, и превращающиеся то в пушистые облачка, то в дождевые тучи… Скорее всего, причина «антисекса» в другом. Непривычная для нас жизнь, загруженная необычными занятиями в среде однополых существ в принципе исключает эротические фантазии. Искренне надеюсь, что эротика все же вернется, когда потребуется!
Приятная новость — подполковник Герасимов отстоял-таки Валеру Небродова, и тот остался на сборах, однако рядовым курсантом. Его приписали к моему отделению.
День тридцать шестой. Состоялись стрельбы из всех видов стрелкового оружия. Стреляли из пистолета, автомата Калашникова, гранатомета, метали противотанковую гранату. В результате я набрал 93. Хороший результат! Мое отделение в целом показало лучшие результаты по взводу.
В соседнем подразделении неожиданно отличились «неформаты» — Кирилл набрал 99 баллов, а Данил дальше всех метнул противотанковую трехкилограммовую гранату. Здорово!
День тридцать восьмой. За успехи в боевой и политической подготовке командование наградило мое отделение поездкой на родину Пушкина! Мы побывали в селах Михайловское и Тригорское. Были у могилы поэта. Впечатлений выше крыши! В поездке я познакомился с девушкой из Питера и мы даже обменялись телефонами! Все-таки на «гражданке» гораздо интереснее, нежели на нашем пуританском Острове. Не желаю быть в роли одинокого Робинзона! Дайте мне Пятницу (женского пола!). Прекрасную Пятнашку я, кажется, уже нашел! Сегодня я вдохнул вольного воздуха и, видать, крыша поехала! Скорее в казарму, пока «не отказали тормоза»!
День сорок пятый. Наше военное обучение завершается. Сегодня состоялись гос. экзамены на присвоение офицерского звания. С утра сдавали нормативы по физподготовке — подтягивание и кросс по пересеченной местности. Положенные нормативы выполнили на отлично все бойцы отделения. Я свободно подтянулся на перекладине 25 раз, а ведь до сборов не подтягивался больше десяти! После в учебной части сдавали зачеты и экзамены по специальным воинским дисциплинам, основными из которых были устройство и эксплуатация ракетного комплекса и расчет траектории полета баллистической ракеты. На обед не ходили, обошлись сухим пайком, доставленным из столовой. После сдачи положенных дисциплин взвод построился в колонну и зашагал в столовую. По неофициальной традиции, после завершающего дня курсанты должны громко попрощаться с учебной частью. Для этого командир Прутиков приказал остановиться и, повернувшись к строю, торжественно начал декламировать фразу: «Вое-н-ным сбо-о-рам…». Эту фразу мы должны были завершить, единогласно выкрикнув слово «КОНЕЦ!». Но некая, я понял, группа заговорщиков, опережая остальных, отчетливо выкрикнула неприличное слово с тем же окончанием. Это прозвучало неожиданно для многих, в том числе и для Андрея Кутикова! Но еще большей неожиданностью стало внезапное появление майора Мальтова. Он будто поджидал за углом, и быстро подошел к нам. Майор обратился к командиру взвода: «Старший сержант Кутиков! Что это значит?!» Растерянный Андрей смущенно отрапортовал: «Не могу знать, товарищ майор!.. Возможно, Вам… что-то послышалось…». Майор вспылил: «Это у Вас беда со слухом, товарищ Кутиков! Очевидно, на экзаменах Вы получили легкую контузию, я отстраняю Вас от командования взводом до полного восстановления слуха!» Он окинул суровым «гусиным» взглядом строй, и вызвал меня: «Сержант Лосев! Принять командование взводом!» Приказ не обсуждается, и я принял командование.
Вечером пытался разобраться, кто же все-таки учинил такую пакость. Никто не сознался, хотя все походило на «ответный ход», некую коллективную месть Андрею за недавний случай с Небродовым. Такое предположение сам Валера Небродов не поддержал, похоже, он тоже не понял, почему так произошло.
День сорок седьмой. Сегодня у нас праздник, который официально называется «Прощание с полковым знаменем!». Можно сказать, что срок нашего армейского обучения закончился. Готовимся к отъезду. Рота в полном составе выстроилась в парадной форме на плацу перед трибуной, на которой собрался весь комсостав и приглашенные лица. Командир полка поблагодарил нас за службу и поздравил с присвоением офицерского звания. Переполненные гордостью, мы прокричали: «Служим России!»
Зазвучал торжественный марш, и подразделение Почетного караула вынесло полковое знамя на плац. Знаменосцы встали перед трибуной. Печатая шаг, мы прошли перед Знаменем, отдавая честь! Даже Даня и Кира не портили строя.
Проходя перед трибуной повторно, каждый взвод должен был спеть свою строевую песню. В соответствующий момент я набрал в легкие побольше воздуха, и запел нашу песню, тут же подхваченную «новоиспеченными» офицерами:
Наши отцы — добры полководцы, вот кто наши отцы!..
Прошагав у трибуны, мы вышли с плаца на бетонную дорогу, направляясь в казарму, не прекращая петь песни. Весеннее солнце ласкало землю горячими лучами. На обочине зеленела молодая травка, на душе было радостно и легко.
День пятидесятый. Вот и наступил последний день нашего пребывания в казарме. С утра все переоделись в гражданскую одежду. Поначалу трудно было поверить, что эта одежда была нашей. Рубашки, свитера и куртки стали малы, штаны и кроссовки, наоборот, — велики. Прав был подполковник Герасимов, когда говорил вначале сборов, что военная служба нас изменит.
Построились в последний раз — уже в гражданской одежде. Прозвучали напутствия командиров, пожелания успехов и счастливой дороги домой! Подъехали темно-зеленые автобусы с желтой полосой по бортам, заиграл полковой оркестр. Под музыку погрузились в автобусы и тронулись в путь. Возникло мимолетное чувство, будто возвращаемся в другую, почти позабытую жизнь. Автобусы медленно проехали возле оркестрантов и трибуны. Те уже зачехляли свои инструменты. Офицеры, улыбаясь, пожимали друг другу руки.
По стойке смирно продолжал стоять в парадной форме лишь прапорщик Карпенко, отдавая честь отъезжавшим автобусам! Парни приложили ладони к запотевшим стеклам, выражая признательность этому душевному человеку, общему любимцу. В эти секунды слезы затуманили глаза не только у меня. И мы не сговариваясь, без всякой команды и, неожиданно для самих себя, сотрясли автобус троекратным «ура!».
Из водительской кабины выглянул слегка напуганный водитель-срочник, но увидев, что все в порядке, улыбнулся и показал пальцами букву «V» — виктория. И это точно, за полста дней каждый из нас одержал огромную победу, в первую очередь над собой!
……………………………………………………………………………………
На этом обрываются дневниковые записи Ивана Лосева. Под названием «Браво, ребятушки» дневник был опубликован. Прошло несколько лет, но я не получил какой-либо информации ни о Лосеве, ни о героях его записок. Эта история стала понемногу забываться… А недавно старшая дочь Мария объявила нам с женой, что желает познакомить нас с хорошим парнем. Жена разволновалась, хотя этого парня, как оказалось, дочь знает давно. По ее словам, он — активный, увлеченный, работает инженером-конструктором.
В согласованное время к нам пришел рослый широкоплечий молодой человек с красивым букетом, который вручил моей супруге со словами: «Прекрасной маме за чудесную дочь!». Затем представился: «Иван Лосев!», и мы пожали друг другу руки. Честно говоря, его имя в сочетании с фамилией меня несколько сконфузили. Преодолевая чувство неловкости, я пригласил Ивана пройти в комнату, и в голове моей назойливо вертелся вопрос — неужто это автор того самого дневника?! Поначалу я не признал в этом парне попутчика, с которым ехал когда-то рядом в электричке. Скорее всего, однофамилец — подумал я, и мы приступили к чаепитию с пирогами.
После чая дочь принесла гитару и объявила: «А ведь Ваня еще отличный певец и музыкант! Вань, спой!» Иван улыбнулся Маше, взял гитару, подстроил ее и мягким бархатистым баритоном запел битловскую «Герл». После наших аплодисментов спел еще «Иестедей». Потом, выдержав паузу и хитровато подмигнув мне, Иван объявил: «А сейчас прозвучит строевая песня, которую мы пели на сборах. Подпевайте, кто знает!»
Наши деды — славные победы, вот кто наши деды!...
Теперь все встало на свои места — именно этот парень и был командиром взвода в Острове, а потом моим попутчиком в электричке. В этом у меня не осталось никаких сомнений! Я уловил момент, когда жена с дочкой вышли на кухню, и обратился к Ивану с вопросом насчет его дневника. Ваня тут же откликнулся: «А я ведь вас тоже узнал! Не сразу, но узнал. Все хотел спросить, не находили ли вы мой блокнот?». Я подошел к книжному шкафу и вернулся с блокнотом и первой публикацией рассказа: «Твой дневник опубликован! Посмотри его в печатном виде, интересно узнать твое мнение». Иван довольно быстро прочел дневник и задумчиво произнес: «Будто вновь в Острове побывал!.. Но название лучше поменять». Вскоре он предложил свой вариант, с которым я сразу согласился, ведь Иван обладает авторским правом на рассказ об армейской службе и на его название. Вдруг мы вспомнили, что сегодня не простой выходной день, а мужской праздник — День защитников Отечества! В этот день бывшим воякам не грех и по рюмочке пропустить! Мы солидарно прошли к столу, у которого, радостно щебеча, хлопотали наши хозяюшки.
Поначалу этот рассказ хотелось назвать «Восемнадцать с плюсом», намекая на возраст его главных героев, одновременно имея в виду, что рассказ содержит сценки не для слабонервных.
Вот что происходило в одном поволжском мегаполисе, который, помимо прочего, является и студенческой «меккой» — здесь с десяток крупных вузов, потому и многотысячный молодежный контингент. Это создает определенные сложности, так как среди огромного числа вариантов молодым людям порой нелегко сделать правильный выбор и создать крепкую семейную пару, и быть вместе раз и навсегда! Лишь у некоторых счастливчиков это получается с первого раза. Тематические вечера и дискотеки почти всегда переполнены нарядными девушками и остроумными веселыми парнями. Конечно, не только стихи и музыка заставляют синхронно стучать юные сердца и разжигают шекспировские страсти! Речь о студенческой дискотеке, посвященной Международному женскому дню. В просторном фойе центрального корпуса авиационного института гремела музыка и звучали песни популярного студенческого ансамбля. Парни — будущие авиаинженеры — галантно приглашали девушек в ярко освещенный центр зала, окруженный старинными колоннами, где каждый танцевал, как умел. По периметру молодые люди вели оживленные беседы, или же расставались сразу после танца, надеясь завести новое знакомство. Но случалось, что особи мужского и женского пола скучали или тосковали до зевоты… Это о студенте-второкурснике Диме. Пришел он на дискотеку не по собственному горячему желанию — спровоцировал сосед по общежитию, Мишка. Михаил оказался здесь в родной стихии — знакомился с девушками быстро и настойчиво, в антрактах бегал в буфет глотнуть пивка. Веселился он на полную катушку, пока вовсе не исчез из поля зрения с одною прекрасной особой! Дмитрию же в тот вечер все было не по нутру. Через день предстояла сдача курсовой работы. Может, из-за того, что курсовая не была закончена, а может, пока еще не созрел для кавалерских наскоков и ухарства. Когда музыка временно прекратилась и танцоры стали отходить к колоннам, Дима решительно направился через центр зала в сторону гардероба, намереваясь поскорее покинуть шумное мероприятие. Однако вновь грянула музыка и в голове студента-беглеца мелькнула мысль: «А не станцевать ли напоследок?..» Навстречу ему шла девушка-блондика в элегантном черном платье с белым кружевным воротничком. Немного смущаясь, Дмитрий пригласил незнакомку на танец. Удивленно взглянув на парня, танец, наверное, не входил в ее ближайшие планы, она согласилась. Освещение было скудноватым для взаимного разглядывания, а громкая музыка не позволяла свободно беседовать. Видимо что-то заинтересовало их друг в друге и после танца они вместе отошли в сторонку.
Через некоторое время Дима и Тамара (так девушка представилась) увлеклись разговором, быстро перейдя «на ты». Они болтали, пока не завершилась дискотека. Потом вышли на улицу, и пошли по ночному городу, наполненному ранним весенним теплом. С карнизов свисали громадные сосульки, и крупные капли воды звонко шлепали в подсвеченные уличными фонарями зеркала луж, наигрывая некий музыкальный ноктюрн. Сосульки навеяли у Димы воспоминание, и он тут же рассказал об этом случае девушке. Недавно он проходил мимо крупного магазина, из его дверей вышел седобородый старик, держа за руку мальчугана лет пяти. В другой руке дед нес хозяйственную сумку. Оба были тепло одеты… Поверх шапки у мальчонки был дополнительно повязан шерстяной шарф. Дед, ненадолго отпустив руку мальчика, раскрыл сумку и стал в ней что-то искать. В этот момент огромная сосулька сорвалась с карниза над третьим этажом, упала мальчугану прямо на голову. От удара сосулька рассыпалась на множество мелких, хрустальных осколков! От неожиданности мальчишка остолбенел, глаза его широко округлились, но ноги не выдержали удара, и он резко сел на заснеженный тротуар. Затем малыш так истерично заплакал, что прохожие стали оглядываться. Дед, вероятно глуховатый, оглянулся последним. Недоумевая, дедушка осмотрел внука, осыпанного ледяной крошкой, схватил за руку, приподнял с тротуара и, громко ворча, потащил за собой. Звонкий плач слышался, пока они не свернули за угол.
Судя по тому, что мальчик шел самостоятельно, лишь плакал громко, пострадал он не сильно, а испытал лишь стресс. Толстая шапка, обтянутая шарфом, сыграла роль строительной каски и спасла мальчика от серьезной травмы. Студенты обсудили эту историю с юмором. Тома училась в мединституте и практиковалась в приемном отделении детской больницы, куда доставили мальчика с перебинтованной головой. Может, это и был тот малыш? Диму заинтересовала медицина, и он стал задавать Томе вопросы о ее практике. Тамара отвечала, что в медицине много интересных моментов, но вообще говоря, работа с болью и кровью совсем не для слабонервных. Некоторые студенты не выдерживают посещения операционной, там им становится так дурно, что навсегда пропадает интерес к медицине! Дима самонадеянно произнес, что это все полная фигня. Он готов хоть сейчас, без подготовки, войти в операционную, как дрессировщик входит в клетку со львами! Тома остановилась и, внимательно посмотрев на парня, спросила: «А не слабо? Крови не испугаешься, не сбежишь?» — «Ни в коем случае! У дедушки в деревне я в детстве насмотрелся, как колют свиней, да баранов режут…» — ответил кавалер. Чуть свысока посмотрев на девушку, он в качестве примера ввернул одну из авиационных баек: «В летных училищах тоже не просто… Некоторых курсантов отсеивают после третьего курса из-за неспособности самостоятельно, без инструктора, оторваться от земли и взлететь. Или, к примеру, первый раз в жизни предстоит прыгнуть с парашютом… Вот это испытание! А в хирургии нет ничего опасного для наблюдателя, если конечно не работать скальпелем, или не лежать под ним. Тут Дима самонадеянно предложил Тамаре пари на то, что сможет продержаться в операционной не менее часа… Тамара улыбнулась и спросила, какими будут его условия, если он выиграет пари. Студент-технарь задумался и, слегка зардевшись, произнес, что тогда он получит право ее целовать пока не надоест! «Ишь какой шустрый!» — засмеялась девушка, и полушутя ответила: «Хорошо, но только, если после поцелуев ты на мне женишься!..» Дмитрий немножко струхнул, так как женитьба пока не входила в его планы. Однако, ретироваться он не стал — «гусары без боя не сдаются»! И парень слегка растерянно промолвил: «Согласен. Но, как я попаду в операционную?..» — «Если мы встретимся через неделю, я расскажу, как можно это сделать… Кстати, я пришла — вот мой дом, моя общага!» — сказала Тома, улыбнувшись. В ее глазах мелькнули то ли веселые искорки, то ли отблески света фонарей. Студенты попрощались и разошлись по домам.
В эту ночь Дмитрий долго не мог заснуть. Он снова и снова вспоминал встречу с Тамарой все, что сказала она, и что говорил он сам. К нему пришла мысль, что пари, которое он вдруг затеял, для него было заведомо проигрышное… На самом деле, пари предусматривало лишь два варианта. Либо он доблестно проходит испытание, проникнув в хирургическое отделение, после чего он чуть ли не обязан будет жениться. Либо отказывается от испытания или не выдерживает его, превращаясь в глазах хорошенькой девушки в слабака и пустозвона… Как говориться, сам себе расставил капканы. Надо решать, как теперь в них не попасть! Студент долго ворочался и заснул лишь под утро.
Думы о Тамаре не отпускали Диму и после — он даже аппетит потерял. Сокурсники смотрели на него с удивлением — не заболел ли? Точно заболел, и название этой болезни — любовь! Ему казалось, что зря они условились встретиться через неделю — слишком большой срок… На пятый день после знакомства влюбленный студент не выдержал и, отложив учебные дела, ринулся на поиски своей нимфы. Точного адреса Тамары он не знал, знал лишь, где находится общежитие. Студент устремился туда самым коротким путем. Прошел несколько кварталов, затем, для сокращения пути, пошел через двор старой центральной больницы, больше напоминавший сквер или лесопарк. Выходил Дима уже с противоположной стороны двора через старинную арку и нос к носу столкнулся с Тамарой! Как позже рассказывала Тома, ей тоже хотелось встретиться, Дима ей понравился, и она также шла на его поиски. И вот под аркой они, не договариваясь, встретились — значит судьба! Сначала молодые люди постеснялись сознаться в своих чувствах к друг другу и сделали вид, что вовсе не думали о встрече. «Здравствуй, Дима! Я вот… на практику иду… в больницу — сказала Тамара, как бы мимоходом. — Ты сам-то еще не передумал попасть в операционную? Давай расскажу, что для этого надо сделать…» — «Привет, Тома! — ответил парень. — Я тут гуляю и попутно изучаю подходы к этой самой операционной, в которую мечтаю попасть!..» Оба рассмеялись своим придумкам и, забыв про учебу, пошли бродить по весеннему городу. Вместе им было хорошо и спокойно. Возле трамвайной остановки бабушка продавала подснежники. Тамара остановилась и восторженно посмотрела на цветы. Не раздумывая, Дима купил все оставшиеся у продавщицы подснежники вместе с корзиной и с наигранным пафосом передал девушке: «Красавица! Дарю тебе почти всю свою стипендию!..» И девушка, олицетворяющая в его глазах прелестную Весну, приняла подарок. На том вскоре и разошлись.
После этого Дмитрий окончательно решил — дело чести выиграть заключенное пари и завоевать сердце Тамары. Он наметил удобный день для посещения хирургического отделения, прислушавшись к советам девушки, которые заключались в том, что в тот период в больнице проводились учебные занятия для студентов мединститута. Нужно было притвориться студентом-медиком, опоздавшим на занятие и забывшим дома медицинский халат, и соответствующим образом обратиться к санитаркам в гардеробе. Женщины обязательно помогут. Экипировавшись, нужно присоединиться к любой группе студентов-практикантов, а далее действовать по обстоятельствам. Вроде ничего сложного в затее не было. С таким настроем студент-технарь отправился выигрывать заветное пари.
Перед входом в здание больницы навстречу Дмитрию попались санитары, которые выносили носилки с телом, покрытым простыней. Из-под простыни торчали две босые ступни желтого цвета. «Нечего себе начало!..» — вздрогнул Дима. Санитары шустро сбежали по ступенькам крыльца и направились к неказистому мрачному зданию, расположенному неподалеку — видимо, к моргу. По совету Тамары, парень направился в больничный гардероб. Там скучали две пожилые женщины. Ссылаясь на свою рассеянность и забывчивость, Дима попросил у них халат. Женщины засуетились, и вскоре одна из них принесла несколько застиранных халатов серовато-белого цвета, и только один из них парень с трудом напялил на свои широкие плечи.
В таком одеянии Дима меньше всего был похож на практиканта, скорее на санитаров, выносящих покойников. Поблагодарив за халатик, псевдомедик вышел в больничный коридор. Почти сразу Дмитрий увидел группу студентов, во главе с Доктором Айболитом — очень уж он был похож на сказочного персонажа! Дима пристроился к группе, стараясь не отстать и не заблудиться в лабиринте многочисленных коридоров. Студенты странно поглядывали на него, мол, откуда взялась эта бледно-серая ворона? Сами они были в белоснежных, отутюженных халатах, а Айболит, очевидно главный врач, блистал своими глубокими медицинскими знаниями и эрудицией. Словно стая стерхов с вожаком, группа понеслась по коридорам, пока не залетела в двери с табличкой «Хирургическое отделение». Здесь практиканты пошли помедленнее узким коридором, периодически расступаясь и пропуская то носилки-каталки с лежачими больными, то инвалидов на костылях и в колясках. Ведомые главным, заходили в палаты, где на железных кроватях с панцирными сетками и неровными ватными матрасами полусидели и лежали бледные люди, перебинтованные во всевозможных местах. Доктор подводил студентов к некоторым пациентам, озвучивал анамнез их заболеваний, а также результаты произведенного хирургического вмешательства. По указанию доктора медсестра снимала с некоторых больных окровавленные бинты для лучшего обзора состояния раны или операционных швов. В палатах смешались запахи йода, перекиси, но запах хлорки доминировал. Эти запахи были для Димы неприятны, не то, что в цехе вертолетного завода, где ему прошлым летом довелось проходить производственную практику. Там пахло моторным маслом, окалиной, краской — привычные технарям ароматы! Дмитрию не понравилась и больничная аура, в которой отсутствовала жизненная сила и радость бытия, зато явно присутствовали боль, страдания и плохо скрытая злоба больных людей на их собственное жалкое состояние. Доктор со студентами продолжили экскурсию по больничным палатам, а Дмитрий расслабленно брел следом, абсолютно не вникая в объяснения и наставления главврача. Однако, расслабляться было рано! В женской палате доктор подвел практикантов к молоденькой пациентке. Когда студенты выстроились полукругом и примолкли, Айболит объяснил, что у девушки образовался гнойный абцесс после неудачной инъекции в ягодицу, который быстро распространился на паховую область. Пришлось сделать несколько разрезов и вставить дренажные трубки для удаления гноя и снятия воспаления. Чтобы продемонстрировать результат проведенного лечения, врач приподнял одеяло, прикрывающее нижнюю часть тела девушки, но при этом произнес фразу, смутившую Диму: «Мужчин прошу срочно удалиться!..» Новоявленный «медик» принял это высказывание за приказ, поэтому резко развернулся и направился к двери… Боковым зрением парень увидел, что парни, улыбнувшись, проигнорировали слова доктора и остались на своих местах. До Дмитрия дошло, что фраза Доктора Айболита — просто дежурная шутка! Чтобы выйти из неловкого положения, он по дуге подошел к стене, где висели планшеты с какими-то инструкциями и сделал вид, что они его очень заинтересовали… Чуть погодя, Дима вернулся к кровати девушки с чувством, что едва не облажался!.. Никто из присутствующих не обратил внимания на его маневры — студенты были увлечены пояснениями профессора. Хождение по палатам утомило Дмитрия, ему едва удавалось скрыть безразличие и зевоту. Вдруг доктор радостно потер руки и объявил: «Осмотр окончен! А теперь самое интересное — практическая хирургия. Следуйте за мной!..» И «стая белокрылых стерхов, с сероватым гусем в хвосте» полетела за вожаком к операционному полю…
Дима почуял такие тошнотворные запахи, что ему показалось — он здесь и пяти минут не продержится! Пахло одновременно спиртом, перекисью водорода, кровью, да еще чем-то не определенным, но не менее тошнотворным. Не смотря на работающую вентиляцию и приоткрытые фрамуги! В большой комнате одновременно работали три хирургических бригады, было слишком тепло, даже жарко из-за множества аппаратуры и, особенно, из-за мощных светильников над операционными столами. Хирургам было жарче всех. Они были облачены в легкие накидки на голое тело, но пот сочился по их лицам из-под шапочек, а медсестры периодически протирали их влажные лбы салфетками. Практиканты поднялись на специальный помост возле стены, откуда обеспечивался хороший обзор всего, что происходит на хирургических столах. На двух столах оперировали мужчин, на третьем — женщину. Обстановка в помещении была сосредоточенной и напряженной. Каждая бригада состояла из трех-четырех человек. Кроме хирурга в бригаду входил ассистент, медсестра и анестезиолог-реаниматолог. Хирурги работали сноровисто, без задержек, слышались лишь их отрывистые команды медсестрам подать тот или иной инструмент. Ассистенты хирургов были на подхвате — выполняли вспомогательные работы — вскрытие полостей и наложение заключительных швов. Большая часть ответственных работ выполнялась хирургами. А вот врачи-анестезиологи, казалось, бездельничали. Обеспечив анестезию, они спокойно сидели в сторонке у осциллографов, показывающих сердечный пульс пациентов, и лишь изредка контролировали кровяное давление. Доктор вполголоса сказал, что на первом столе делают относительно простую операцию — у пожилого мужчины удаляли пораженный участок пищевода — меняли его на синтетическую трубку-протез. На втором столе, у более молодого мужчины удаляли аппендикс — операция тоже несложная. На следующем столе лежала женщина с варикозным расширением вен на ногах, вены были закупорены холестериновыми бляшками. Ей производили чистку и восстановление вен при местном обезболивании. Женщина была в сознании и терпеливо переносила экзекуцию, но по щекам ее текли слезы. Дмитрию было очень жалко оперируемых, особенно женщину, героически переносившую испытание, выпавшее на ее долю. У Димы на глазах тоже навернулись слезы, предательски выдававшие его!..
Тем временем, на первом операционном столе ситуация, похоже, обострилась. На одном из приборов сработал зуммер и запищал осциллограф. На мониторе синусоидальная кривая, показывающая пульсацию сердца, сначала резко уменьшилась по амплитуде, а затем сигнал превратился в горизонтальную прямую. Врач-анестезиолог, он же реаниматолог, мгновенно среагировал и засуетился возле оперируемого — подкатил со стороны головы пациента некий агрегат с проводами и гофрированными трубками различного диаметра. На самой толстой трубке диаметром примерно три сантиметра был длинный хромированный насадок того же диаметра, но с коническим сужением. Реаниматолог откинул вниз опорную площадку в изголовье пациента и запрокинул его голову так, что отчетливо послышался хруст шейных позвонков, а рот самопроизвольно открылся. Стало понятно, что возникла критическая ситуация… Вот вам и простенькая операция, которая до сих пор не вызывала вопросов! Реаниматолог решительно стал заталкивать насадок в трахею больного, Делал это он так жестко, что было заметно, как раздвигаются трахейные хрящи, которые, казалось, вот-вот лопнут, не выдержав давления! После того, как трубка почти уперлась в уперлась в бронхи, врач подключил подачу кислорода. Через секунды пациент ожил, а осциллограф зарегистрировал возвращение пульса. После этого реаниматолог осторожно вытянул трубу из глотки пациента, вернул его голову в первоначальное положение, рот самопроизвольно закрылся, губы сомкнулись… Было заметно, как трудно дались эти восемь—десять минут врачу, вернувшему пациента к жизни! Врач взял полотенце и протер им свое красное потное лицо и шею, а потом зачем-то другим концом полотенца потер лысину оперируемого мужчины. Хирург и его окружение никак не реагировали на происходивший реанимационный процесс, они не прекращали манипулирование инструментами. Дмитрий был взволнован так сильно, что его сердцебиение, похоже, превысило сто ударов в минуту, артериальное давление подскочило, руки дрожали, будто он сам участвовал в реанимации! Студенты-медики тоже беспокоились — возбужденно перешептывались и жестикулировали. Айболит внешне был спокоен, он показал жестом, чтобы практиканты не отвлекались, и успокоились… Дима не дождался завершения операций, ему нестерпимо захотелось выйти из операционной, чтобы уйти подальше от крови и страданий, очень захотелось вдохнуть свежего воздуха. Он представил как завтра эти прооперированные люди придут в сознание после наркоза и испытают сильнейший болевой шок — последствия операции. Пожилой мужчина, который только что заглянул в мир иной, наверное, не будет понимать, отчего так сильно болит гортань, хотя оперировали совершенно в другом месте. Все-таки, самое неприятное, болезненное и трагичное останется вне сознания этих пациентов. В этом, наверное, и заключается магия хирургии.
Студент-технарь стоял на широком больничном крыльце, залитом лучами весеннего солнца, и полной грудью вдыхал такой вкусный свежий воздух. Только сейчас парень осознал радость бытия! Как хорошо, когда вокруг люди… живые, здоровые. Они стремительно несутся навстречу друг другу, едут в авто, трамваях и троллейбусах. Перемигиваются светофоры и реклама переливается всеми цветами радуги! Жизнь — великое волшебство, счастье, радость! Но почему-то эти очевидные факты так не часто доходят до сознания. По крайней мере, пока не заглянешь по ту сторону тонкой и беззащитно-хрупкой грани, неощутимой и непрозрачной стены. За той гранью начинаются тяжкие, порой неизлечимые болезни, старость, необратимый распад плоти, души, и, в конце-концов, падение в вечную и бесконечно-черную бездну, из которой не существует возврата… Но нет, нет и нет! Жизнь прекрасна и удивительна — неподалеку появились прекрасные девушки-феи, подтверждающие правильность предыдущих рассуждений… Дмитрий залюбовался стайкой молоденьких, пестро одетых девушек, переходящих перекресток под зеленое подмигивание светофора. Те направлялись к больнице, в его сторону и, когда подошли ближе, то к своей радости парень увидел среди них Тому. Она тоже заметила его и, приотстав от подруг, подошла: «Здравствуй! Ну что, выдержал испытание, не пожалел о пари?» Дмитрий улыбнулся и отрапортовал: «Все прошло отлично! Готов к новым испытаниям!..» — «Ну, ты герой!.. — иронично молвила Тамара, чуть помолчала и задумчиво добавила: — Герой моего романа!..» Вопреки условиям пари, она первая обняла бравого студента и крепко-крепко расцеловала. Для парня это была лучшая из всех наград, которую он когда-либо получал. Награда, которую Дмитрий запомнил на всю долгую и счастливую жизнь со своей избранницей — девушкой по имени Тамара!
Та моя командировка была, мягко говоря, хреновой! Впрочем, судите сами — незадолго до Нового года в один из морозных и снежных дней начальство приказало экстренно выехать в столицу за «жизненно важными для предприятия приборами и устройствами». Уж лучше бы оно приказало долго жить. К тому же в напарники мне достался молчаливый и меланхоличный сотрудник нашего отдела Антон, убежденный холостяк, к которому прочно приклеилось прозвище «Флегматон». На самом деле, его флегматичность, внешняя невозмутимость, а порой и откровенное безразличие к окружающему были выше человеческого понимания.
Срок окончания командировки был неопределенным, так как зависел от срока изготовления приборов на смежном московском предприятии, и мы договорились с Антоном, что билеты туда берет он, а обратно я. Начались скорые сборы и сумбурное завершение многочисленных неотложных дел. На следующий день Флегматон, за три часа до отъезда передал мне билет и отрешенно произнес: «Отправление в половину девятого вечера…» Я метнулся домой, с помощью супруги оперативно собрался и попрощался с домом. Тепло одетый, влез в промерзший до состояния инея внутри салона и основательно забитый пассажирами автобус-маршрутку. Представлялось, что до отправления поезда оставалось достаточно времени. Я расслаблено сидел у бокового окна, покрытого изнутри морозными узорами. Дыханием отогрел смотровое окошко и задумчиво смотрел на искрящиеся сугробы, парящие вентиляционные решетки в домах и на тротуарах. В голову лезли мысли, типа все ли успел доделать и все ли нужное взял с собой? По снежной шуге автобус полз медленно, подолгу замирая у светофоров и на остановках. Неприятное предчувствие подтолкнуло меня уточнить время отправления поезда. Из внутреннего кармана дубленки достал билет и стал изучать. Когда посмотрел время отправления, то буквально бросило в жар! Оказывается, поезд отходит не в тридцать, а в пятнадцать минут девятого, значит, до его отправления оставалось всего-то минут десять, а до вокзала еще несколько кварталов езды! С той минуты моим секундомером стал собственный пульс.
Расталкивая пассажиров увесистой дорожной сумкой, я продирался к передней двери автобуса, одновременно поминая непечатными словами и выражениями раздолбая Флегматона. Встал за спиной у водителя и через лобовое стекло смотрел вперед, желая, наконец, увидеть долгожданный вокзал. Примерно в 5 минут девятого мы наконец-то въехали на привокзальную площадь. Я умолял водителя остановиться среди площади, так как очень опаздываю. «Не положено!..» — хамовато буркнул тот, и невозмутимо проследовал дальше на конечную остановку. До отправления поезда оставалось не более двух минут, а до вокзала метров пятьсот, когда я стартовал из автобусного чрева… А далее, говоря солдатским языком, состоялся кросс по пересеченной местности при полной боевой выкладке в суровых климатических условиях.
Бежал я так, как не никогда — ни до, ни после того случая! Несся кратчайшей дорогой, практически по прямой, не замечая сугробы, пешеходов, ограждения, урны и прочие «подставы». Дубленка распахнулась и словно крыльями хлопала за спиной, а шапка едва держалась на голове, приходилось прижимать ее к голове свободной рукой. Сумка, болтающаяся на плечевом ремне, нещадно молотила по телу и путалась в дубленке. Когда я увидел свой красный поезд-экспресс, стоящий на первом пути, до него оставалось метров восемьдесят. Тут объявили отправление, из репродукторов донесся марш «Прощание Славянки», и поезд тронулся!..
Я вбежал на перрон, когда состав набирал ход и двери в вагоны были уже закрыты. Лишь в последнем вагоне проводница, заметив меня, держала дверь открытой. На бегу ухватился за поручень и подтянулся в тамбур. Сипло дыша, но с чувством радости (успел-таки!), я остановился, чтобы передохнуть. Проводница напоследок выглянула наружу и воскликнула: «Скорее, скорее же!» — наверное, еще кто-то опаздывал. В распахнутой двери мелькнула крыша легковушки с желтым фонариком сверху — такси догнало поезд прямо по перрону. Почти сразу кто-то невидимый в темноте стал забрасывать багаж в тамбур. Затем на ступеньках появилась румяная, расфуфыренная и смешливая блондинка. Она была в красивой белоснежной шубке, без шапки, а ее кудри на голове трепал морозный ветер. Блондинка бегло поздоровалась и прокричала в темноту по-английски: «Come to me, my Angel! Quickly, please! (Иди ко мне, мой Ангел! Поспеши, пожалуйста!)». Следом за ней в тамбуре появился некий мужчина, одетый явно не по погоде. Это был коренастый и седовласый мужчина с лицом красным от мороза. На его голове красовалась экстравагантная коричневая ковбойская шляпа с серебристым пояском, завязанным на подбородке. Широкие поля шляпы были залихватски загнуты. Мужчина был в приталенной легкой кожанке с висящими «индейскими» оборками на рукавах. Однако, не смотря на широкую белозубую улыбку и явные признаки остаточной спортивности, даже при тусклом тамбурном освещении были заметны глубокие морщины на мужественном лице, показывающие, что возраст «ковбоя» значительно больше пятидесяти. На мой взгляд, он ничем не напоминал ангела, но для натуральной блондинки, очевидно, был тем самым волшебником, исполнившим ее самые сокровенные «девичьи мечты». Ковбой, смеясь и балагуря на своем заморском языке, заключил в объятия спутницу, и они смачно, не стесняясь присутствующих, поцеловались. Их суматошные возгласы, шлейф винных паров, а также длинное, богато отделанное, шелковое платье, выглядывающее из-под женской шубки — явно указывали на то, что эта парочка попала на поезд прямиком от свадебного стола. И теперь американский жених увозит русскую «герл» на свое ранчо в далекую Калифорнию.
Закончив любезничать, девушка попросила меня помочь донести один из чемоданов. Тот оказался не только громоздким, но и очень тяжелым — можно было предположить, что в нем уместилось все приданное состоявшейся невесты. Чувство галантности и российской доброжелательности, возникшие в тот момент, не позволили отказать, и я, с чувством обманутого верблюда, нагруженный поклажей потащился за «молодыми». «Сладкая парочка», увлеченная друг другом, не обращая внимания на мое отставание, налегке ушла в отрыв. Мне же стало совсем тяжко. Громоздкий, тяжеленный, и к тому же чужой чемодан, узкие вагонные коридоры, вибрирующие и качающиеся полы, да еще и собственная сумка — все это делало мои движения неприятными до тошнотворности. Особенно противно было в переходах между вагонами, где мотало, дергало, нижние панели разъезжались под ногами, а безжалостные двери на скрипучих петлях наотмашь били по рукам и бокам! Таким образом я пробирался через десяток вагонов, в том числе через купейные, плацкартные (где, кажется, обнюхал все ноги, торчащие с верхних полок!), через вагон-ресторан с резким запахом солянки и вареной курицы. Наконец добрался до места, где меня ждала «американка». Она весьма сухо поблагодарила меня, и с помощью «ангела» стала заталкивать чемодан в купе. Я же тупо побрел дальше в начало состава и вскоре оказался возле своего купе.
Дверь в купе была приоткрыта, постели заправлены белоснежными простынями, а окна закрыты голубыми занавесками с изображениями розовых ангелочков в окружении белых облачков. На нижних полках у столика с одной стороны восседал Антон, а напротив сидела девушка-попутчица. Они, дружелюбно беседуя, попивали из стаканов в узорчатых подстаканниках ароматный чай и аппетитно хрустели печеньями… Собеседники нехотя прервали разговор, и взглянули на меня. На лице Флегмона отразилось небывалое удивление, а девушка просто обомлела. Очевидно, было чему удивиться и даже ужаснуться. Я представил себя на их месте. Действительно, почти через сорок минут спокойной поездки в дверном проеме вдруг возникает непонятный мужик с потной рожей, в мохнатой шапке набекрень, из-под которой в разные стороны торчат мокрые волосы. На этом субъекте распахнутая дубленка, из-под которой струится пар. Мне даже показалось, что меня тут вовсе не ждали и не вспоминали! Стало обидно до чертиков. «Вот какая вы зараза, Антон-Флегматон! Своих кидаете, а потом и чай со смаком попиваете!» — ярость закипела в моей душе. Однако присутствие незнакомки несколько охладило мой пыл. Не хотелось в глазах посторонней девушки показаться ужасным злодеем. Поэтому, не обращая внимания на глупый вопрос Антона о том, где я и по какой причине долго пропадал, лишь предложил: «Наливайте и мне! Третьим буду!» И бесцеремонно стал раздеваться да развешивать для просушки на верхние полки свою одежду, насквозь промокшую от пота.
Дорога до Москвы пролетела для меня как мгновение. Сказался резкий переход из стрессовых и физических нагрузок в состояние полного покоя и расслабления. Почти сутки я проспал сном праведника. При этом для меня не были помехой навязчивое ухаживание холостяка Антона за попутчицей, их оживленные беседы, перешептывания и смешки, а также их частые чаепития с аппетитным хрустом печений и сушек.
В самой столице все прошло по заданной программе, без «сучков и задоринок». Вовремя согласовали со смежниками все рабочие и производственные вопросы, определили срок подготовки приборов и, соответственно, дату нашего отъезда из «белокаменной». В свободное время я даже успел «окультуриться», посетив Художественный музей, картинную галерею Глазунова и театр на Таганке и, конечно же, следуя нашему уговору, заказал билеты на обратную дорогу. А вот Флегматон, вопреки прозвищу, вечерами вел активный и независимый от меня образ жизни. Его знакомство с недавней попутчицей переросло в нечто гораздо большее. Екатерина, так ее звали, оказалась коренной москвичкой, отец которой служит капитаном 1-го ранга. Всю командировку Антон был не узнаваемым, в хорошем смысле слова, он словно светился изнутри и совсем не спешил возвращаться домой.
Увы, с билетами вышла непредвиденная заминка. Купить их за пару дней до отъезда проблематично в любом городе, а чтобы выехать из Москвы, да еще в канун новогодних праздников, — это архисложно. В железнодорожных кассах подходящих билетов не оказалось, а на самолете лететь мы не планировали, так как наш груз, состоящий из электронных устройств и приборов, мог вызвать большие проверки и объяснения при входном контроле! Поэтому пришлось обратиться к знакомым москвичам. Один из них пообещал «железно достать» ж/д билеты и в день отъезда привезти их нам в гостиницу. Однако, у знакомого возникли непредвиденные трудности и в оговоренное время билеты отсутствовали. В такой неопределенной обстановке было не возможно вызвать такси, а когда с билетами прояснилось, то многие таксисты отказались, т. к. не могли приехать вовремя. Согласилось подать машину лишь агентство под названием «Ангел». Для выбора других вариантов времени не оставалось! Вначале пришлось ехать за билетами в противоположную от вокзала сторону. Практически на ходу, не выходя из такси, через приспущенное боковое стекло я забрал билеты у знакомого, расплатился, и мы помчались на привокзальную площадь. Мельком глянул в билет и понял, что до отправления поезда оставалось более двух часов, времени вроде хватает… Однако, Москва знаменита своими автомобильными пробками. Маршрут нашего движения пролегал через центр по Садовому кольцу, как раз в вечерний час пик. Сплошные многокилометровые потоки автомобилей растянулись в каждом направлении в пять рядов. Если в одном из рядов возникала заминка, то замирал весь ряд. Почему-то все время казалось, что машины в соседних рядах едут гораздо быстрее. К тому же, наш водитель управлял слишком осторожно, сверяя маршрут с навигатором. С каждым километром движение все больше стопорилось, и порой вовсе замирало на пятьдесят минут. Антон дремал на заднем сидении, безмятежно склонив голову на баул с приборами, я же сильно нервничал и поглядывал на часы. Ехать до вокзала оставалось километров пять и менее получаса свободного времени. Но когда осталось полкилометра, то движение встало окончательно. Занервничал и водитель, понимая, что попали в ловушку, и стал соображать, как нам помочь вовремя добраться. Он нашел на обочине свободное место и завернул туда. Мы с водителем покинули машину и с громоздкими баулами побежали к «Площади трех вокзалов». В тот день в столице после 20-градусных морозов потеплело до нуля, выпал обильный снег и образовалась слякоть. Наша обувь сразу промокла, но это не остановило. Одетые как полярники во все теплое, мы с грузом лавировали среди стоящих рядами машин. До отправления поезда оставалось две минуты, когда мы вбежали в здание вокзала. Оставляя на полу мокрые следы, за минуту проскочили через огромный и суматошный зал ожидания. За считанные секунды до отправления мы выскочили на общий перрон и стали искать свой поезд… Но его почему-то не увидели, хотя все пути были заняты. На информационном табло название нашего поезда тоже отсутствовало! Неужели мы не успели?! Как же так получилось? Ведь поезд должен отправиться в 19:12 по московскому времени, и большие часы на стене вокзала показывали 19:12! Судорожно достал билеты и начинал их изучать. Антон с водителем пристроились рядом, также пытаясь разобраться. Плохое освещение, волнение и множество слов и цифр на билете не позволяли выделить главное. «Время отправления 20 часов 16 минут, а не то, что вы назвали!» — вдруг радостно воскликнул водитель. «Где, где это написано?!» — в один голос переспросили мы с Антоном. «Да вот же!» — показывает водитель пальцем в нужное место. И тут на полутемном вечернем перроне, накрытом сверху огромным стеклянным куполом, словно включили яркое освещение. Наступило прозрение и стало понятно, что, заполучив билеты от знакомого, я посмотрел совсем не туда куда надо, и поэтому перепутал время отправления с датой отправления поезда! На самом же деле наш поезд отправлялся 19 декабря именно в 20:16. Такой вот казус произошел, как бы Антону в отместку за то, что он в начале нашей командировки также неправильно назвал мне время отправления поезда. Однако в столице такой самообман оказался для нас спасительным! Мы невольно получили существенный запас по времени, сумев в условиях непредсказуемых московских пробок заблаговременно добраться до своего поезда.
Попрощались с водителем, и едва пришли в себя, как к перрону подали наш состав. В числе самых первых пассажиров, неспешно, с достоинством мы вошли в вагон и прошли к своим местам. Разложились, переоделись, поболтали о том, о сем и решили, что пора перекусить. Вдруг у Антона затрезвонил мобильник. По радостной интонации и веселому «чириканью» в трубку я понял, что звонит Катя. Немного пообщавшись, Антон произнес: «Катюха, сейчас выйду!» Парень накинул куртку на трико и, предупредив, что ненадолго, выскочил из купе. «Понятно, дело молодое, неотложное!..» — подумалось мне, и я стал готовить бутерброды к ужину.
На перроне объявили отправление, затем пожелали счастливого пути. Немного погодя, поезд мягко тронулся и начал набирать ход, а Антона все не было. Стало волнительно, куда он запропастился? «Наверное, в коридоре стоит, расписание изучает» — успокаивал себя. Прошло еще немного времени, а потом — еще три раза по столько же, Антона все не было. На всякий случай выглянул в коридор, и увидел там бредущего Флегматона… Ох, в каком виде он был! Растрепанный, с багровым лицом парень зашел в купе, тяжело дыша, не раздеваясь, сел к столу и торопливо стал хлебать остывший чай. Отдышавшись, Антон произнес: «Понимаешь, решил Катюху до подземного перехода проводить, и не заметил отхода поезда! Едва догнал его и едва забрался в последний вагон… Хорошо, хоть проводница добрая попалась, открыла дверь и впустила! При этом припомнила, что в прошлой поездке с Урала какие-то американцы также на ходу запрыгивали»…
Я смотрел на этого парня и думал, что эта командировка ему, впрочем, как и мне, надолго запомнится! А еще подумалось, что возле людей постоянно и настойчиво вьются маленькие-премаленькие, эфемерные бледно-розовые амурчики, которые норовят запустить свои стрелы в чьи-то одинокие сердца. И еще представилось, что нас, наши души охраняют, а порой от бед спасают невидимые ангелы-хранители. Именно поэтому порой все завершается удачным хэппи-эндом, вопреки неимоверным козням. Несомненно, наша поездка с Флегматоном также прошла под сенью ангельских крыльев, ведь ангелочки обозначали свое присутствие на каждом шагу. Теперь это явственно чувствовалось и вызвало чувство благодарности такому покровительству!
Ну а дальше произошло следующее. Через шесть месяцев после этой командировки Антон женился на Екатерине, а еще через полгода у них родились белокурые и кучерявые близнецы — мальчик и девочка — вылитые херувимчики. Вот для кого наша поездка оказалась явно во благо!
В весенний субботний день Тимофей вышел из трамвая и целенаправленно зашагал в общественную баню. Что такое баня для студента успешно сдавшего зачетную сессию, объяснять не надо. Это святое, не иначе. Особенно для тех, кто живет в общаге, презрительно фыркает при упоминании о ванне и никогда не слышал слова «джакузи». Так вот, по такому случаю Тима нес потертый студенческий портфель, в котором конспекты и методички заменили банные принадлежности и сменное белье. В кошельке студента была сумма, достаточная для покупки билета и веника, да еще кружки пива с солидным куском пиццы, без которых баня, что брачная ночь без невесты. Короче, как шутят студенты, — «Решил сходить в баню, заодно и помыться!». В предвкушении удовольствия все мысли в голове студента, можно сформулировать так: «Сегодня я позволю себе все, что захочу!» С вожделенной улыбкой, соответствующей настроению, Тимофей шагал по улице мимо торговых точек под перезвон трамваев и посвистывание весенних птах. Вдруг студент услышал чей-то вкрадчивый голос: «Маладой, сымпатичный, дай закурыть!». Тима оторопело притормозил, увидев отходящую от киоска колоритную цыганку. Надо сказать, что родители с детства внушали парню недоверие и опаску к представителям этого народа. Обычно Тима старательно обходил по большой дуге людей цыганского сословия. На этот раз он столкнулся с цыганкой лоб в лоб. Она не то, чтобы преградила Тимохе путь, но каким-то образом всецело завладела его вниманием. Цыганка не выглядела неопрятной попрошайкой или спекулянткой с вокзала, которых предостаточно в людных местах. Студенту не раз приходилось видеть молодых талдычащих женщин, одетых в длиннющую пеструю одежду с младенцами на руках, но всегда издалека. Как правило, возле них вились сопливые малолетки, выпрашивающие у прохожих копеечки.
Тимофею припомнился случай во время летней практики в совхозе. Группа цыган окружила местного председателя, требуя денег. Как рассказывали, цыгане были наняты восстанавливать металлические бороны — ремонтировать их, точить зубья. Выполнив это задание не особо старательно, цыгане стали требовать расчет. Однако механик плохую работу не принял, о чем и доложил председателю. Было решено уменьшить сумму оплаты за допущенный брак. Насупившись, цыгане ушли, однако вскоре вернулись вместе со своим бароном. Тот отказался что-то переделывать и стал запальчиво требовать в два раза большую сумму. Разгорелся ожесточенный спор. На крики сбежались деревенские мужики и бабы. В центре толпы размахивали «крыльями» председатель и цыганский барон, как боевые петухи. В самый кульминационный момент «диалога» позади председателя возникли два цыганенка. Один из них аккуратно просунул между ног председателя черенок лопаты, а другой ухватился за его свободный конец. Глава сельсовета не заметил мельтешащих рядом пацанов, а те дружно крутанули черенок по правилу буравчика. Председатель, как подкошенный, рухнул на газон, одновременно уронив и свой авторитет. Особенно в глазах цыган, разразившихся многоголосным хохотом. Селяне подхватили поверженного председателя и отнесли в контору, а позже он обреченно заключил с цыганами мировую, выдав изначально востребованную ими сумму.
Воспоминание не способствовало позитивному восприятию Тимофеем подошедшей к нему цыганки. Раздраженно ответив, что не курит, он пошел было дальше, но тут цыганка саркастически произнесла вдогонку: «Нэт сыгарет, так дай дэсять рублей… Жалко что ли?!» Студенту показалось унизительным проигнорировать эту просьбу. «Не такой уж я жмот, чтобы не дать какую-то десятку!» — подумал он и гусарским жестом дал цыганке засаленный червонец. Широкий жест не поставил точку в их общении. Цыганка взяла деньги и по-хозяйски преградила студенту путь: «Парнышка, такой подарок я должна отработать! Хошь скажу, как тэбя завут?» Тимофей был уверен на все сто, что цыганка не назовет его имя! Имя не слишком распространенное, а на лбу, как говорится, не написано. «Вот тут-то ее “лабуда” и вскроется!» — решил студент, вспомнив слово, сказанное одним из институтских преподавателей, относительно чей-то курсовой. Усмехнувшись, парень уверенно произнес: «Называй!» Цыганка поймала взгляд Тимофея, и он сразу почувствовал себя кроликом перед удавом. Взгляд гадалки будто проник глубоко внутрь и словно палец музыканта стал перебирать мозговые извилины, как гитарные струны. А на его голову будто надели звукопоглощающий шлемофон. Студент перестал воспринимать уличные звуки и погрузился в поролоновую тишину. Сколько длилось такое состояние, определить было трудно — словно вечность прошла! Тимохе не только расхотелось шутить, но даже идти на долгожданную помывку и сдувать пену с пивной кружки… Он видел лишь напряженные глаза цыганки и появившуюся испарину на ее лбу. Неожиданно взгляд цыганки стал мягче и перестал шевелить мозги студенту. Он вновь услышал полифонию улицы. Цыганка расслабилась и произнесла в растяжку на выдохе: «Тэбя завут… Ты-и-ма!». Тимофей сразу признал свое имя и понял, как недооценил паранормальные способности этой женщины в пестрой косынке, по-пиратски завязанной на затылке. Пользуясь замешательством молодого человека, гадалка предложила Тиме экскурс в его дальнейшую жизнь, и повела за киоск. Там собралась группа молодых цыганок, заинтересовано наблюдавших за действиями своей атаманши, с целью перенять ее опыт. Студент как ручной выложил за гадание стольник, а затем еще… и еще… Правильно угаданное имя резко укрепило его веру в гадание. А цыганка была, что называется, на пике куража и нагадала на картах о том, кто будет избранницей Тимы, как она будет выглядеть, когда именно состоится их свадьба и сколько впоследствии у них родится детей. Перед каждым предсказанием цыганка зажимала в кулаке очередную сотню, приговаривая при этом, что если гадание сбудется — «дэнги по ветру полетят», а если нет — останутся в ее руке. После каждого предсказания она дула в кулак и раскрывала ладонь — та оказывалась пустой! «Улетэла дэнежка — значыт сбудытся!» — удовлетворенно объявляла цыганка. Понимая, что вскоре денег не только на пиво, но и на баню не останется, студент решительно отказался от дальнейшего опустошения кошелька… Напоследок цыганка предложила: «Принэси пятсот, и самая красывая дэвушка будэт тэбе всу ночь гадат!» При этом она указала на одну из присутствующих молоденьких цыганок… Ошалевший Тима, не слушая гадалку, метнулся на оживленную улицу. Он понял, что его субботние развлечения действительно улетели по ветру. Вернее, остались в бездонном кармане разноцветной юбки этой ведуньи…
С той поры много времени утекло. Тима женился на хорошенькой девушке, которая к его удивлению оказалась точно такой, как описала цыганка, а свадьба состоялась именно в тот год, месяц и день, какой та назвала. В дальнейшем инженер Тимофей Павлович стал приходить к мысли, что не зря когда-то променял пиво с пиццей на общение с гадалкой. Хотя, на самом деле трудно понять — было ли то гадание предсказанием судьбы или же ее программированием. Когда же стали рождаться дети, причем в том порядке и того пола, как предсказала цыганка, Тимофей совершенно уверовал, что гадальные карты легли тогда точно на его судьбу. Цыганка будто настроила его жизнь на некую чудную мелодию!
Тимофей Павлович оторвался от компьютера, с помощью которого по заданию начальства делал внеурочную работу, и взглянул на своих детишек. Они сидели стайкой на диване и зачарованно смотрели по телевизору старый мультфильм про Бременских музыкантов. Детей было на одного меньше, чем в предсказании, хотя, конечно, это поправимо… На экране ТВ шел эпизод, в котором брутальная цыганка деловито раскладывала игральные карты — «погадать на короля». Внешне она напоминала ту, что когда-то раскладывала его собственный пасьянс. Мультяшная цыганка вдруг пристально взглянула на Тиму, будто требовала подтверждения исполнения ее гаданий. Ее пронзительный взгляд странно подействовал на Тимофея. Он резко встал со стула и устремился к дивану, где подхватил на руки младшую дочурку и закружил с ней по комнате в ритме ламбады! Детишки сначала удивленно взглянули на папу, а потом заулыбались, дружно хлопая в ладошки. В наступившей кутерьме никто не заметил, как в дверях появилась мама и стала фотографировать этот страстный танец на мобильный телефон. В этот момент телевизионная цыганка незаметно исчезла с экрана, оставив азартно танцующего папашу перед неразрешенным до конца вопросом: что есть цыганское гадание — лабуда или ламбада?!
Чаша лесного озера была заполнена чистейшей водой. Прибрежный желто-серебристый песок окаймляли вековые сосны, и возле них даже самый крупный человек смотрелся муравьем. Целый океан солнечного света и ароматного воздуха! Для нашего суетливого, засоренного пространства, обители рода человеческого, это — редкая идиллия. Но куда же без людишек? И тут без них не обошлось! Какая-то группа копошилась на пляже… Трое подвижных парней в спортивной одежде непрерывно вертелись вокруг кряжистого бородатого мужика, который возвышался средь них как дуб среди березняка. Не было слышно, о чем они судачат. Однако по доносившимся иногда возгласам и междометиям было ясно — разговор перешел в жаркий спор. Возле спорщиков догорал костер. Один из парней вдруг выхватил из костра тлеющую головешку и стал размахивать ею перед бородачем…
Свидетелями инцидента стали молодые специалисты Андрей и Сергей, стоявшие в тот момент поодаль. Ввязываться в чужие разборки не хотелось, да и задача у них была иная. Парни, работающие в небольшой инжиниринговой компании, подыскивали подходящее место для проведения корпоратива. Был юбилей компании, который решили отпраздновать двухдневным отдыхом на турбазе. С начальником базы созвонились заранее. То был некий дядя Миша. Прошли по территории базы, выбрали несколько подходящих для проживания домиков, но начальника базы на месте, как назло, не оказалось. Его сотрудница сообщила, что тот ушел на пляж наводить порядок. Туда и направились парни…
Тем временем наступил апофеоз разборки. Бородач, ловко перехватив одной рукой мелькавшую перед его лицом головешку, другой ухватил нападавшего за болтающийся капюшон ветровки. Парнишка, отпустив палку и пытаясь вырваться, крутанулся так, что оказался к мужику задом. Бородач не упустил момента и дал озорнику такой мощный пинок, что тот, потеряв шлепанцы, перелетел через костер к своим перепуганным дружкам, где и приземлился на четыре точки. Дружки подхватили бедолагу и, перепугано оглядываясь, засеменили по берегу в кусты. Бородач бросил головешку в костер, подобрал оставленные шлепанцы и метнул их в отступавших. Затем он помыл руки в озере и направился к тому месту, где его поджидали инженеры. Парни поняли, что это и есть искомый дядя Миша. Хозяин, разгоряченный разборкой, продолжал сотрясать воздух руганью: «Ходят тут всякие засранцы! Свинячат, где не попадя, за собой не убирают… Я научу таких природу любить!..»
Сергей с Андреем рассказали начальнику базы о цели своего приезда, забронировали места для проживания и отдыха, и вскоре поехали домой. По пути они делились впечатлениями. «Настоящий хозяин озера! Здесь такой и нужен, иначе никакого порядка не будет…» — такой вывод сделали коллеги о дяде Мише. Затем прикинули, сколько человек приедет на корпоратив. Всего получилось человек двадцать пять. В основном мужчины, женщин ожидалось не больше пяти — все замужние. Холостяка Андрея такой расклад несколько расстроил — ему хотелось, чтобы было обратное соотношение. Он спросил у Сергея: «Ты что же свою жену не посчитал!» К удивлению своему услышал, что брать жену на уикэнд тот не собирается. Дескать, давно с ней в разладе и дело идет к разводу. Андрей совершенно нечаянно затронул больную для Сергея тему. Тот стал жаловаться на несложившуюся семейную жизнь и на супругу, портящую его существование своими зловредными кознями. Так и ехали под бесконечное нудение окольцованного супруга.
В выходной в соответствии с утвержденным сценарием работники компании стали съезжаться на турбазу и размещаться в небольших домиках в тени реликтовых сосен. Анд рей и Сергей по-хозяйски занимались расселением гостей. Некоторые приехали с малолетними детьми, и те внесли в обстановку элементы детсада, что Андрея напрягало. Сергей все-таки привез на пикник жену, но демонстративно дистанцировался от нее с безразличным выражением лица. В глазах молодой женщины прятались непонятная грусть и одновременно какая-то детская насмешка, чем вызвала у Андрея смешанные чувства и странный интерес. Он представился. «Эльвира…» — ответила женщина, и без задержки ушла в домик. Подъехал «лэнд краузер» шефа. Геннадий Владимирович прибыл с женой и детьми. Шеф громко поздоровался и сказал стоящему рядом Андрею, что у него в багажнике подарок от главного заказчика работ, и этот подарок надо выгрузить. Подарком были два сорокалитровых кега с пивом. Ящики же с вином и водкой давно стояли в тенистом месте. Откуда не возьмись, появился дядя Миша, неся двумя руками щуку метровой длины: «А вот к пиву рыбка приплыла! Дешево отдам!» — воодушевленно молвил бородач. — «Почем отдашь?» — поинтересовался Геннадий Владимирович. — «Литра три пива — и в расчете будем! — ответил “хозяин озера”, — А ежели пару пузырей дадите, баньку истоплю!» — «Коль пошла такая пьянка, так готовь скорее баньку! — скаламбурил шеф. — Вот тебе две бутылки, а рыбину к очагу неси на уху». Андрей и Роман покатили кеги к длинному столу, его накрывали на просторной площадке между каменным очагом и домиком, выбранным шефом и его семейством. О Романе стоит рассказать — он кучерявый брюнет цыганской крови, что отразилось и в его характере. Правда, в отличие от соплеменников, Роман честен и трудолюбив, хотя порой весьма горяч и импульсивен, однако справедлив!
Через некоторое время все было готово к торжеству. Широкая терраса домика шефа была оборудована под сцену, там установили магнитофон с мощными колонками. Шеф со сцены поздравил всех с наступившим юбилеем, торжественно объявил о начале праздника и включил магнитофон. И праздник начался! Выступала самодеятельность, плескалась в чашках уха, а кеги опустошались под нескончаемые тосты и поздравления! Пожалуй, музыку было слышно и на противоположном берегу озера, а ноги сами просились в пляс. Танцевали все, включая и шефа, и детишек. Роман выделывал такие коленца и с таким азартом, что окажись он в этот момент в таборе, — его бы сразу выбрали пожизненным цыганским бароном!
Утомившись от энергичных танцев, Андрей выбрался из круга на край поляны, где среди кустов калины и шиповника были установлены скамьи и лавки для отдыха. Свободное место нашлось лишь на одной из скамеек, где в обмякшей позе, закрыв глаза, полулежал Сергей. Рядом, поставив босые ноги на сиденье и пристроившись на спинке, сидела Эльвира. Она с интересом наблюдала за танцорами. «Чего не танцуем?» — перекрикивая музыку, громко спросил Андрей. — «Да вот не с кем! Этот (она кивнула на Серегу), похоже, дотанцевался до лавочки!.. — сказала Эля и, улыбаясь, показала рядом с собой: Садись, пока не заняли…» Андрей присел на скамью по другую сторону от дремлющего Сергея. Места оказалось мало, и парень случайно коснулся рукой женской ноги. «Я не помешаю?» — спросил он и, подняв голову, увидел опьяняюще завораживающие женские глаза. Эля наклонила к нему голову и прошептала, обжигая ухо словами: «Совсем нет, я рада, что так тесно!..» Андрюху дрожь прошибла и голова пошла кругом. И вовсе не от выпитого, а от нахлынувших чувств! Сердце заколотилось от предположения, что между ним и Эльвирой может произойти нечто интимное, и возможно, очень скоро! Он понял, что женщина одинока и тоскует по мужской ласке. Чтобы проверить свои домыслы, Андрей украдкой дотронулся пальцами до ее лодыжки, и та, вздрогнув, подалась навстречу. Он погладил ладонью ее ногу, краем глаза наблюдая за Серегой. В голове Андрея стали рождаться планы, как бы незаметно забрать и увести красавицу куда-нибудь подальше от посторонних глаз! Тут, совсем некстати, в круг танцующих протиснулся дядя Миша и громогласно объявил: «Господа отдыхающие! Баня готова, желающие могут париться!..» Большая часть танцоров разбежалась по домикам за банными принадлежностями. Очнулся и Сергей, он встал и, недовольно бурча, шатаясь пошел в свой домик. Эльвира быстро провела ладонью по волосам Андрея и, не проронив ни слова, поспешила за мужем. «Нечего на замужних заглядываться! Не пара она мне… Лучше иди-ка ты в баню — стресс сними… Не облизывайся попусту!..» — приструнил себя парень, и пошел вслед за всеми. Баня — это не только место для омовения и наведения телесной чистоты.
Баня — это, если хотите, мировоззрение или даже философия, определяющая сознание индивидуума именно в то время, когда тот находится в банном помещении, и даже в предбаннике. В «сандуновских» банях, в сауне, либо в общественной бане один и тот же человек чувствует себя по-разному. Где-то ему не очень комфортно, а где-то просто в кайф! Баня, подготовленная дядей Мишей, оказалась не той, которую все ожидали увидеть. Личная баня за его домом — это просторная бревенчатая изба из трех помещений. В ней можно получать удовольствие часами, то парясь, то попивая ароматный чаек из пузатого медного самовара. Ею любуются все приезжие, как говорится, без зависти мимо не пройдешь! Та же банька, что предлагалась гостям, была неким походным вариантом, где одновременно помещалось не более пяти человек, а раздеваться нужно было перед входом.
Баня располагалась на берегу озера. Это был некий шатер или чум из полиэтилена с круглым отверстием вверху. Внутри него был сложен каменный очаг пирамидальной формы. Дядя Миша жег в нем костер, пока не раскалил камни. Затем выгнал весь дым, закрыл вход пленкой и дал бане настояться… Вот теперь — добро пожаловать, гости дорогие!
Первая декада октября в этот год баловала поздним бабьим летом. Париться заходили небольшими группами, в порядке стихийно образовавшейся очереди. Поначалу баньку предложили женщинам, из-за их малочисленности. Мужики расположились на пляже неподалеку. Потягивали пивцо, покуривали, байки травили — в общем, старались не скучать. Прислушивались к веселому щебетанию и повизгиванию женских голосов, доносившихся из шатра. Наконец, раскрасневшиеся женщины в купальниках гурьбой выбежали из бани и бросились с разбегу в осеннюю воду. Визг поднялся на все озеро! Затем они попарились еще, после чего допустили в шатер мужчин. Температура в шат ре была выше ста градусов, как говорится, «настоящий Ташкент»! Капли конденсата, падающие с потолка на голые тела, казались расплавленным оловом и заставляли вздрагивать! Здесь вовсю суетился дядя Миша-крепыш, без устали распаривая в больших ведрах березовые и еловые веники, и поливая разогретые камни. В баньке появился удивительный лесной дух! Михаил успевал похлестать спины и зады желающих получить максимум удовольствия! В наступивших сумерках распаренные мужички нагишом выбегали и прыгали в бодрящую воду, алеющую в наступившем закате. Тела пловцов выглядели, как у вареных раков. Еще не все женщины переоделись и ушли с пляжа. Восторженные зрительницы сопровождали нудистов аплодисментами и смехом. Мужчины, немного проплыв, возвращались в парную, и так по нескольку раз. Разве подобные природные радости возможны в банях типа «сандуновских»? Да ни-ког-да!
Андрей не выдержал длительного банного марафона. После нескольких заходов в баню собрался и одним из первых отправился продолжать застолье. Он ощущал блаженство, наслаждаясь чувством легкости. Чтобы сократить путь, парень решил идти не по тропе, а напрямую через подлесок к освещенной поляне, где раздавалась веселая музыка и мелькали силуэты танцующих сотрудников. Чуть в стороне он заметил женскую фигуру с накинутым на голову капюшоном. Женщина шла к озеру, а когда уже разошлись, он вдруг услышал оклик: «Андрей, это ты?». Повернувшись, Андрей в лунном свете увидел Эльвиру. Она стояла теперь с откинутым капюшоном и распущенными вьющимися локонами. Сложные чувства охватили в этот момент Андрея — он вроде хотел и не хотел этой встречи, не чувствуя необходимости продолжения отношений с симпатичной, но замужней женщиной… Внутренний голос упорно твердил ему, что надо прекратить всякое общение с ней, и идти своей дорогой. Поэтому парень ответил нейтрально: «Да, это я…» «А я к озеру иду…» — сказала та, и добавила потише «…хотела там увидеть тебя!» Эля подошла совсем близко, на расстояние вытянутой руки. Теперь Андрей хорошо видел ее несколько смущенное лицо, большие глаза, отражающие лунный свет и слышал ее неровное дыхание. Парень понимал, к чему может привести эта нежданная встреча, но все еще не желал ее продолжения. Чтобы охладить пыл, он спросил: «А Серега-то где?..» «В домике… давно не появлялся… спит, наверное, пьяный…» — прошептала Эльвира. Она еще приблизилась к парню. Андрей почувствовал обжигающее дыхание Эли и томное желание ее сильного тела. И тормоза у Андрея отказали! Он сдавил соблазнительницу так, что та вскрикнула. Их губы сомкнулись и слились в продолжительном поцелуе… Руки хаотично блуждали, головы кружились, а мысли путались!..
Все-таки некие сторожевые индикаторы в их головах продолжали функционировать. Эля вдруг ослабила объятия и, резко отпрянув от парня, стала прислушиваться. Она взглянула через плечо Андрюхи и ее глаза округлились от ужаса! Она вырвалась и метнулась в кусты… Теперь и Андрей услышал позади хруст валежника, кто-то мощно навалился ему на спину, сжав «лапищами» шею… Неизвестный стал злобно душить его! «Неужели медведь?! Откуда он здесь?!.» — мелькнуло в голове Андрея перед тем, как он оказался ничком на земле, вдавленным лицом во влажный мох. Опуская подробности борьбы, можно сказать, что Андрею удалось-таки вырваться из медвежьих объятий и оседлать своего обидчика. И только тогда он разглядел перекошенное от ярости лицо своего сотоварища Сергея… Но теперь уже лихо было разбужено! И взбешенный Андрей одной рукой, как клещами, сдавил горло противника, а другой стал молотить куда попало по башке этого «медведя». Серега хрипел и, брызгая слюной, рычал и стонал: «Гад!.. С моей бабой связался!.. Думали… сплю… ничего не вижу… не знаю… Удавлю обоих!.. Гады подколодные!.. Заразы!..» Он гримасничал, дергался, выворачивался, швырял в лицо Андрею траву и песок. Пытался несколько раз укусить соперника. Сил у обоих почти не оставалось, но жесткая борьба продолжалась довольно долго. Тем временем, всего в нескольких десятках метров от них гремело веселье. Звучала музыка, произносились тосты, слышался задорный смех. Потом все стихло, в наступившей тишине звонко зазвенела гитара, и мужской голос затянул душевную цыганскую песню — пел Роман… Но недруги этого не слышали, нещадно мутузя и матеря друг друга. А поднявшийся в верхушках сосен ветер заглушал резкие возгласы, издаваемые драчунами. Серега, изловчившись, все-таки врезал Андрюхе промеж глаз, да так, что тот, взревев по-львиному, нащупал свободной рукой камень и со всей злостью замахнулся им. Еще секунда, и одним ненавистным ревнивцем станет меньше! Но огреть Серегу не получилось — чья-то крепкая рука перехватила руку Андрея, а зычный голос сверху произнес: «А ну, кончай разборки!.. Брысь отсюда!..» Это оперативно появился дядя Миша, чтобы навести порядок в своей вотчине. Применив грубую силу, он расцепил и разогнал дерущихся! Дюже силен был этот бородач, с ним не поспоришь!
После схватки Андрей, хромая, пошел к озеру и начал умываться. Кровоточащие раны и царапины на лице саднили, голова гудела и пухла от хаоса вопросов: «Почему взбеленился Серега? Ведь сам же мозги парил, что готов развестись с женой… Да и Эля, судя по всему, созрела для такого шага! Чего же тогда в драку лезть, устраивать мордобой?..» Парень решил больше не оставаться в такой тревожной обстановке до конца выходных, и уехать как можно скорее. Даже свои вещи из домика не захотел забирать. Андрей нащупал в кармане чудом не выпавшие ключи от машины и направился прямиком к автостоянке. Теперь он чувствовал себя не только трезвым, но и правым так поступить! Он брел среди сосен по слабо освещенной дорожке, погруженный в печальные мысли. По закону подлости, встречным курсом двигался ненавистный Серега! Тот тоже не ждал встречи, но, завидев «кровного врага», Сергей набычился и угрожающе направился к Андрею. Понимая неизбежность новой драки, Андрей досадливо сплюнул, закатал рукава и принял боксерскую стойку. Однако судьба и в этот раз учудила по-своему. Неожиданно откуда-то из-за кустов выскочил кучерявый Роман и в высоком прыжке ударил Сергея в грудь сразу обеими ногами. Тот свалился, как подкошенный сноп. Цыган запрыгнул на Серегу и принялся наотмашь молотить его! Видно, для этого у Романа имелись веские, не понятные другим, причины. Для Андрея же такое развитие событий оказалось благоприятным. Он осторожно обошел катающихся по опавшим сосновым иглам драчунов и продолжил движение к своей цели. У него не возникло и малейшего желания их разнимать. Оказалось, сделать это было кому — на помощь явился тот же дядя Миша. Он басовито прокричал: «Да что за жизнь такая!.. День и ночь эти петушиные бои… задолбали!» Затем нагнулся и подхватил каждого из «бойцов» за шиворот. Оторвал их как котят от земли и, развернув в разные стороны, придал ускорение коленом со словами: «Объявляю ничью! Геть отсюда!..»
Тем временем пошел плотный осенний дождь, заметно похолодало. Андрей сел в машину, запустил и прогрел двигатель, затем тронулся. Свет фар выхватил из темноты женщину с пакетами в руках. Она, взмахнув пакетом, попросила остановиться. Андрей притормозил и с осторожностью приоткрыл забрызганное дождем боковое стекло. Из темноты на него глянуло лицо Эльвиры: «Я принесла твои вещи… Забери их…» Парень вышел из машины, чтобы взять пакеты. Но Эля неожиданно обняла Андрея и горько заплакала: «Не оставляй меня! Сергей может сделать со мной какую-нибудь подлость!.. Он такой мерзкий!.. Увези меня!.. Спаси!». Андрей стал гладить Элю по щекам, пытаясь успокоить. Его ладони стали мокрыми от ее слез, или от дождя — трудно было понять. Жалость и желание помочь, а может, пробуждающаяся любовь, охватили Андрея. Но задумавшись на минуту и отбросив сомнения, он распахнул дверцу автомобиля, и решительно произнес: «Садись! Поедем вместе. Никого не бойся — я с тобой!..». Лицо Эли просветлело, а дождь резко прекратился.
Когда они отъехали от озера сравнительно далеко, и дорога стала ровнее, Андрей взглянул на притихшую спутницу. Она, откинув голову на подголовник сиденья, безмятежно спала… Улыбка, застывшая на миловидном лице, делала женщину еще более очаровательной… Над зеркалом лесного озера забрезжил рассвет. Начинался новый день, а для этих двоих, знающих друг друга лишь сутки, возможно, наступила совершенно новая жизнь, чем-то похожая на сказку…
В жизни случаются всякие метаморфозы… Инженеры, например, превращаются в космонавтов, а врачи — в художников. Порой человека охватывает безумное желание реализовать свои тайные мечты и фантазии. К примеру, стать супергероем с накаченными бицепсами и рельефным прессом, чтобы спасти человечество от какой либо напасти! Далеко не у всех, не всегда и не все мечты сбываются. Однако, самые упорные, целеустремленные и последовательные достигают многого и меняют, если и не мир, себя-то уж точно. Яркий пример — молодой инженер Тимофей Климов. До тридцати трех лет он будто катился по рельсам — жил в автоматическом режиме, не прилагая особых усилий для своего нравственного, умственного и физического развития. То есть существовал в схеме: родился — учился — распределился — женился — родился первенец — получил жилье — второй ребенок родился… В определенный момент молодой человек понял, что жилплощадь для семьи мала, и зарплаты до конца месяца не хватает… К тому же здоровье, увы, не то, и хвори заметно чаще терзают изрядно утомленное тело. Тут-то Тимофей и возжелал что-то кардинально поменять в своей жизни. Он задумался, с чего же ему начать самоперестройку? Жену не поменяешь — детей некуда девать. С работой тоже сложности — в других местах больше вряд ли заплатят… Так с чего стартовать? Подошел он к окну, задумчиво выглянул на улицу, а там — красотища неописуемая! Зима наступила снежная, натуральная, розовощекая! Еще вчера везде была грязь и осенняя промозглость, а над головой — небо, что твоя чугунная сковорода, перевернутая вверх дном. Теперь же — вокруг деревья в пушистых снежных свитерах и рукавичках! На серебристых ветвях снегири повисли краснобокими новогодними игрушками! Под деревьями люди, как снеговики, лыжи к ногам прилаживают и от самого порога отправляются в лес на прогулку по белоснежному, искристому покрывалу. Такая картина соблазнила Тимофея. Не удержался он, достал из кладовки слегка рассохшиеся и запыленные, но все же пригодные для катания старенькие лыжи, которыми давно не пользовался. Натер инженер рабочую поверхность соответствующей мазью, погладил разогретым утюжком и вынес остудиться на улицу. Начинающий спортсмен воткнул лыжи в сугроб у крыльца, а сам на несколько минут забежал вернулся домой переодеться в спортивный костюм. Когда же Благов вновь появился на крыльце, упакованный по погоде с лыжными палками наперевес, то неприятно удивился — от лыж в сугробе остались лишь две глубокие ямки… Короче, его лыжам, что называется, ноги приделали! Долго метался Тима по соседним дворам и лесопосадкам, пытаясь найти и наказать воришку титановыми палками и вернуть-таки свой восстановленный спортинвентарь. Но — все тщетно! Несостоявшийся спортсмен вернулся домой разгоряченный и злой. Жена встретила его укоризненным взглядом, а дети с радостью — ведь папочка останется с ними дома. Так, не начавшись, завершился лыжный start-up инженера Благова.
Трудности усилили рвение Тимофея. Он достал заначку (копил на мотоцикл) и в тот же день приобрел отличные пластиковые лыжи с пружинными креплениями, подобрал к ним удобные ботинки. В ближайший выходной Тимофей «обновил» покупку, одолев десяток километров. Дистанция далась не просто. Под горку лыжи скользили так, что трудно было затормозить, тем более остановиться. На горку взбираться было еще сложнее — лыжи разъезжались и проскальзывали, ботинки натирали ноги. Оказалось, лыжные поездки требуют особого уменья и сноровки! На Урал Тима приехал с юга, где температура редко опускается ниже нуля, и появление снега считается чудом. Навыков катания на лыжах у парня не было, и об этом он теперь жалел. Через пару недель Тима стал держаться на лыжне увереннее — на поворотах его не заносило, он научился ловко объезжать препятствия. Через месяц тренировок парень стал подобен снежному барсу — таким же сильным и проворным. Благов отказался от некоторых вредных привычек. Например, перестал часами просиживать за компьютерными играми, а на его щеках появился здоровый румянец. К нему вернулись хороший аппетит и крепкий сон. В выходные он мог уже пробежать на лыжах более двадцати километров.
Через два месяца Тимофей узнал, что в окрестностях города состоится всероссийский лыжный марафон. Вот он — шанс покорить дистанцию в сорок пять километров! Благов чувствовал себя вполне готовым к такому испытанию. Его мышцы окрепли настолько, что он мог непрерывно отжаться от пола 50 раз, а «дыхалка» начинающего спортсмена работала ритмично, как кузнечные меха. У Тимы не оставалось сомнений, что марафонская дистанция ему покорится! За неделю до марафона он решился совершить пробный пробег по трассе уже промаркированной для соревнования. Раньше он уже пробегал на лыжах тридцать километров. Пробежать всего-то на 50 процентов больше было ему по силам. Стартовать решил в субботу, не откладывая. Но, как зачастую бывает, жизнь внесла свои коррективы. В тот день до обеда пришлось переделать много домашних дел. К тому же выбивало из колеи нервозное поведение супруги — она не хотела отпускать мужа «в страшную стужу», хотя на улице не было и 20-ти градусов мороза. Супружеский разговор быстро перешел в спор, закончившийся откровенной руганью. В результате, Тимофей уходил из дома сильно расстроенным. Он взял лишь фляжку с чаем, забыв многое, что подготовил для длительной пробежки. Выскочил из квартиры как пушечное ядро! Даже пес Пушок под действием негативного настроя хозяйки недовольно тявкнул вслед хозяину. Во дворе Тима вспомнил, что не взял ни бутербродов, ни галет, забыл и телефон. Возвращаться не стал из принципа. Во-первых — плохая примета. Во-вторых, этот марафон, по прикидкам, не должен был затянуться более, чем на четыре часа, а за это время он вряд ли замерзнет и проголодается. Но главное — ему не хотелось возвращаться в накаленную домашнюю атмосферу, демонстрируя всем свою дурацкую забывчивость. Так начинался тестовый марафон…
Первые десять километров «лыжный ковбой» бежал энергично, пытаясь отогнать мучившие его смутные мысли. На втором десятке километров сомнения мало-помалу улетучились, лыжника увлек спортивный азарт. Мороз особо не беспокоил, лыжи скользили легко, натренированное тело работало слаженно. А вокруг-то какая красотища! Сначала парень скользил мимо редких сосен и кустарников, но вскоре начался густой лес. Вековые сосны и ели в сказочном снежном убранстве искрились в лучах низкого зимнего солнца. Тимофей въехал в долину. Недалеко от него по параллельному курсу стремительно пронеслись несколько рыженьких косуль с белыми пушистыми хвостиками. «Ну что, посоревнуемся!» — крикнул им лыжник, прибавив скорость. Но куда там — лишь хвостики мелькнули далеко впереди и мигом скрылись в кустах. Скучновато было ехать в полном одиночестве. Поначалу попадались встречные лыжники, а потом — никого! Тем временем, солнце зашло за деревья, и длинные тени стволов легли поперек лыжни, как шпалы железной дороги. Стало заметно холодать. Вместо легкой ветровки не грех было бы взять куртку потеплее! А может все-таки вернуться домой пока не поздно? Очередной маркер трассы показал, что пройдено 24 километра, значит позади больше половины пути и возвращение лишено смысла… «Только вперед! Осталось не так уж много!» — подбадривал себя Тима, пытаясь обмануть накатывающую усталость. На отметке «30» он остановился передохнуть и с наслаждением допил из фляжки остатки сладкого, чуть теплого чая. Наступали сумерки. Тимофею вдруг привиделось, что в ветвях могучей ели, в последних отблесках уходящего дня мелькнула пара бледно-желтых огоньков! «А вдруг это рысь!.. Не дай Бог!..» — и Тима, хоть и не был верующим человеком, трижды перекрестился, вспомнив недавнее сообщение в прессе о том, что люди не раз находили следы крупных хищников в окрестностях города. В груди появился противный холодок — и лыжник резко рванул дальше, будто оставалось не пятнадцать, а всего-то пара километров! И тут, как иногда бывает, в ход событий вмешалось вселенское зло… При спуске с горы, на одном из виражей нога выскочила из крепления, и лыжник, потеряв равновесие, влетел в густой кустарник! С трудом выбравшись из колючих зарослей, он встал на ноги и попытался разобраться в причине падения. Поцарапанное лицо саднило, ветровка была порвана, правая нога предательски ныла — но это еще не все! На одном из лыжных креплений не оказалось зажима, фиксирующего ботинок. Куда же делась эта чертова железка?! Чуть не плача, Тимофей ползал по глубокому снегу в надежде найти необходимую деталь… Бесполезно!.. Быстро темнело и стало понятно, что поиски без фонарика или спичек — пустая трата времени и сил. У горе-лыжника при себе не оказалось ничего, чем можно было закрепить ботинок на лыже. Он использовал тесьму, которую даже не оторвал, а отгрыз зубами от порванной ветровки! Тима кое-как привязал ботинок к лыже и поехал с минимальной скоростью… Дурацкий ботинок постоянно соскакивал с привязи! Приходилось останавливаться и вновь его крепить. Холод стал донимать так, что парень отказался от этого. Взяв лыжу со сломанным креплением в одну руку с палкой, Тима попытался ехать на одной лыже, толкаясь свободной ногой, как на самокате. Он стал понимать — началась настоящая борьба за выживание!..
Особо тяжко давались подъемы. Единственная лыжа проскальзывала, а свободная нога вязла в рыхлом снегу. На спусках было еще хуже. Скользить на одной лыже, сохраняя равновесие и притормаживая другой ногой — настоящая акробатика! Силы покидали Тимофея с каждым пройденным метром. В наступившей темноте лыжня плохо просматривалась. Вылетающие из мрака ветки наотмашь хлестали по лицу. Теряя ориентацию в пространстве, марафонец несколько раз завалился в какие-то мглистые дебри. Выбирался из них с невыносимым трудом! При этом вспоминал и день, когда впервые встал на эти «проклятые деревяшки», и супругу, накаркавшую тяжелую дорогу вместо благословения… Конечно, он как никто понимал, что сам повинен в этом супер-экстриме. Но не винить же себя, в конце-концов! А то, что конец (и возможно трагический!) может вскоре наступить — в этом сомнений оставалось все меньше! Сердце изнуренного мужчины молотилось в грудной клетке, словно пташка в агонии, а руки и ноги деревенели, окончательно теряя чувствительность от ядреного мороза. Вдруг Благов увидел, как сквозь густые заснеженные заросли на него пристально смотрит пара сверкающих глаз, а чуть в стороне — еще огоньки, еще!.. «Волки!!!» — простонал в ужасе Тимофей. Сердце сжалось и будто совсем остановилось в ожидании финала…
Тима остановился и напряженно вгляделся в кромешную темноту. Внезапно он понял — то не звери выглядывают из чащи, а… фары машин на лесной дороге! Кратчайшим путем Тимофей устремился к трассе. До вожделенной цели по прямой было метров сто, но какие это были метры! Дремучие заросли, камни, пеньки и главное — глубочайшие сугробы! Отбросив в сторону совершенно бесполезные теперь лыжи и палки, Тима ринулся напролом через дебри. Вскоре он оступился и рухнул в какую-то яму, провалившись в снег по самые плечи. Барахтаясь в снегу, парень пытался выбраться из ловушки, и тут услышал, как совсем близко просигналила машина. Это добавило сил, и Тима таки выкарабкался из чертовой ямы — не хотелось умирать молодым!.. В рваной, заполненной снегом одежде, Тимофей выполз на обочину. Когда показалась очередная машина, он в отчаянном рывке привстал и замахал руками, но автомобиль, не снижая скорость, промчался мимо. Несколько машин, ехавшие следом, его также проигнорировали. Может быть, водители не замечали человека на обочине, или замечали, но не останавливались, опасаясь незнакомца… «Так ведь можно совсем лыжи отбросить!..» — мелькнул в голове марафонца печальный каламбур. Пересохшими губами Тимофей прошептал: «Будь что будет! Умирать так с музыкой!..» Собрав воедино последние силы, он выкатился на заснеженную дорогу. Яркий свет фар осветил неподвижное тело. Раздался визг тормозов, хлопнули двери, к горемыке подбежали люди: «Что случилось?! Кто вы?..» В ответ Тимофей смог только вымолвить: «Помогите… Довезите … Погибаю…» и… отключился.
Спасители затолкали обессилевшего спортсмена в машину, накинули на него чью-то куртку, напоили чаем из термоса. Постепенно по телу воскресающего лыжника разлилось тепло, он почувствовал, что его задубевший организм оттаивает и к нему возвращается жизнь! Слава, слава Небесам!! Когда подъехали к городу, Тима более-менее оправился и попросил довезти до дома, однако отказался от сопровождения до квартиры, опасаясь непредсказуемой реакции жены. В своем предвидении Благов не ошибся!.. В одиннадцатом часу, почти через шесть часов ожидания, взволнованная жена открыла дверь и на какое-то время остолбенела! В дверном проеме, держась за косяк, стоял на дрожащих ногах жалкий потрепанный человек, весьма отдаленно напоминавший ее супруга. Детишки, радостно выбежавшие из комнаты, также оторопело застыли на месте. Даже Пушок не признал хозяина. Испуганно заскулив, он залез под кресло… Жена срывающимся голосом пролепетала: «Тима, ты что — пьяный?.. Тебя побили?.. Где лыжи?..» «Там… далеко…» — чуть слышно ответил тот, неопределенно махнув рукой. Ему не хотелось ни говорить, ни вспоминать ушедший вечер… Пока хозяин отсутствовал, дома ничего не изменилось. У Тимофея же будто полжизни пролетело! Но как обо всем этом можно доходчиво рассказать домочадцам? Да никак! И Тимофей, опираясь о стену и покачиваясь, молчаливо побрел мимо родственников в спальню. Ему хотелось полного покоя, и ничего более… «Я тебе сейчас воды наберу, помоешься!» — сказала жена, и ушла наполнить ванну. Когда она вернулась позвать мужа, то увидела, что на ковре в порванной одежде умиротворенно похрапывал Тима, прижимая к груди Пушка. Разбудить мужа не получилось. Улыбнувшись, жена накинула на спящую парочку теплый плед.
Чем закончилась эта история? Тимофей спал почти сутки, потом больше недели температурил, а после выздоровления совсем забросил спорт. Как отшибло! Покупать лыжи опять ему уже не хотелось. По правде сказать, и не на что было — семейных расходов было предостаточно, да и зима заканчивалась. Пришла весна — солнце стало припекать, и, соответственно, снег стал таять. Как-то утром Тима вывел Пушка на прогулку в скверик. Пес отбежал в сторонку и начал что-то выкапывать из подтаявшего снега. Тимофей подошел, а из сугроба лыжа выглядывает. Помог он собаке раскопать, и нашел лыжи — те самые, что пропали у него в начале зимы! Воришка, видно, лыжи у подъезда прихватил и закопал их в снег, да, наверное, забыл о них. Климов находке обрадовался — сын подрастает, следующей зимой ему будет чем заняться. Может хоть отпрыск станет настоящим марафонцем?!
«Предлагаю поднять фужеры за виновника торжества — новоиспеченного кандидата технических наук, одаренного инженера и кропотливого исследователя Тимофея Благова! Пожелаем ему дальнейших успехов на пути научно-технических инноваций и, вследствие этого, существенного роста зарплаты! Молодому ученому наше троекратное «ура!!» Председатель Ученого совета резко взмахнул фужером, словно волшебной палочкой и удивительно — ни капли не пролил! Более дюжины солидных мужчин в костюмах, состоящие в деловых отношениях с виновником торжества, дружно выкрикнули: «Ура! Ура!! Ура!!!», и осушили фужеры с игристым напитком. Тимофей сидел за столом, очевидно сконфуженный повышенным вниманием к своей, по его мнению, посредственной персоне. Далее последовали тосты с гораздо более крепкими напитками. Гости старались высказать нечто особенное о Благове, и о его диссертации. Тимофей пребывал в эйфории — наконец-то достигнута цель, маячившая перед ним много лет. Откровенно говоря, это были каторжные годы! Помимо учебы в аспирантуре и подготовки диссертации, приходилось зарабатывать на жизнь и обеспечивать семью. Было множество поездок по городам и весям для согласования материалов диссертации со специалистами и для получения отзывов на автореферат в смежных организациях.
У Тимофея сложились теплые отношения с научным руководителем, профессором Иваном Трофимовичем — человеком с богатейшим жизненным опытом и научным кругозором. На восьмом десятке он обладал не только прекрасной памятью и смекалкой, но и, что немаловажно, большим чувством юмора. В разное время «Трофимыч» был главным руководителем ряда крупных предприятий и КБ, в том числе и того, где теперь трудился Тима. Этот «мастодонт» работников, с которыми ему довелось сотрудничать в разное время. В профессорской голове надежно хранилась обширная база информации, в том числе — интересных и забавных случаев из жизни. В бытность Тимофея в столице по учебным вопросам, Трофимыч частенько приглашал «своего парня» к себе на чаепитие. Чаще всего чаепитие плавно переходило в «пивопитие» с вяленой рыбой, которую Профессор ловил и готовил во время продолжительных профессорских отпусков. На этих званых вечерах профессор рассказывал молодому (сорокалетнему!) соискателю разнообразные истории, удивляя того мастерством изложения фактов и живостью ума. Так Тима осваивал не только премудрости науки и техники, но и разнообразие самой жизни.
Соискатель приехал в столицу за пару недель до защиты. С утра до вечера он занимался подготовкой текста доклада для выступления на Ученом совете и оформлением необходимых плакатов и схем. Времени на отдых не оставалось совсем. Как-то Иван Трофимович предложил соискателю приехать к нему в выходной день, чтобы, как он выразился, отвлечься от науки и расслабиться. Так Тимофей попал на подмосковную дачу Профессора, где для него нашлось предостаточно физической работы! И грядки-то он поливал, таская воду из далекого колодца, и березовые чурбаки-то он топором колол, складывая паленья аккуратными штабелями… И еще много чего переделал по поручению своего руководителя. Хотя к физической работе Тима привычен, потому как свой сад-огород имеет, а все-таки утомился изрядно! Трофимыч же, не дав передышки, попросил соискателя еще сотку картофеля окучить, так сказать, на десерт. Тима подошел к картофельным рядкам, расположенным на пересохшей глинистой почве, густо заросшим сорняком. Работа по приведению участка в порядок окончательно доконала Тимоху! Он трудился изо всех сил — вырубал сорняки, что есть силы вгрызаясь лопатой в глинозем. День угасал. Тима не делал перекуров, поскольку не курил, и потому задание выполнил быстрее, чем рассчитывал. Опираясь на трость, принять работу подошел Иван Трофимович, то бишь заказчик. Он начал с комплимента — мол, Тима за день подзагорел и приобрел вид, достойный для выступления на Ученом совете! Картофельные рядки выстроились ровно, как солдаты на параде. Профессор взглянул на них, снял очки, протер стекла носовым платком, надел их и снова внимательно посмотрел на грядки: «Молодец!.. Но зачем так глубоко вскопал?..» — «Чтобы лучше озонировались корни растений, и обеспечивался прямой доступ к ним дождевой влаги!» — по-военному отрапортовал Тимофей. Иван Трофимович понимающе качнул головой и пригласил Тиму на чаепитие… До чаепития в тот раз не дошло — состоялась дегустация домашних вин различных сортов. Окончание вечера Тимофей помнил смутно. Одно точно — он славно «прочистил мозги», вытряхнув лишние мысли и переживания. Припомнилось также, что вечером пошел сильный дождь, и подумалось, что живительная влага очень кстати наполнит обработанные грядки!..
Через несколько дней после дачного отдыха состоялось заседание Ученого совета, и Тимофей выступил с докладом. Соискатель был в ударе. Он обстоятельно раскрыл перед членами Совета тему своей диссертации, без затруднений ответил на все каверзные вопросы оппонентов. Соискатель поймал кураж и чувствовал — игра сделана. Затем состоялось тайное голосование. Члены Совета поочередно опускали в специальную урну шары: белого цвета — за присвоение ученой степени, красного — против. По окончании голосования заранее избранная счетная комиссия пересчитала шары. Председатель Совета объявил, что все десять шаров — белые! Единогласным решением Тимофею была присвоена ученая степень кандидата технических наук. Это была Победа!..
Председатель встал, попросил минуту тишины и произнес тост: «Сегодня Благов сдал на отлично важный экзамен, но есть человек, который по праву делит с Тимофеем лавры победителя. Это научный руководитель! Выпьем за Ивана Трофимовича, и пожелаем ему в будущем не менее талантливых учеников!»… Банкет продолжался, мужчины сняли строгие пиджаки и стали соревноваться в произнесении тостов. Тимофей млел от счастья. Он пил вместе со всеми и с каждым в отдельности, радуясь, что прошел все этапы защиты так глубоко им выстраданной диссертации. Это запомнится надолго!.. В конце шумного застолья слово попросил сам Профессор. Свой спич он начал издалека: «Искренне поздравляю Тимофея с его личным достижением! Многие выступавшие отмечали, что его диссертация подготовлена на высоком научном уровне — это неоспоримый факт! Однако главный экзамен соискатель сдавал несколько дней назад на моей даче!..» Повисло неловкое молчание, никто не мог угадать, куда же клонит уважаемый мэтр. Тимофей тоже не понимал, что имеет в виду Учитель. Неужели будет вспоминать, что на даче он «перебрал» крепкой наливки?.. Иван Трофимович выдержал паузу, подлил в стакан минералки, отхлебнул и продолжил: «Диссертация Благова бесспорно хороша… Но все это фигня!..» (Среди членов Совета волной пробежал шепоток). Мэтр продолжил: «Фигня, по сравнению с тем, как этот молодой человек… окучивает картошку!! Вот в чем кроется его талант и призвание!.. Через несколько дней после окучивания, картофель на участке вырос больше, чем за полтора месяца до приезда Тимофея! Если он может так здорово ухаживать за овощами, то также блестяще сможет «окучить» и разрешить любую проблему в какой угодно сфере! Уверен, что Благов больше чем многие достоин высокого звания кандидата наук. И не только технических…». Присутствующие взорвали зал громкими аплодисментами! Тима тоже хлопал в ладоши, восторгаясь Учителем, ведь он органично свел воедино Высокую науку с Хлебом насущным!
Торжество завершилось поздно, и гости стали расходиться. Когда в коридоре осталось всего несколько человек, к Тимофею вдруг подошел председатель Совета. По основному месту работы он был главным конструктором столичного НИИ: «Тимофей Викторович, предлагаю Вам перебраться в столицу, чтобы применить свои знания и опыт в нашем институте. Такие специалисты нам нужны! С обустройством поможем, не сомневайтесь. Совьете гнездо. Семье в столице будет лучше! Даю Вам сутки на размышление…» Тимофей в растерянности посмотрел на Ивана Трофимовича. Тот, одобрительно улыбнувшись, сказал: «Не дрейфь, кандидат, решайся! К тебе повернулась Фортуна!». Не понятно, каким местом повернулась Фортуна, а вот в Тиминой голове точно что-то резко перевернулось. И он без колебания отчеканил: «Согласен! Через месяц буду у Вас!». Собеседники рассмеялись и скрепили договоренность крепким рукопожатием.
Той зимней ночью челябинец Иван Петрович Кузовихин спал не просто плохо, — архиплохо! Он проснулся в четыре часа ночи от внезапной боли в груди. Ему стало страшно, ведь раньше ничего подобного не было! Он сел на кровати, отдышался и осторожно, стараясь не будить супругу, побрел на кухню. Там налил из термоса травяной настой, заваренный женой как успокоительное или снотворное, и выпил его. Помогло, боль потихоньку отступила. Иван присел на кухонный диванчик и тихонько включил телевизор. Передавали ночные новости, которые, увы, не способствовали умиротворению. Монотонным, низким голосом сонный диктор вещал о кровопролитных междоусобицах, о затонувших кораблях и потерпевших крушение самолетах. В конце новостей прозвучала информация, что Земля пересекает метеоритный поток, в котором возможны и большие объекты! «Язви их в корень!..» — ругнулся житель мегаполиса: «Ни днем, ни ночью не дают покоя страшилками, — удивить хотят, чтобы даже ночью мы безотрывно смотрели телик и муру всякую слушали!». Петрович решительно отключил телевещание и, протяжно зевнув, оторвал листок настенного календаря. Наступили новые земные сутки — пятница 15 февраля 2013 года. На обороте оторванного листика полуночник бегло прочитал заметку о Герберте Уэльсе и его фантастическом романе «Война миров». В заметке высказывалась гипотеза, что в недалеком будущем нашу планету посетят пришельцы. «Конечно, посетят, да всех нас съедят!..» — съязвил Иван Петрович, понимая, что вероятность подобного события крайне ничтожна. Будучи школьником, Ваня азартно увлекался астрономией и, как многие пацаны того времени, мечтал стать специалистом по космосу. Даже стал изучать астрономию и небесную механику.… Однако дальнейшая его жизнь резко сменила орбиту. Не стал Иван ни астрономом, ни космонавтом. Окончив школу, вначале он поработал сантехником, а после армии выучился на экономиста и, в конце концов, дослужился до начальника планово-экономического отдела. Теперь же, после выхода на пенсию, он вынужден подрабатывать главбухом в небольшой транспортной компании. На этой работе порой так приходится «пахать», что звездочки перед глазами мельтешат… Такая вот астрономия получается!
Заснул Петрович быстро, и приснилось ему, что он мечется по незнакомому вокзалу среди узнаваемых, но не запоминающихся, хаотично снующих людей. Везде очереди в кассы и всеобщая растерянность. Даже во сне Кузовихина не покидало чувство, что он опаздывает на поезд, или наоборот, — его поезд опаздывает? В общем, не понятно было, какой поезд ему нужен, и для чего. Сон был нелогичным, и детали происходившего мелькали в ячейках мозга, как в калейдоскопе. Неожиданно громкоговорители объявили: «Ожидается прибытие поезда Че… че… На первый путь… прибывает поезд-экспресс, следующий из Че… в Че…!». Но как не прислушивался, Иван не мог четко расслышать слова диспетчера, особенно последние. Впрочем, почему-то не было желания ждать этот поезд, даже видеть его не хотелось! Поэтому Иван пытался уйти подальше с платформы и куда-нибудь спрятаться, но возбужденная толпа не позволяла это сделать. Вдруг Иван будто увидел, а скорее почувствовал, как нежеланный поезд со страшным грохотом, ослепительно сверкая и выпуская густые клубы пара, безостановочно пронесся мимо перрона! И моментально скрылся вдали…. Несостоявшиеся пассажиры в недоумении и панике замерли на месте!... И тут из репродукторов донесся требовательный голос жены: «ВАНЯ, СКОРЕЕ ВСТАВАЙ! НА РАБОТУ ОПАЗДЫВАЕМ!» Откуда взялась жена, и какая еще работа?! Что за ужасный поезд пронесся мимо?
Постепенно до сознания Ивана Петровича дошло, что надо проснуться и пора собираться на службу. Пробуждение давалось с великим трудом — уши заложило, сердце молотилось, а в мозгу, в унисон сердцебиению, ритм